Она лепетала какую-то оправдательную хрень, тогда как я отчетливо помнил, как Ангел извивалась на сцене. Как бедрами виляла, как жопой крутила, заставляя десятки мужиков пускать на нее слюни, и меня в их числе!
Как она танцевала для меня. Словно искушенная, умелая женщина, опытная и на все готовая. Конечно, у меня встал. Сразу же, как только эта девка начала крутить задницей, и я уже готовился к сладкому глубокому минету этой черной бабочки, когда она начала давать заднюю. Сначала я подумал, что цену себе набивает, однако даже увесистая пачка долларов ее не убедила. Словно по щелчку пальцев эта фурия стала заикаться и уверенно спешить на выход, и, когда увидел ее глаза вблизи, я понял, что что-то тут не то. Это были ее глаза. Глаза моей чистой девочки.
Маска закрывала все ее лицо, я хотел увидеть, что под ней скрывается, и, сорвав, просто охренел. Хоть знал, что не ошибся, все равно меня просто разнесло!
Ангел. Это была она, разодетая и накрашенная, это была та девочка, которую я прятал от всех и от себя и которая сейчас выглядела как последняя дешевая шалава!
Я хотел прибить ее на месте, однако малая за мной побежала, и все это видели. Эту короткую сцену, которую я бы предпочел не проживать.
Ангел лепетала мне про что-то, а я не слушал. И смотреть на нее не мог. Моя чистая девочка, моя хрустальная ваза, которую я хранил даже от себя, сейчас выглядела как шалава, которую я мог трахнуть, Тоха, Хаммер – да кто угодно здесь! И кажется, ей это нравилось. А если нравилось – пусть пиздует в другое место, больше ее оберегать я не стану! Пусть продает себя, но только не в моем клубе!
Стекло зажигалки застряло в руке, но злость не прошла. Я давно так не разочаровывался ни в ком, как в ней, вот только малая сказала, что это для меня сделала, и почему-то ее слова меня задели. Может быть, потому, что я сам хотел ей это сказать и не мог. Ну что мне с ней делать? Смотреть и любоваться? Мне этого мало и всегда будет мало. Мне женщина нужна, а не девочка-цветочек, блядь.
Я ее прогнал. В горле что-то сжалось, но все же выдавил из себя. Ангел резко замолчала, а после просто выбежала из кабинета, так и оставив дверь открытой. Я же врезал кулаком по окну, на хрен разбив его.
Я был зол на нее, но больше на себя за то, что вообще согласился взять ее на работу. Лучше бы прогнал тогда. Это одинокое перепуганное дите, которое пришло ко мне просить о помощи. Меньше бы проблем было, а теперь… как же я хочу догнать ее, но не выхожу из кабинета. Не моя она и не может быть моей. Мне женщина нужна, а не девочка эта зеленая. Ну что я с ней делать буду, в куклы играть, что ли? Не смешите, да и ей одно только надо – с сосунками еще гулять, учиться целоваться. На хрен она мне, ну что мне с ней делать?
– Бакир… что тут случилось у вас?
Ошарашенный Тоха вскоре заходит и быстро окидывает меня взглядом.
– Ничего. Выйди.
– Уверен? Что вы опять беситесь? Малая пулей от тебя вылетела. Ревела так, будто я не знаю, что ты тут ей сделал. Ты так орал, на улице было слышно.
– Эта малая жопой виляла на сцене! Уж не по твоей милости, брат?
– Да ты че? Черная бабочка – это она была? Лина?
– Как видишь.
– Елки, да я бы не пустил ее! Я думал, это ты притащил новенькую, но я найду кто. Так а куда она побежала?
– Я ее уволил. Выгнал.
– Бакир… Ну ладно тебе, видно же, она еще молодо-зелено.
– Не лезь. Сам разберусь.
– Да как не лезь? Вы уже меня достали, вот честно, вы уже всех в клубе достали!
– Тоха, не лезь, куда не просят. Эта девочка уже вообще попутала рамки дозволенного. Я ее оберегал от всего этого дерьма, а она на сцене жопой крутила.
– Да Лина запала на тебя, Бакир! Влюбилась по самые не горюй, это, блядь, и слепой даже увидит! По-моему, уже глупо отрицать. Вы оба стоите друг друга, хватит уже оберегать ее, брат, взрослая ведь девушка. Не только тебя одного накрывает, но и ее тоже! Ну начудила девочка, с кем по молодости не было. Подумай еще. Не прогоняй. Она хорошо работает.
– Я так решил, это мое последнее слово! – ору на него, тогда как злюсь на себя, конечно.
***
– Линочка, ох, горе-то какое!
Баб Шура подходит ко мне, тогда как я ничего не понимаю.
– Что случилось?
– Квартира горит. Детка, я как проснулась, чуть не задохнулась. Дыма столько, едва не угорела!
– Чья… чья квартира горит?
– Твоя, девочка. Не знаю, что там случилось, вспыхнула как спичка ночью!
Я слушаю ее и поверить не могу. Моя квартира, то единственное, что еще у меня осталось, вещи, сбережения, альбом с фото мамы. Нет!
– Стой-стой! Куда ты лезешь? Нельзя.
– Дайте пройти, это моя квартира, я хоть что-то заберу, пожалуйста!
– Нельзя! Не видишь, что ли, как пылает?
– Мои вещи, документы, дайте пройти, не-ет!
– Тихо, сама там сгоришь за секунду, поздно уже, – басит пожарный, тогда как я стою под домом и вижу только черные клубы дыма, которые так и продолжают валить из окон. Стекла трещат, воняет гарью и моей прожженной жизнью. Теперь я потеряла точно все. У меня больше ничего нет, и это хуже смерти. Это и есть конец.
– Идем со мной.
Кто-то под руку меня берет и из толпы отводит. Я сначала даже не понимаю, что происходит, пока голову не поднимаю и не вижу Серого. Последние месяцы его вообще не встречала. Думала, и не увижу после того, как Бакиров его выгнал.
– Серый? Ты что здесь делаешь? – шепчу сквозь слезы, хотя их уже нет. Толку плакать, когда огонь забрал последнее. У меня теперь нет дома, с сегодняшнего дня нет работы, нет фотографий и документов, у меня нет ничего…
– Линок, ну это… мне жаль. Я, как узнал, сразу приехал.
Он все так же под руку меня держит, и я понимаю, что мне это неприятно.
– Отпусти меня. Не трогай!
Серый убирает свою руку, а я машинально к телефону тянусь. Мне так хочется разделить свое горе с Михаилом Александровичем, но вовремя останавливаюсь. Зачем? Толку-то. Он прогнал меня сегодня. Ему не нужна ни я, ни мои чувства, ни мои проблемы.
– Лин, послушай меня.
Серый стоит напротив и пристально смотрит мне в глаза.
– Я говорил с Бакировым только что. Он это… извиниться хотел. Ну, за сегодняшнее там. Просил привезти тебя на квартиру, тем более горе у тебя. Негде остаться. Он поможет, приютит на первое время, поехали.
– Куда? Я… не понимаю. О чем ты говоришь? Я ему не нужна. Ты что-то перепутал.
– Я это… вернуться хочу к Бакиру. Помочь. Ангел. Так же он тебя называет? Поехали, он ждет. Поможет. Я звонил уже ему. Не реви только.
– Правда?
– Да. Поехали.
От этой новости как-то теплее становится. Неужели Михаил Александрович хочет помириться? Какой-то огонек загорается в моей душе даже несмотря на то, что сейчас она воет от боли. Я снова все потеряла, и теперь иначе как бездомной меня не назовешь.
Кивнув, я обхожу подошедшую баб Шуру, пытающуюся меня отговорить, следую за Серым и сажусь в его девятку, которая быстро срывается с места.
***
Мы едем минут двадцать, пока не попадаем в старый спальный район. Везде девятиэтажки, и мы с Серым заходим в одну из них.
Какой-то холодок разливается по коже, и перед тем, как зайти в подъезд, я все же не выдерживаю и набираю Бакирову. Он не берет, и от этого становится как-то не по себе.
– Да что ты звонишь? Он же на квартире тебя ждет. Пошли.
Серый смотрит на часы, словно куда-то торопится. Видать, действительно хочет выслужиться перед Бакировым, чтобы вернуться.
Поправив волосы и вытерев слезы, я следую за ним. Мы поднимаемся пешком на второй этаж. Серый своим ключом открывает дверь и пропускает меня вперед.
– Заходи.
– Спасибо, Сереж. Я думаю, Михаил Александрович обязательно вернет тебя на работу.
– Конечно, – как-то резко отвечает Серый и закрывает за нами дверь на ключ. От резкого металлического щелчка что-то екает в сердце, и этот страх умножается десятикратно, когда вместо Бакирова я вижу двух вышедших из комнаты высоченных парней.
