Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ) - Коннелли Майкл

Мужчина опустился на колени и пропустил сквозь пальцы кончик лианы. Она была толстой, как карандаш, шершавой и колючей. Затем коснулся листа. Гладкий и скользкий. Он оторвал его от лианы, положил на ладонь и погладил шершавыми пальцами, словно убаюкивая.

Он пошел дальше, так и держа лист в руке. Дорога медленно поворачивала, широкой дугой огибая долину. Лианы свисали с куп деревьев, образуя некий занавес, за которым лежал закулисный мир, скрытый кудзу, и мужчина вошел туда. Немного постоял среди деревьев и двинулся дальше, в глубину. Полог кудзу над головой не пропускал лунный свет, и в темноте со всех сторон доносились ночные звуки, тревожа воображение, и он поспешил обратно на дорогу. Его дыхание участилось, сердце забилось быстрее, рот искривился в улыбке. Ему больше не хотелось уходить отсюда, не хотелось идти в ночь. Черное небо на востоке уже начинало синеть. Он сорвал еще несколько листьев с лиан и, сжимая их в руках, поспешил обратно в город, то и дело оглядываясь через плечо на ходу, словно желая убедиться, что долина ему не приснилась.

Незадолго до рассвета он вернулся к машине, просунул руку в открытое заднее окно и потряс за плечо женщину, потом мальчика. Они завалились друг на друга, и он теребил ее, пока она не открыла глаза, и тогда сказал: вставайте. Вы оба. Вставайте, толкайте машину. Я нашел нам место.

Майер стоял, уперев руки в бока, на пустой парковке, где недавно стоял автомобиль. Он пытался убедить себя, что ему все это привиделось. Мужчина, женщина, мальчик и их старый «кэдди». Его предложение помочь, их отказ. Может быть, чертова колымага все же была на ходу. Может, просто завели ее и уехали. Этой компании врать не впервой. Может, двинули в Теннесси, как собирались.

Майер пнул камень и посмотрел на свою длинную утреннюю тень. Он сутулился, чтобы смягчить поселившуюся в спине боль, его высокая фигура с годами осела, и в позвоночнике порой щемило. Нужно время от времени выходить из машины и прогуливаться, говорила жена. Нужно делать упражнения на растяжку, как доктор советует. Распрямись во весь рост, расправь плечи, будь высоким и гордым, каким тебя создал Бог.

Молчи уж лучше, отвечал ей он. Я состарился и уже не помолодею, сколько ни гуляй и ни тянись. Старый и ленивый не одно и то же, возражала жена. Как бы тебе этого ни хотелось.

Глядя на свою тень, он выпрямил спину. Расправил плечи. Поднял руки над головой и потянулся. Потом наклонился вперед, уронив руки, чтобы они свисали к земле. Это было приятно, и, разогнувшись, он держал плечи прямо. Прошелся вокруг своей машины, посмотрел на влажные круги, оставленные кадиллаком, и понял, что они освободили парковку, но никуда не уехали.

Он забрался в патрульную машину и сделал круг по городу, заглядывая в переулки и во дворы, потом поехал в жилые кварталы. По одну сторону железнодорожных путей стояли каркасные дома с облезлой краской и осевшими террасами. Трехколесные велосипеды на лужайках, папоротники в горшках на ступеньках крыльца, буйно разросшиеся, словно чтобы подпереть дома, магнолии. По другую сторону путей стояли приземистые кирпичные дома. Упрямые, уродливые сооружения. Он махал рукой пожилым женщинам в халатах, которые сидели на качелях на крыльце и пили кофе. Матерям и детям, игравшим перед домами. Мужчинам, забирающимся в пикапы с упакованными обедами в руках. Но ни потрепанного кадиллака, ни прибывшей на нем потрепанной компании не обнаружилось, и, завершив круг, он остановился перед кафе на главной улице, и сам не зная, что бы стал делать, если бы нашел их.

Долина лежала в двух милях от города, и каждый день женщина и мальчик толкали магазинную тележку по соединявшей их полосе щербатого асфальта. Временами женщина начинала плакать, потом затихала. Кусала себя за руку, словно пытаясь заглушить боль. Мальчик ждал. Они не разговаривали. Просто шли дальше, когда она успокаивалась. Дойдя до города, они перетаскивали тележку на тротуар, где поровнее, и ставили ее в переулке, а потом пили воду из крана, сложив руки ковшиком. Мыли руки, лицо и шею. Садились в тени, прислонившись спиной к кирпичной стене, надеясь на удачную охоту в мусорных баках на задворках кафе и магазина. Надеялись, что в шлакоблочном баре вчера был наплыв посетителей и они смогут обменять пустые бутылки и банки на центы и доллары. Стучали с черного хода в кафе, где им перепадал вчерашний хлеб и портящиеся овощи. Но больше всего надеялись на то, что им позволят бродить по городу и заниматься своими делами, без окриков и приказов убираться подальше.

Мужчина ел, когда они возвращались с едой. Лапал женщину, что-то бормоча себе под нос. Мальчик его не интересовал. По ночам он отправлялся в город. Потом спал. Они трое уже так долго были отверженными и бездомными, что стали казаться ему отдельным видом. Созданиями, сотворившими себя сами. Но звездными ночами, когда он возвращался по дороге обратно в логово, это существование, мало чем отличающееся от существования собаки, начало превращаться в нечто другое. После хождения по городу, разговоров со своим призрачным силуэтом, отражающимся в витринах магазинов, подглядывания за людьми в баре через стеклянную дверь, ожидания, когда рыжеволосая женщина вынесет бутылки и банки, ночь за ночью он брел обратно из города, покурив найденные окурки и помочившись на одни и те же кусты перед баптистской церковью. Дни становились длиннее, жара не спадала даже ночью, и иногда он пел обрывки песен, которые мог вспомнить, иногда осыпал бранью проезжающую мимо машину, но последнее время просто молча шагал в темноте, слушая стрекот цикад, завывания и взвизгивания, разносившиеся над землей.

Он не знал, когда начал слышать голос, знал лишь, что в какой-то момент это началось. Сначала этого не было. И мужчина останавливался, смотрел на звезды, на яркую круглую луну и внимал. В такие безмолвные ночи он шагал молча, а когда налетал ветер, растопыривал ладони, чтобы почувствовать давление воздуха, а иногда останавливался и вставал на колени, и дух его словно отделялся от тела, и мир перед глазами исчезал, уступая место миру за границами костей и плоти, а когда голос нашептывал особенно разнузданные вещи, возвращался в логово и хватал за горло женщину, которая стонала и металась во сне, охватывал грязную шею своими грязными руками и чувствовал биение пульса и ее жизнь в своих руках, и суть их жалкого бытия, и сжимал руки, пока она не отбрасывала их, словно это были смертоносные твари из сновидений, ползающие по ней. Потом он садился, смотрел на свои руки, черные и расплывчатые в темноте, сжимал собственное горло и шептал: ты об этом? Ты об этом? И ждал, что голос ответит, сдавливал себе горло, пока не начинал задыхаться, и тогда разжимал руки и вываливался в открытую дверцу. Прижимался лицом к земле, и одинокая лиана тянулась к их убогой стоянке, и он цеплялся за нее грязными пальцами, как за спасительную нить.

Потом он подползал к мальчику, спавшему на куче одеял. К этому живому дышащему существу, с таким же изломом бровей и запавшими глазами, как у него. К существу, казавшемуся одновременно и частью его существа, и посягательством на него, и представлял, что смотрит на самого себя, и если бы он мог вернуться и избавиться от этой жизни, то воспользовался бы этой возможностью, его руки были готовы убивать. Мужчина чиркал спичкой, она вспыхивала, и крошечный огонек выхватывал из темноты мальчика, его открытый рот и иссушенную солнцем кожу, и голос начинал шептать. Протяни руку, схвати, утащи. И мужчина выставлял указательный палец и засовывал в открытый во сне рот мальчика, чувствуя тепло и ритм его дыхания, и отбрасывал спичку, чтобы придавить ему голову другой рукой и вынуть душу, но как только спичка гасла, терял решимость и отодвигался в сторону.

Сна уже не было, и он бродил в ночи, возвращался к дороге и ходил вдоль долины, глядя на огоньки домов на склонах холмов, каждую ночь подходя к ним все ближе. Дома напоминали острова, редкие, разделенные волнами кудзу. Он садился на дорогу и смотрел на спящие дома, воображая теплые тела между простынями, как они трахаются или пререкаются, когда не спят. Входил в их дворы, прислонялся к их деревьям, заглядывал в их окна. Нюхал их простыни на веревках. Садился в кресла-качалки на крыльце. Передвигал горшки с цветами из одного угла двора в другой. Открывал двери автомобилей и прятал велосипеды за деревьями. Просто чтобы дать им понять, что здесь кто-то побывал.