— Что ты там бормочешь? — не понял Андрей, не вполне расслышавший мои слова.
— Да вот, — ответила я, — не думала не гадала, что, когда мне стукнет сороковник, я отбою от предложений замужества не буду знать!
— С тобой вообще можно говорить серьезно?
Я видела, что Андрей начинает сердиться, и понимала, что его гнев справедлив.
— Я должна все… взвесить, — произнесла я наконец, тщательно подбирая слова и оставив прежний шутливый тон. — Мы с Олегом… Понимаешь, мы через многое вместе прошли, моя мама его обожает…
— Так ты из-за мамы собираешься продолжать жить с ним? — изумленно спросил Андрей. — Прости, Агния, но мне кажется, что мы оба уже не в том возрасте, когда родительское мнение имеет такое уж большое значение!
— Нет, не из-за мамы, конечно, — вздохнула я, пытаясь сообразить, как бы поделикатнее закруглиться с неприятной беседой.
Господи, Лицкявичус, где же ты был раньше, когда я только-только узнала об измене Олега? В тот момент я сама намеревалась собрать чемодан и уйти, мне нужен был только толчок. Но Андрей с удовольствием принял меня в свою постель, ни разу не заикнувшись о том, что хочет стать чем-то большим, чем просто любовником. Теперь же, по прошествии времени, я как будто уже привыкла вести тот образ жизни, который имела на данный момент. Меня устраивали тайные встречи с Андреем, как и то, что, приходя домой, я могу спокойно разговаривать о всякой всячине с Олегом и даже, несмотря на мое знание о его связи на стороне, прошлой или все еще текущей, делить с ним постель. Если бы я была более решительной, то могла бы припереть мужа к стенке, сказав, что мне известно о его любовнице. Тогда Шилову пришлось бы объяснить мне, насколько важна для него та женщина. И тогда вполне законно и своевременно встал бы вопрос о нашем расставании. Я могла бы, с видом оскорбленной невинности, устроить ему небольшой скандальчик, побросать вещи в чемодан и удалиться с гордо поднятой головой. Однако до такой степени низости я еще не дошла — у самой, пардон, как говорится, рыло в пуху. Порою я задавалась вопросом — упала бы я в объятия Андрея, не случись той измены? И боялась ответить на него. В конце концов, какой толк подсчитывать очки, выясняя, кто первый начал, кто больше виноват? Очевидно одно: больше усидеть на двух стульях одновременно я не смогу, и в результате я обязательно потеряю кого-то из двух дорогих мне мужчин. Несмотря на мою обиду на Шилова, я не могла забыть все хорошее, что было у нас с ним за несколько прошедших лет — и все еще оставалось. Его жест с этими цветами и ожерельем, даже если он и был вызван чувством вины, выглядел очень мило, а ночь, проведенная после этого в постели, была просто восхитительной. Возможно, это следствие моей мазохистской натуры — что сказал бы Павел Кобзев с его Фрейдами? Но, по здравом размышлении, я приходила к выводу, что боюсь вовсе не разрыва с Олегом. Я боюсь разговора с ним, выяснения отношений — вот в чем я абсолютно не сильна! Боюсь, что придется приплетать к делу Андрея, а Олег всегда, с первой же их встречи, ревновал меня к Лицкявичусу, словно чувствовал — на уровне интуиции, — что рано или поздно наши отношения перестанут быть просто рабочими. Полагаю, Олег развода не хочет — что бы там ни думала эта его зазноба из Москвы, а я не хочу становиться инициатором разрушения собственного брака — эта роль мне никак не подходит, ведь я привыкла считать себя персонажем исключительно положительным, хотя, возможно, и немного аморальным — что уж тут скрывать?
— Все не так просто, Андрей, — сказала я, видя, что он с нетерпением ожидает, что я продолжу начатую мысль. — Как я уже говорила, наши с тобой ситуации несравнимы: ты — свободный мужчина, а я замужем.
— Хочешь, я с ним поговорю?
Я вздрогнула, уставившись на него с ужасом и изумлением. По опыту знаю, что мужчины больше женщин ненавидят сцены. По этой самой причине они стараются избегать ситуаций, в результате которых может произойти нечто подобное, и охотно предоставляют возможность именно нам, женщинам, решать подобные щекотливые вопросы. То, что Андрей предложил сам разобраться с Олегом, говорило о его решительном настрое, и это меня здорово напугало.
— Ни в коем случае, даже не думай! — взвизгнула я.
— Мне надоело прятаться, как школьнику. Я люблю тебя — мне хватило времени, чтобы разобраться в своих чувствах. Теперь дело только за тобой.
Вот он это и сказал! Мы никогда не говорили о любви и считали само собой разумеющимся, что испытываем по отношению друг к другу определенные чувства, раз уж нам хорошо вместе, но ни Андрей, ни я ни разу не говорили друг другу этих слов: «Я тебя люблю».
— Что ты молчишь? — спросил Андрей, так и не дождавшись от меня ответной реплики.
И я прибегла к единственному оружию, которое могло лишить его воли и желания продолжать этот допрос. Подавшись вперед, я взяла его лицо в ладони и, найдя его губы, впилась в них с такой неистовой силой, что сама потеряла возможность дышать. Пусть он считает, что это его слова произвели на меня такое неизгладимое впечатление — сейчас это неважно. Важно лишь то, что на некоторое время наш разговор отодвинется, а там будь что будет! Его руки обхватили меня, дыхание стало прерывистым, и я с некоторым страхом подумала о том, насколько непрозрачны затемненные стекла и не будет ли возможности у проходивших мимо людей насладиться (или ужаснуться?) зрелищем, которое мы сейчас собой представляли.
Тем не менее нельзя сказать, что камень упал с моей души — он просто закатился под сиденье машины Андрея. Уходя, я непременно заберу его с собой. Потом, бессонными ночами, лежа рядом с Шиловым, я буду бесконечно прокручивать в голове наш сегодняшний разговор, пытаясь найти решение. И, скорее всего, так и не найду.
* * *
— Пиво будешь? — спросил Денис, направляясь в кухню.
— Ага, — ответил Дэн, скидывая модельную обувь, купленную папашей за бешеные бабки в Швейцарии. — Ты что, генеральную уборку затеял?
В комнате царил кавардак: диван и кресла были сдвинуты в центр комнаты, свернутый ковер лежал в углу, а посреди всего этого ералаша гордо воцарился огромный пылесос.
— Да так, — отозвался из кухни Денис, — решил немного прибраться, а то все как-то времени не находилось. Тебя мать прислала?
— Думаешь, я тут в качестве соглядатая? — оскорбился Дэн. — Я не могу просто так заглянуть к старому приятелю, чтобы выпить пива и поболтать?
— Ну, извини, — сказал Денис, вновь появляясь в дверном проеме и протягивая приятелю откупоренную бутылку. — Не хотел обидеть тебя в лучших чувствах. В последнее время мне пришлось много общаться с тетей Агнией, а она — женщина суровая!
— Мама? Суровая?
— Ну, с тобой, возможно, и нет, а меня она так отчитывает, что уши вянут! — рассмеялся Денис.
Дэн внимательно посмотрел на друга, пытаясь уловить на его лице выражение недовольства, но ему это не удалось: может, Денису даже приятно, что хоть кому-то небезразлична его судьба? С тех пор как трагически погибла его мать, Дэн частенько спрашивал себя, каково это — лишиться самого дорогого человека в своей жизни? Конечно, рано или поздно все теряют родителей, и это неизбежно, но чтобы так… Нет, Дэну даже думать об этом не хотелось — слишком ужасно было бы представить мир без матери. В последнее время он ловил себя на том, что немного ревнует мать к Денису — уж больно часто в разговорах всплывает его имя, и ее беспокойство в отношении него порою казалось Дэну чрезмерным. Тем не менее сейчас, лучше чем когда-либо, Дэн понимал, что Денису нужно это беспокойство.
Денис уселся прямо на паркет, и Дэн, хоть ему и не улыбалось помять и испачкать новенькие «ливайсы», вынужден был сделать то же самое.
— Ты ходишь к Кобзеву на терапию? — спросил он, сделав пару глотков из бутылки.
Денис молча кивнул.
— И как оно?
Приятель пожал плечами:
— Он хороший мужик. Наверное, отличный специалист, но… Понимаешь, я ничего не могу с собой поделать: мне не хватает драйва, и я прямо-таки на стенку лезу от скуки.
