Из ледяного плена - Мартова Людмила

– Да по той простой причине, что картин Тимкова на рынке больше и стоят они меньше. Понимаешь ли, друг мой Леша, сбывать краденые произведения живописи – дело трудное, неблагодарное и опасное. Мало кто из коллекционеров готов выложить значительную сумму за картину с мутным провенансом. И если речь идет о куше в полмиллиона долларов или больше, то есть смысл рисковать, а если о паре сотен тысяч рублей, то смысла нет.

– Понятно одно. Преступник разбирается во всем, что связано с живописью, лучше меня. Надеюсь, зная это, вычислить его будет чуть проще.

– Я бы на твоем месте особо на это не рассчитывал, – хохотнул Дорошин. – В окружении господина Волкова наверняка многие разбираются в живописи лучше тебя. Тем более что это, ты уж меня прости, нетрудно.

Зубов на Дорошина не обиделся. Глупо обижаться на правду. Он в живописи и правда ни ухом ни рылом. Сначала просто негде было научиться, а потом все, что связано с искусством, стало вызывать такую жгучую боль, что Алексей бежал от нее как черт от ладана. Он вдруг понял, что в описании своего отношения к искусству использовал прошедшее время. Да, пожалуй, сейчас боль осталась, но была уже не жгучей, а тянущей, тупой, отдаленной, стихающей.

В жилище Волкова он прибыл во вполне благодушном настроении. В квартире, помимо Велимиры, оказался еще незнакомый мужчина лет сорока с копейками. По едва уловимому, но все-таки отчетливому сходству, Зубов понял, что перед ним отец девушки. Как, она говорила, его зовут? Ах да. Бронислав… Вот только отчество…

– Борисов Бронислав Петрович, – представился мужчина, избавив Зубова от неловкого выяснения. – Папа этой егозы.

– Зубов Алексей Валерьевич. Сопровождаете егозу, чтобы уберечь от неприятностей?

– А вы проницательны. Правда, от всего не убережешь, да с ее характером это и невозможно. Скорее, я тут из-за того, что делегирован моей мамой. Она очень волнуется за своего друга, коим является Савелий Игнатьевич, и обладает железным характером, так что мне пришлось отпроситься с работы, чтобы приехать сюда вместе с Мирой.

Мирой? Ах да, это сокращенная форма имени Велимира, которую, по всей видимости, используют домашние. Зубов тихонько покатал его на языке. Мира. А что? Ему нравится. Кстати, отчество у ее отца очень даже простое, ничего пафосного и изысканного. Ну да, это на детях и внуках балерина с железным характером могла отрываться сколько ей вздумается, а муж ей в свое время достался уже готовый. Велимира, кажется, говорила, что он был известным в Питере детским врачом. Нужно будет посмотреть в интернете. К делу, конечно, не относится, но интересно же.

– Бронислав Петрович, вы имеете представление, куда мог деваться знакомый вашей семьи, господин Волков?

– Дядя Сава? Не имею ни малейшего понятия. Он у нас вообще-то домосед. Из дома магнитом не вытащить. Продукты все на дом заказывает. Раз в неделю ездит в консерваторию, и все. Предпочитает, чтобы гости к нему являлись. Максимум, на что способен, – это доехать до нашей дачи, но и то только летом или на Новый год. Мы его всегда вместе отмечаем. И еще на день рождения моей матушки, конечно.

– На вашей даче можно отметить Новый год? То есть у вас зимняя дача?

– Да. Это, скорее, загородный дом. Мама там живет круглый год с тех пор, как вышла на пенсию. А мы с женой тоже переехали пару лет назад, чтобы не оставлять ее одну. Это в Репино, не так уж далеко. А наша городская квартира осталась в полном распоряжении Велимиры.

– Ты так об этом говоришь, словно хвастаешься, что я невеста с приданым, – сердито сказала девушка.

Сегодня она была одета все в те же широкие джинсы, только свитер оказался другой. Вчера был белый, Алексей запомнил, а сегодня серый, с большой мохнатой кошкой, морда которой возлежала на левой Велимириной груди – признаться, весьма красивой, – а хвост спускался по тоненькой спине, теряясь где-то в районе попки, тоже выпуклой. Фу ты, и куда это его занесло?

– Я просто уточняю, что наша семья, в основной своей массе, живет за городом, но дядя Сава, имея возможность проводить у нас все выходные, пользуется этим правом крайне редко, лишь в очень теплую погоду, а еще по праздникам.

– То есть у вас действительно крайне близкие отношения?

– Да. Его жена Нюточка была лучшей маминой подругой, так что новогодней традиции уже лет тридцать, если не больше. После смерти жены Савелий Игнатьевич остался один. Он не очень общительный человек, много лет Нюточка и наша семья были его единственным окружением. Не считая сестры и племянников. Конечно, у него бывают его ученики, но все-таки в дом допущены далеко не все, а уж о том, чтобы дядя Сава вдруг отправился к кому-нибудь из них, даже говорить не приходится.

– И все же назовите мне имена этих учеников, если вы их знаете.

– Да, конечно. Дядю Саву навещали два его бывших студента. Илюша Корсаков, он сейчас солист Мариинского театра, и Клим Кононов. Он после окончания консерватории пошел в бизнес, а не в музыку. Впрочем, я его понимаю. В звезды выбиваются единицы, а Клим оказался середнячком, так что заработать на безбедную жизнь пением вряд ли смог бы.

– Простите, а вы чем зарабатываете себе на жизнь?

Бронислав Борисов, похоже, удивился подобному вопросу.

– Я – микробиолог, так же как и моя жена. А какое это имеет значение?

– Понятия не имею, – признался Зубов. – Просто сбор информации – первый этап любого расследования. Любой информации, в том числе и той, что, на первый взгляд, не имеет никакого отношения к делу.

– Выясняете, откуда у нашей семьи загородный дом в Репино? – Собеседник понимающе усмехнулся. – Докладываю. Участок в свое время получил мой отец. Он был очень известный врач, можно даже сказать знаменитый. Дом строил тоже он, и по просьбе моей матушки мы его не меняли, только улучшили. Провели отопление, укрепили, все такое. Но наша семья, как вы можете заметить, не бедствует. Я тружусь в крупной фармацевтической компании, зарабатываю очень прилично. А моя жена специализируется на вопросах очистки сточных вод на очень большом нефтеперерабатывающем заводе. Еще вопросы есть?

– Нет, но обязательно будут, – пообещал Зубов.

Вообще-то, Борисов ему нравился. Было видно, что он неплохой мужик, а главное порядочный. Вот только позволяет ли это сразу вычеркнуть его из списка подозреваемых?

– Я уверен, что дядя Сава не может быть причастен к убийству Борика, – продолжал между тем собеседник.

Велимира во время их разговора молчала, споро накрывая чай на кухне. В доме Волкова она ориентировалась легко, прекрасно зная, где что лежит. Видимо, хозяйничала здесь не раз.

– Почему вы в этом так уверены? Савелий Игнатьевич не испытывал нужды в деньгах?

– А при чем тут деньги? – не понял Борисов.

– Да при том, что из комнаты Самойлова пропала весьма дорогая картина художника Григорьева. Вы, кстати, знаете, как она называлась?

– Я знаю, – подала наконец голос Велимира. – Папа плохо разбирается в живописи. Его эта сторона жизни никогда не интересовала.

– Просто я никогда столько не зарабатывал, чтобы начать разбираться в живописи, – заметил ее отец. – А чисто умозрительно мне это неинтересно. Я у Борика дома никогда не был, так что понятия не имею, что именно у него развешано по стенам.

– А вы, получается, были? – Зубов повернулся к Велимире всем корпусом.

– Была, – легко согласилась девушка. – Еще при жизни Нюточки. Сопровождала ее к дяде Борику. Когда тот уходил в свои знаменитые запои, Нюточка носила ему еду и вызывала нарколога. Когда она уже болела, но еще выходила из дома, я подвозила ее, чтобы она не таскала тяжелые сумки. А картина Григорьева, висящая на стене, называлась «Мальчик в костюме матроса». Дядя Борик купил ее незадолго до того, как его дела покатились под гору. Это дорогая работа.

«Мальчик в костюме матроса». Этого названия Алексей от Дорошина не слышал. Что ж, Виктору Николаевичу всегда можно позвонить, и он уточнит стоимость картины.

– Насколько дорогая? – все-таки спросил Зубов у Велимиры.