Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ) - Градова Ирина

Капитан, большой траурный какаду, определенно заинтересовался гостьей. Поприветствовав ее своеобразным образом фразами из репертуара Марка Бернеса, которым учил его предыдущий хозяин, он уселся на спинку дивана и, склонив хохлатую голову набок, принялся наблюдать за адвокатессой.

– Это тот самый попугай? – спросила она, с не меньшим интересом разглядывая роскошную птицу. – Питомец покойного антиквара?

Мономах кивнул. Капитан появился в его доме в результате таинственных и, как позже выяснилось, трагических обстоятельств. Его хозяин, антиквар Аркадий Рукояткин, умер – подозревали, что его убила собственная племянница с целью завладения имуществом и бизнесом дядюшки [31]. Мономах не планировал оставлять птицу себе, но Капитан прижился в доме за то время, что он и Суркова вели расследование гибели антиквара. Как оказалось, в конце этого самого расследования Мономах стал не только счастливым владельцем редкой в России птички, но также сети антикварных магазинов и замечательной квартиры в центре города! Таким образом, теперь он по материальному положению сравнялся с Иваном, получившим наследство от богатого тестя.

– Люблю птиц, – проговорила Марина, протягивая руку к Капитану. Мономах не успел издать предупреждающий возглас, испугавшись, что птица может долбануть ее холеный пальчик своим клювом, напоминающим клещи. Однако попугай, к вящему изумлению хозяина, позволил адвокатессе погладить себя по черной, блестящей груди, не выказав ни малейшего неудовольствия. – Они такие… независимые, что ли, – добавила адвокатесса, не сводя с Капитана задумчивого взгляда. – И летают…

Мономах во все глаза глядел на подругу Сурковой. При первой встрече Бондаренко показалась ему пуленепробиваемой бронемашиной, а она, как выяснилось, не лишена романтики!

– Как насчет выпить? – предложил Гурнов. – Ну, для остроты ума?

Мономаху показалось, что сейчас Бондаренко выпятит полную нижнюю губу и откажется, про себя сочтя двух мужиков заправскими алкоголиками. Она действительно выпятила губу, однако, вопреки опасениям Мономаха, ответила:

– А что у вас есть?

– Вовка? – Иван вперил в него требовательный взгляд.

– Э-э… есть, кажется, портвейн, еще бренди, коньяк французский…

– А армянского нет? – перебила адвокатесса.

Если б Гурнов умел летать, как Капитан, то взмыл бы сейчас к самому потолку и начал кружиться вокруг Бондаренко, словно мотылек. Влюбленный мотылек. К счастью, в закромах Мономаха имелся армянский коньяк, причем премиальный, от производителя. Кто-то из родичей Севана Мейрояна, молодого хирурга из его отделения, регулярно снабжал его качественным алкоголем. Мономаху перепадало, как заведующему отделением и человеку, которого Мейроян считал своим учителем. Через пять минут две пузатые бутылки стояли на журнальном столике. Гурнов слетал на кухню (практически в буквальном смысле) и вернулся с подносом, на котором стояли три бокала и блюдечко с тонко нарезанными ломтиками лимона. В карих глазах Бондаренко при этом сверкнуло одобрение. Иван разлил коньяк. Адвокатесса сделала глоток и посмаковала напиток на языке.

– Отличная вещь! – отметила она с видом знатока. – Не суррогат из супермаркета!

Гурнов кинул на Мономаха быстрый взгляд, говорящий: «Ну, и где была эта женщина столько лет?!»

– А теперь к делу, господа! – деловым тоном проговорила Марина, и мужчины оторопели от того, как быстро она перешла от расслабленности к полной сосредоточенности. – Наша задача не из простых. Честно признаюсь, давненько я не вела дел настолько запутанных, как ваше, Владимир Всеволодович!

– Почему? – спросил Мономах, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок: он-то надеялся, что адвокатесса успокоит его, сказав, что все не так плохо, как кажется.

– Ну, давайте рассуждать. Вас подозревают в убийстве бывшей медсестры Ольги Далмановой. Признаем, что основания есть, и достаточно веские! Вы были последним, кто видел жертву живой – она умерла у вас на руках. Орудием преступления стал, с большой долей вероятности, медицинский скальпель, а вы – врач. Встретились вы не случайно: жертва звонила вам незадолго до гибели, и вы утверждаете, что она назначила вам встречу в кафе…

– Что значит – утверждает? – прервал адвоката Гурнов. – Это чистая правда!

– Я вам говорю, как это видится следствию, – невозмутимо ответила Бондаренко. – Давайте дальше. Внезапно выясняется, что есть две медсестры, которые жалуются на вас, как на преследователя… – она взмахнула рукой, предупреждая возмущенный возглас Ивана, и продолжила: – Да, у одной из них, по вашим словам, рыло в пуху, за что она и была уволена, однако доказать это вы не сможете…

– Смогу! – возразил Мономах. – У того происшествия были свидетели!

– Это отличная новость, – кивнула Бондаренко. – Но есть и вторая медсестра, из другого отделения. Проблема в том, что я пока не смогла встретиться ни с одной, ни с другой: они скрываются и не горят желанием давать объяснения. Тем не менее главные показания они уже дали Никифорову, и это очень плохо! Теперь давайте поговорим о самом убийстве. У Далмановой при себе, скорее всего, был телефон: в наше время редко кто выходит без него, даже на короткое время, а ведь существовал шанс, что вы не придете, опоздаете, перепутаете место, или же сама Ольга задержится – короче, телефон она, скорее всего, взяла бы с собой. Зачем его забрали?

– А если убийца – просто грабитель? – предположил Мономах. – Наркоша какой-нибудь? Денег в кошельке оказалось мало, он разозлился, зарезал девушку и прихватил единственную ценную вещь, которую нашел при ней?

– Такое возможно, но я вам скажу, как это толкует Никифоров. Скорее всего, он полагает, что вы забрали сотовый, так как в нем была какая-то важная информация – переписка с жертвой, к примеру.

– Но телефона ведь при Володьке не нашли! – воскликнул Гурнов.

– А что, если он «сбросил» его до того, как появился патруль? – парировала адвокатесса. – Не уверена, что полицейские тщательно обыскали место преступления, ведь все в прямом смысле лежало под ногами – и жертва, и убийца!

– А почему тогда переписки нет в телефоне Вовки? – не унимался патолог. – Ведь полицаи отобрали у него мобильник! Кроме того, можно же «пробить» информацию у оператора и узнать, на какие номера звонили и с каких номеров.

– А кто сказал, что он общался с ней по своему телефону? Или не уничтожил переписку, не сменил сим-карту на «серую», не оформил ее на чужой паспорт? Что касается номеров – да, их узнать можно, а вот прочитать сообщение не выйдет: это можно сделать, только если заранее предупредить оператора связи. А еще есть фотографии – какие-нибудь компрометирующие снимки эротического характера, доказывающие, что общение было интимным, и вы от них, будь вы убийцей и имей связь с Далмановой, непременно пожелали бы избавиться!

– Но это ведь предполагает запланированное убийство, верно? – подал голос Мономах. – Если я так тщательно «подготовился»?

– Схватываете на ходу! – похвалила Марина, но Мономах был слишком встревожен, чтобы воспринять комплимент. – Вы утверждаете, что давно не общались с Далмановой, а вот члены ее семьи вас отлично знают, с ее слов, и это заставляет Никифорова считать, что вы не прерывали тесного общения…

– Погодите-ка! – снова встрял патолог. – Если у Володьки был другой телефон для общения с убиенной (что, честно говоря, кажется мне притянутым за уши, ведь он, черт подери, не Штирлиц какой-нибудь, а она – отнюдь не Мата Хари!), то почему перед убийством он, ничего не опасаясь, звонил ей со своего обычного номера? Смысла шифроваться не было ни у него, ни у нее, ведь оба в браке не состоят и отчитываться ни перед кем не должны!

– Это – два очень правильных вопроса, Иван… – Марина вопросительно поглядела на Гурнова, ожидая, что он скажет свое отчество.

– Просто Иван, если не возражаете, – попросил он.

– Что ж… Так вот, я обязательно задам эти вопросы Никифорову. Плохо, что Далманова в первый раз позвонила на ваш рабочий телефон. Если она звонила не со своего мобильного, а, скажем, с телефона «Светоча» или еще какого-то, мы не сможем установить, что инициатива встречи исходила от нее! В общем, все вышесказанное – не в вашу пользу. А то, что так быстро нашлись две жалобщицы на вас, Владимир Всеволодович, говорит об одном.