– Ох, девочка моя, – прошептала она. – Ты так выросла.
Что-то сломалось внутри меня, когда я услышала мамин голос, увидела эмоции на ее лице, ощутила знакомые прикосновения.
– И стала такой красивой. – Ее голос сорвался. – Ох, девочка моя. Нет. – Она отшатнулась. – Нет, нет, нет… Ты не должна была здесь оказаться.
– Это, конечно, очень трогательное воссоединение, – произнес директор Стерлинг. – Но задача остается прежней.
Мама попыталась отойти назад, но я не отпустила ее. Я понизила голос – чтобы не услышали наблюдавшие за нами Мастера.
– Они не могут нас заставить.
Ее взгляд стал пустым.
– Они могут заставить тебя сделать что угодно.
Мой взгляд опустился на шрамы, покрывавшие ее руки, ее грудь – каждый сантиметр обнаженной кожи, кроме лица. Некоторые были гладкими. Некоторые выпуклыми. Некоторые еще не зажили до конца.
Малкольм Лоуэлл встал со своего места на трибунах. Затем его примеру последовали остальные Мастера.
Я наклонилась, чтобы поднять нож. Мы можем сразиться – не со всеми из них, и мы не продержимся долго, но это лучше, чем другой исход.
– Я не хочу этого, – сказала мама, – для тебя.
Шрамы. Боль. Роль Пифии.
– Моя команда найдет нас. – Я представила на своем месте Лию, изо всех сил стараясь, чтобы эти слова прозвучали убедительно. – Где бы ни находилось это место, они не перестанут искать. Они поймут, что директор работает против них. Нам просто нужно выиграть время.
Мама посмотрела на меня, и я осознала, что, хотя это она вырастила меня, любила меня, сделала меня той, кто я есть, я все равно не могла прочесть ее так, как других людей. Я не понимала, о чем она думает. Я не знала, через что она прошла, – на самом деле не знала.
Я не знала, что означает ее кивок.
С чем именно она согласилась?
Звук открывающейся и закрывающейся двери заставил меня обратить внимание на появление Малкольма Лоуэлла. Я даже не заметила, как он ушел. Увидев, кого он привел с собой, я перестала дышать.
Лаурель.
Она должна была занять место Малкольма, стать следующим воплощением Девяти. И теперь он стоял, положив руки ей на плечи. Он толкнул ее к директору Стерлингу, и тот схватил Лаурель за руку.
Теперь я понимала, что мама имела в виду.
Они могут заставить тебя сделать что угодно.
Директор вытащил нож из кармана.
– Деритесь, – сказал он, поднеся нож к горлу Лаурель, – или она умрет.
Не дожидаясь ответа, он начал резать. Чуть-чуть. Просто предупреждая. Лаурель не кричала. Она не двигалась. Но тонкий всхлип, который вырвался из ее горла, обрушился на меня, как удар.
– Насколько ты уверена, что твоя команда тебя найдет? – Мама наклонилась, поднимая нож. – Мы посреди пустыни, в глуши, под землей. Если они копнут в прошлом Малкольма, если они заберутся достаточно далеко в его историю, они поймут закономерность, но большинство людей не догадаются.
Дин. Майкл. Лия. Слоан.
– Я уверена, – сказала я. – Где бы мы ни были, они нас найдут.
Мама кивнула.
– Хорошо.
– Хорошо? – спросила я. О чем ты говоришь?
Она подошла ко мне.
– Нужно драться. Лаурель – просто ребенок, Кэсси. Она – это ты, она – это я, она – наша. Понимаешь?
Они могут заставить тебя сделать что угодно.
– Тебе придется убить меня. – Мамины слова рассекли меня, словно ножом – холодным и бескомпромиссным.
– Нет, – сказала я.
– Да. – Мама обошла меня, так же, как раньше ее альтер эго. – Ты должна драться, Кэсси. Одна из нас должна умереть.
– Нет. – Я покачала головой и отошла от нее – но я не могла отвести глаз от ножа.
Тебе больше не придется играть в эту игру. Обещание, которое я дала своей сестре, вернулось ко мне. Больше никогда. Тебе не придется быть Девятью.
– Возьми нож, Кэсси, – сказала мама. – Воспользуйся им.
«Сделай это сама, – подумала я. – Убей меня». Теперь я понимала, почему она спрашивает меня, насколько я уверена, что помощь придет. Если бы ты считала, что обрекаешь меня на жизнь Пифии, ты бы поступила со мной милосердно. Ты бы вонзила нож в мою грудь, чтобы спасти меня от собственной судьбы.
Но я сказала ей, что уверена.
Пронзительный крик рассек воздух. Лаурель теперь не молчала. Она не была бесстрастной и терпеливой. Она перестала быть Девятью.
Она просто ребенок. Он делает ей больно. Он убьет ее, если я не…
Нет.
– Да, – сказала мама, преодолевая пространство между нами. Она всегда точно знала, о чем я думаю. Она знала, как может знать только такой человек.
Как кто-то, кто любит меня – всегда и вечно.
– Сделай это, – настойчиво произнесла мама, вкладывая нож мне в руку. – Сделай это, дочка. Ты лучшее, что я когда-либо создала, – единственное хорошее, что я породила. Я не смогу быть рядом с Лаурель – теперь не смогу. – Она не плакала. Она не паниковала.
Она была уверена.
– Но ты сможешь, – продолжала она. – Ты сможешь дать ей любовь. Ты сможешь быть с ней рядом. Ты сможешь выбраться отсюда, и ты сможешь жить. А чтобы сделать это… – Она положила свою левую ладонь поверх моей правой, направив нож ей в грудь. – Тебе придется меня убить.
Мы танцуем в снегу. Я устроилась у нее на коленях. Поведение. Личность. Окружение.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я…
Она крепче сжала мою руку. Заслонив меня от взглядов Мастеров, она дернула меня к себе. Моя рука сжимает нож. Ее рука поверх моей. Я ощутила, как клинок вонзился ей в грудь. Она ахнула, кровь расплылась вокруг раны. Я хотела вытащить нож.
Но ради Лаурель не стала.
– Всегда и вечно, – прошептала я, держась за рукоять ножа. Держа свою мать. Она упала вперед, истекая кровью, и свет в ее глазах начал гаснуть.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я не отводила взгляд, не моргала – даже когда услышала, как с грохотом распахнулась дверь.
Даже когда услышала знакомый голос агента Бриггса:
– Стоять!
Мама не двигалась. Ее сердце не билось. Ее глаза – они не видели меня. Я вытащила нож из ее груди, и ее тело упало на землю. В зал вбегали агенты ФБР.
Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.
Тебя больше нет.
Глава 62
Какая-то часть меня осознавала, что вокруг стреляют. Какая-то часть меня осознавала, что кого-то арестовывают. Но стоя там с окровавленным ножом в руке, я не могла заставить себя поднять взгляд, я не могла смотреть.
Я могла смотреть только на тело.
Мамины рыжие волосы разметались вокруг нее – огненный ореол на фоне белого песка. Губы у нее были сухие, потрескавшиеся, глаза – невидящие.
– Брось нож! – Голос агента Стерлинг доносился будто издалека. – Отойди от девочки.
Я не сразу осознала, что она обращается не ко мне. Она не про мой нож. Я повернулась, заставляя себя поднять взгляд на трибуны.
На директора.
На Лаурель.
Он скорчился позади нее, держа нож у ее горла.
– Мы выйдем отсюда, – сказал он. – Или ей конец.
– Вы не убиваете детей. – Я не сразу осознала, что это я произнесла эти слова. Среди сотен жертв, которых мы идентифицировали как жертв Мастеров, не было ни одного ребенка. Когда Бо Донован провалил свое испытание, к его горлу не приставили нож.
Его оставили умирать в пустыне.
– Есть ритуалы, – сказала я. – Есть правила.
– И все же тебе ведь еще не восемнадцать, Кэсси? – Директор не отводил взгляда от своей дочери. – Я всегда считал, что суть правил в том, как мы их используем. Правда ведь, Вероника?
Агент Стерлинг посмотрела на своего отца, и на мгновение я увидела в ней девочку, которой она когда-то была. Ты им восхищалась. Ты уважала его. Ты вступила в ФБР ради него.
Она спустила курок.
Я услышала выстрел, но осознала, что означает этот звук, только когда увидела крошечное красное отверстие во лбу ее отца. Директор Стерлинг упал. Агенты бросились к Лаурель. Моя младшая сестра опустилась на колени и коснулась раны на лбу директора.
