Не говори Пустоте Да - Небоходов Алексей

Георгий снял лифчик и припал губами к груди. Алевтина запустила пальцы в волосы, направляя движения. Знала его предпочтения, понимала, что нужно сделать для максимального удовольствия. Это был не акт любви, а тщательно спланированная операция.

– Ты сводишь меня с ума, – прошептал он, поднимая голову.

– Я только начала, – ответила Алевтина, позволяя пальцам медленно спуститься по животу и ниже.

Брюки и бельё вскоре присоединились к остальной одежде на полу. Пальцы сомкнулись с профессиональной точностью – не слишком сильно, но без ложной нежности. Георгий запрокинул голову, веки опустились, дыхание стало прерывистым. Женщина наблюдала за лицом – напряжённым, с полуоткрытыми губами. В такие моменты даже у него не оставалось маски, что давало ей чувство превосходства.

Вскоре мужчина остановил руку.

– Не так быстро, – хрипло произнёс Георгий. – Хочу насладиться тобой полностью.

Снял последнее бельё и провёл пальцами по внутренней стороне бёдер. Алевтина подалась вперед, изгибаясь навстречу прикосновениям. Тело начинало реагировать – не от страсти, а от механической стимуляции. К Георгию женщина не испытывала ничего, кроме холодного расчёта, но физиология подчинялась другим законам.

Когда тела наконец соединились, Алевтина издала громкий стон – чуть громче необходимого, но именно так, как он любил. Движения Георгия оставались уверенными, размеренными. Опыт и возраст давали преимущество контроля. Алевтина обхватила ногами, прижимаясь ближе, подстраиваясь под ритм.

– Да, вот так, – шептала она, зная, что эти слова усиливают возбуждение.

Мужчина ускорил темп, и женщина вцепилась ногтями в спину – ещё один приём из арсенала. Георгий любил лёгкую боль, напоминание о якобы неконтролируемой страсти. Алевтина запрокинула голову, демонстрируя напряжённую шею – картину, которую он находил особенно возбуждающей.

– Ты моя, – хрипло произнёс Георгий, двигаясь всё быстрее.

"Никогда", – подумала она, но ответила громким стоном согласия. Эта игра была частью ритуала. Мужчина утверждал превосходство, Алевтина позволяла ему верить.

Движения становились резкими, неритмичными. Алевтина знала – Георгий близок к финалу. Начала двигаться активнее, стонать громче, имитируя нарастающее возбуждение. Руки скользили по спине, губы шептали бессвязные слова поощрения.

Когда достиг пика, издав глухой, сдавленный стон, Алевтина изобразила собственный оргазм – выгнулась, затрепетала, закричала с точно выверенной громкостью. Тело напряглось в имитации экстаза, затем расслабилось, когда Георгий, тяжело дыша, опустился на неё.

Несколько минут лежали молча. Сердце мужчины билось быстро и сильно – Алевтина чувствовала удары своей грудью. Постепенно дыхание выравнивалось, становилось глубже. Георгий перекатился на спину, увлекая за собой, и женщина послушно устроила голову на его плече.

– Ты невероятна, – произнёс он, целуя в висок.

– Это всё ты, – улыбнулась Алевтина, проводя пальцами по груди. – Ты знаешь, как доставить мне удовольствие.

Ложь, но необходимая. Часть их негласного соглашения.

Георгий сонно улыбнулся, явно довольный собой. Через несколько минут его дыхание стало ровным и глубоким. Заснул, как обычно, быстро и крепко – свойство человека с чистой совестью или, что вероятнее, с полным её отсутствием.

Алевтина осторожно выскользнула из объятий и села на краю кровати. Стройные ноги в лунном свете казались скульптурными. Повернула голову и посмотрела на спящего. Во сне лицо теряло властное выражение, становилось мягче, беззащитнее. Странно видеть человека такого положения в момент невольной уязвимости.

Женщина встала и неслышно прошла к креслу, где оставила сумочку. Достала телефон и проверила сообщения. Экран осветил лицо холодным голубоватым светом. Несколько служебных уведомлений, которые могли подождать до утра, и сообщение от Климента.

"Завтра в 11? Буду ждать с нетерпением."

Алевтина улыбнулась. В отличие от искусственных улыбок для Георгия, эта была почти настоящей. Климент при всей молодости и наивности умел быть ненавязчивым и точно понимал правила игры. Никаких эмоций, никаких обязательств – только взаимовыгодный обмен.

Набрала короткое "Да" и отправила. Затем, накинув рубашку Георгия на плечи – не из скромности, а от лёгкого холода – подошла к окну.

За стеклом раскинулась ночная Москва – сияющая россыпь огней, темные силуэты зданий, отражение луны в изгибе реки. С высоты Патриарших город выглядел совсем другим – не деловым муравейником, каким Алевтина видела его из рабочего кабинета, а таинственным, почти волшебным пространством, полным скрытой жизни и возможностей.

Женщина прижала ладонь к холодному стеклу. Отражение наложилось на панораму города, и на мгновение показалось, что она парит над Москвой, сливается с ней, становится частью. Этот город когда-то был мечтой, затем целью, теперь – территорией, которую она завоёвывала шаг за шагом.

Директор «Росморали» чувствовала лёгкое дрожание в кончиках пальцев – не от холода, а от ощущения власти. Странное, почти наркотическое чувство, возникающее в такие моменты. Здесь, обнажённая, в квартире одного из самых влиятельных людей страны, она была уязвима и всесильна одновременно.

Алевтина не тешила себя иллюзиями относительно природы своего успеха. Знала, что использовала тело и ум как инструменты достижения цели. Но в этом не было стыда или сожаления – только холодная уверенность в правильности выбранного пути. В мире, где мужчины устанавливали правила, научилась играть по ним и выигрывать.

За спиной Георгий перевернулся во сне, что-то неразборчиво пробормотал. Алевтина не обернулась. Продолжала смотреть на город, на свет фар далеко внизу, на тени облаков, проплывающих над крышами. В этот момент прошлое и будущее не имели значения. Было только настоящее, только ощущение контроля и силы.

Не нужно было оглядываться назад, на Стрептопенинск, на ту маленькую девочку с амбициями, которые казались неуместными в провинциальном городке. Эта девочка осталась в прошлом, уступив место женщине, которая держала в руках нити власти и влияния. Женщине, способной использовать таких, как Георгий, для достижения собственных целей.

Алевтина отвернулась от окна и посмотрела на спящего. Завтра вернутся к своим официальным ролям – он будет подписывать документы и отдавать распоряжения, она будет выполнять указания и руководить агентством. Но сейчас, в тишине ночи, в этой роскошной квартире, они были просто мужчиной и женщиной, связанными сделкой, о которой никогда не говорили вслух.

Вернулась к окну. Москва расстилалась перед ней, тёмная и манящая. Стояла неподвижно, величественная в своей наготе, как портрет властительницы на фоне владений. Лицо, освещённое отблесками города, было непроницаемым и холодным, как маска.

В этот момент не существовало ни сомнений, ни страхов, ни слабости – только чистая, концентрированная сила женщины, которая знала, чего хочет, и всегда получала это. Женщины, превратившей тело, ум, даже пустоту внутри в оружие более смертоносное, чем любой меч.

Город мерцал и переливался за стеклом, как живое существо. Алевтина смотрела на него, ощущая себя его частью и одновременно чем-то отдельным, стоящим над ним. Отражение в тёмном стекле размывалось, сливалось с россыпью огней, становилось почти призрачным.

Позволила себе короткую улыбку – не для Георгия, не для Климента, даже не для себя. Эта улыбка была признанием момента, осознанием собственной силы, молчаливым обещанием будущих побед.

Ночная Москва была свидетелем и союзником, бескрайним полем, где разворачивалась игра, в которой она не собиралась проигрывать. Город хранил тайны и множил возможности. Стоя у окна в квартире Георгия, обнажённая и всесильная Алевтина Каглицкая чувствовала себя его истинной хозяйкой.

Когда в восемь утра женщина покинула квартиру Георгия Савельевича, то с особой осторожностью прикрыла за собой тяжелую дверь. В коридоре, обтянутом дорогими коврами и пахнущем невидимым свежим кофе, она надела туфли и, не оглядываясь, спустилась вниз по лестнице. В подъезде её встретила прозрачная предутренняя тишина, а во дворе – черный седан с тонированными стеклами, который должен был отвезти домой. Не оставила после себя ни одного личного следа, кроме запаха духов и мягкой вмятины на подушке Георгия.