– Я специально лампу взял, – сказал он и показал ей керосиновую лампу. Мальчик притащил ее из города в тележке. Стекло треснуло, от фитиля остался черный огарок, в резервуаре плескалось с полпальца керосина.
– Давай, – повторил он.
Женщина взглянула на него. Мужчина облизывал языком дыру на месте передних зубов. Он стоял, согнув ноги в коленях, словно готовясь спрыгнуть.
– Только без шуточек, – сказала она.
– Конечно.
– Поможешь мне слезть туда.
– Я и собираюсь.
– Если б там были сокровища, ты бы уже нашел.
– Может, и так.
– Смотри, без шуточек.
– Я же сказал.
– Мало ли что ты сказал.
– Может, тебе понравится там. Ты ж, поди, и не бывала никогда в таких местах.
– А то ты не знаешь, где я бывала, а где нет. Всю жизнь, считай, вместе.
– Ну не каждую же минуту.
Она снова поглядела вниз, в дыру.
– Иди первый и зажги эту свою лампу. Не полезу в эту чертову темноту.
– Вот, – сказал он и дал ей лампу. – Подержи, пока я слезу.
Он ухватился за лианы и осторожно спустился в дыру, а потом протянул руку, и она отдала ему лампу.
– Делай как я, – сказал он.
Она ухватилась за лианы, присела на корточки, потом спустила ноги в дыру. Мужчина обхватил ее ноги, она соскользнула с края, и он опустил ее на пол пещеры.
– А как мы отсюда выберемся? – спросила она.
– Так же и выберемся, – ответил он.
Мужчина вытащил из кармана мятый коробок, поднял треснутое стекло, зажег спичку и поднес к фитилю. Фитиль задымил, а потом вспыхнул, сначала голубым, а потом желтым пламенем. Он опустил стекло и сказал, что, пожалуй, лучше поторопиться. Лампы надолго не хватит.
– Я все равно далеко не пойду.
– А вдруг еще передумаешь.
– Не передумаю.
– Ладно. Пошли.
Они пошли по туннелю в золотом свете лампы, отбрасывая огромные тени на стены. Мужчина впереди, женщина за ним, уцепившись пальцами за пояс его штанов.
– Видишь, – сказал он. – Ничего нет, только темнота.
– Мне так не кажется. Кажется, здесь что-то есть.
– Что же?
– Не знаю что. Что-то злое.
– В смысле, зверь?
– Нет. Хуже.
– Что может быть хуже, чем если тебя сожрут?
– Хватит. Обещал без шуток.
– Ты сама начала.
– Просто заткнись, – сказала она и дернула его за штаны.
– Просто воображаешь всякое, потому что темно.
– Не хочу дальше идти.
Но мужчина не остановился, и она тоже. Он шел вперед, вытянув руку и держа перед собой лампу, показывая, где пригнуться под торчащим корнем и где можно споткнуться.
Они все шли, и женщина не отпускала пояс его штанов, и все просила его остановиться, оглядываясь назад, где уже не видно было входа. Стой, говорила она. Но мужчина шел дальше, а ей не хватало храбрости повернуть назад одной. Свет лампы ослаб, фитиль почти догорел, и она дернула его за штаны, и шлепнула по затылку, и сказала: выводи меня отсюда немедленно. Он обернулся и послал ее к черту. Хватит драться.
– Слушай, – отрывисто скомандовала она и сжалась, словно собираясь пригнуться и спрятаться.
– Что?
– Слушай.
Стон. Тихий, непрерывный стон.
– С меня хватит, – сказала она и снова шлепнула его по плечу.
Но он не ответил и не обратил внимания на шлепок. Отвел лампу в сторону, вперив взгляд вперед, в темноту.
– Пойдем, – сказал он.
– Никуда я не пойду, – ответила она, и ее голос дрожал от злости и страха. Она дернула его за пояс штанов и попросила: пожалуйста.
Он смотрел вперед.
– Мы можем выйти там, дальше.
– Хватит придуриваться.
– Еще немного пройти.
– Прекрати, – она уже плакала.
Он снова двинулся вперед, и она тоже. Ничего другого не оставалось. Свет лампы съежился в маленькое желтое пятно. Их тени исчезли, остался лишь стон, как монотонная адская песня. Почти пришли.
Провал был прямо перед ними. Пальцы женщины соскользнули с его штанов, у нее мелькнула мысль развернуться и убежать, но ее объяла тоска от мысли, что жизнь никогда уже не изменится. Он опустился на колени, поставил лампу на землю и в последней вспышке угасающего фитиля они на мгновение увидели друг друга. Его глаза, блестящие, голодные, и ее – полные слез и понимания. Ей хотелось закричать, но кругом была только темнота. Конец света. Ее кошмар наяву. Женщина вытянула руки, чтобы оттолкнуть его, прежде чем он успеет ее схватить, но он шагнул в сторону, и она, встретив перед собой пустоту, качнулась вперед, споткнулась и полетела головой вниз в провал, и темнота отозвалась эхом на ее отчаянный крик.
Мужчина стоял один на краю и слушал, но так и не услышал больше ни звука. Ни удара, ни крика, ни зова. Лишь беззвучная благодарность объявшей его тьмы. Он ощупал землю вокруг, нашел лампу и поднял ее. Отвернулся от провала, почти ожидая прилива ужаса, или сожаления, или раскаяния, но ощутил лишь горячее удовлетворение от содеянного, от исполненного намерения. Возможно, она еще не умерла, но его мысли уже обратились к тому, как снова испытать то же самое.
* * *
По вечерам Колберн приходил в бар, пригладив мокрые от пота волосы, разминая руки после целого дня работы молотом, гибки и ковки, и садился в конце стойки, подальше от дюжины или около того завсегдатаев, приходивших сюда после работы, мужчин в заляпанных грязью ботинках и женщин с бейджами, от старшеклассников, гонявших шары на бильярде.
Но сегодня он пришел рано, и они были в баре одни. Свет проникал лишь сквозь матовую стеклянную дверь, Селия опустошала пепельницы в мусорное ведро и закладывала пиво в холодильник. Колберн сидел на табурете и смотрел на нее, перекидывая бутылку из руки в руку, как будто нервничал, а потом сказал: я его видел. Твой дом. Ты сидела на террасе. И этот голубой знак в окне. Она убрала последнюю бутылку пива в холодильник и облокотилась на стойку.
– Чего ж не остановился и не посидел со мной?
– Думал, ты ждешь кого-то, кому нужно предсказать будущее.
– Я не гадаю. Это моя мама раньше гадала, – ответила она.
– Но ты ведь знаешь секрет?
– Какой секрет?
– Ну, все эти маленькие хитрости, кому что надо сказать.
– Она относилась к этому иначе.
– Мне казалось, в таком городе ее должны были бы сжечь на костре, – заметил он.
– Ты даже не представляешь, где люди ищут ответов, когда им кажется, что их никто не видит.
– А ты сама умеешь?
– Я же тебе сказала. Она смотрела на это иначе.
– Ты понимаешь, что я имею в виду.
– Я не смогу ответить на твои вопросы.
– Вопрос был не об этом.
– А о чем?
– Не знаю.
– Жаль, что ее уже нет. Ты мог бы поговорить с ней.
– Она бы тоже не смогла ответить на мои вопросы.
– Она бы попыталась, – ответила Селия. Как с твоим отцом. Она попыталась. Она говорила, что пыталась. – Но сначала ты должен сам понять, что хочешь спросить.
Колберн скрестил руки на груди.
– Как она умерла?
– Просто от старости. Болела.
– А где твой отец?
– Не знаю.
– Ты когда-нибудь уезжала отсюда?
– На два года, в Миссисипский университет.
– И что случилось?
– Многовато вопросов для человека, который ни хрена не рассказывает о себе.
Он покачал головой и подтолкнул к ней пустую бутылку. Она поставила перед ним новую.
– Каждому свое. Потом, мои дед с бабкой держали в этом здании магазин наживки и собирались закрыть его. Я уговорила их оставить его мне под бар.
– Наживки?
– И рыболовных снастей.
– А я-то думаю, откуда этот запах.
– Смешно, – сказала она, ушла за качающуюся дверь за стойкой и появилась снова со шваброй в руках. Она начала подметать вокруг стойки, а Колберн встал и подошел к музыкальному автомату.
– Слышала, ты бродишь по городу по ночам, – сказала она.
– Кто тебе сказал?
– Здесь повсюду глаза. Что ты бродишь?
– Не спится.
– Ищешь что?
Он обернулся и посмотрел на нее.
– Например? – спросил он.
