У фортуны женское лицо - Демьянова Валентина

– Неужели нашли? – выдохнул Роман.

– Посмотрим! – осадил его Сурен и скользнул вниз. Осмотр много времени не занял. – Это канализационный колодец, он никуда не ведет, – сообщил он, выбираясь наверх.

Анна

Судя по тому, что вскоре в Ольговку в сопровождение врача и десятка гайдуков явился Петрищев, донос возымел нужное действие. Бывший друг объявил Захару, что указом его величества над ним устанавливается опекунство. Опекуном назначен он, Аполлинарий.

Картину того, что произошло потом, прояснило вложенное в папку письмо врача:

«...обстоятельства данного дела имеют не совсем обычный характер. Представь себе, брат, я внезапно был вызван самим генерал-губернатором, и тот недвусмысленно дал понять, что над Говоровым должна быть установлена опека. «Высочайшее повеление, – сурово изрек он и погрозил мне пальцем. – К сожалению, сей человек принадлежит к знатной фамилии. Его домашний арест может вызвать в свете ненужные толки. Ваша задача – засвидетельствовать болезненное состояние ума Говорова».

Я Говорова никогда раньше не встречал, а он, оказывается, весьма хорош собой. Огромного роста, с приятными чертами лица и смоляными вьющимися волосами. А главное, он не произвел на меня впечатление сумасшедшего! Правда, услышав указ, впал в буйство, но его можно понять. Сообщение, что тебя объявляют сумасшедшим, лишают права распоряжаться собственным имуществом и сажают под домашний арест, любого бы привело в ярость. Его пытались скрутить, но этот гигант оказал столь яростное сопротивление, что усмирить его смогли только ударом по голове. Говоров потерял сознание, и тогда его уволокли прочь. Наблюдать эту сцену было страшно...»

Бегло пробежав глазами описание медицинских процедур, примененных доктором к Говорову, я натолкнулась на другой любопытный абзац:

«Подопечный был заперт в комнате, а мы пошли осматривать дом. На самом деле, брат, это не дом, а дворец, убранство коего меня поразило. Гобелены старинные, фарфор китайский, картины! Я не знаток, но даже мне понятно, что им цены нет! И содержится все, представь, в образцовом порядке! Слуги так вышколены, позавидовать можно. Если Говоров и сумасшедший, болезнь никак не сказалась на его способности быть рачительным хозяином».

Следующее письмо также было написано врачом, но полтора года спустя.

«Дорогой брат, тем, что я собираюсь рассказать, могу поделиться только с тобой. Не следовало бы, конечно, вовлекать тебя в эту историю, но молчать нет сил. Помнишь, меня приглашали в Ольговку? Так меня туда снова возили. Явился Петрищев и заявил: «Здоровье моего подопечного ухудшилось, нужна помощь». Помня, как выглядел Говоров в нашу прошлую встречу, я не очень ему поверил, но все же поехал. Как ты понимаешь, выбора у меня не оставалось. В слишком высоких сферах вершилась судьба несчастного Говорова.

В Ольговку приехали в сумерках. Всю дорогу с неба сеял мелкий дождь, соседство в лице Петрищева не радовало, и я, забившись в угол кибитки, дремал. Проснулся от окрика: «Кто?!» Высунувшись наружу, увидел, что рядом с кибиткой возвышается фигура гайдука. «Свои!» – раздраженно отозвался Петрищев. Когда мы въехали во двор, он неприветливо предложил: «Выходите, придется немного пройтись». Выбравшись наружу, я затоптался на месте, оглядываясь по сторонам. Увиденное меня потрясло. Прямо передо мной возвышался дощатый забор! Он стоял почти вплотную к дому и высотой достигал второго этажа. Входом в эту крепость служила небольшая дверь, запертая на замок. «Что это?» – не сдержавшись, воскликнул я. «Высочайшее повеление», – равнодушно отозвался Петрищев, доставая из кармана ключ. Я посмотрел на него с недоверием. Не может быть, чтобы наш всемилостивейший император был столь жесток! Не мог он в своем желании наказать Говорова зайти так далеко! Очевидно, отразившееся на моем лице сомнение было столь велико, что Петрищев посчитал нужным пояснить: «Это вынужденная мера. Скоро сами поймете».

После такого начала я уже был готов к неожиданностям, и все же царившее вокруг запустение меня поразило. Огромный дом был погружен в темноту, но даже так можно было разглядеть, что от прежней чистоты не осталось и следа. Пол закидан мусором, занавеси с окон содраны. А из тех богатств, что я видел в прошлый раз, не набиралось и половины. Стены, ранее сплошь завешанные картинами, теперь зияли пустотой. Из шкафов исчезла редкая посуда, древние гобелены растворились в небытие, старинное оружие пропало. «Много ж тут потаскали, вот только вопрос кто?» – думал я, украдкой оглядываясь по сторонам.

Миновав анфиладу темных комнат, мы наконец подошли к той, где горела свеча. Пропустив меня вперед, Петрищев бросил мне в спину: «Он должен жить!» Помещение, куда я попал, раньше служило кабинетом, теперь же напоминало тюрьму. Окна заколочены досками, на подоконнике громоздились тарелки с нетронутой едой, в углу валялись бинты, коими обычно привязывают к кровати буйных больных. Удручающую картину дополняли два крепких гайдука, замершие по обеим сторонам двери. Постаравшись взять себя в руки, я поинтересовался: «Где ж больной?» – «За ширмой».

В отгороженном закутке дух стоял непереносимый. От запаха одеколона и горелого мяса у меня закружилась голова. Я с ужасом глядел на лежащего без сознания Говорова. Постелью ему служила оттоманка, покрытая несвежим бельем. Одеяло отсутствовало. Да и разве можно было накрыть, не причинив страданий, это изувеченное ожогами тело? «Что тут случилось?» – просипел я, борясь с подкатывающей к горлу тошнотой. «Несчастный случай. Ночная рубаха загорелась от свечи». Говоров, до того пребывавший в забытье, вдруг очнулся. Повернув голову на голоса, он сначала прислушался, потом его лицо исказилось гневом, и он сделал попытку подняться. Каждое движение сопровождалось для него адской болью, но он упирался локтями в матрас и упрямо тащил свое огромное тело вверх в яростном желании сесть. Только такой здоровяк, как он, мог вытерпеть нечеловеческие муки, любой другой на его месте давно бы потерял сознание. Обнаженная, покрытая ожогами грудь ходила ходуном, из нее вырывалось хриплое дыхание, язык ворочался с трудом, но он все-таки сумел выговорить: «Иуда!» Сказал, словно плюнул, и тут же рухнул на постель. Физические силы покинули его, но дух оставался несломленным. Даже лежа, он продолжал сверлить Петришева ненавидящим взглядом. Понимая, что, пока тот находится рядом, осмотреть больного мне не удастся, я приказал: «Оставьте нас». Петрищев хотел возразить, но потом передумал и отступил за ширму. Говоров внимательно следил за нами. Стоило Петрищеву уйти, как он сделал нетерпеливый взмах рукой. Не понимая, чего он хочет, я неуверенно спросил: «Мне тоже уйти?» Лицо больного исказилось раздражением. Мотнув головой в знак отрицания, он снова дважды повел кистью руки в сторону двери. При этом так выразительно смотрел на меня, что я помимо воли догадался: он просит удалить всех из комнаты. Показав кивком, что понял, я официальным голосом позвал: «Господин Петрищев!» Тот тут же материализовался рядом. «Мне нужны чистые простыни, лохань горячей воды и коровье масло. И прикажите, чтобы не мешкали, времени и так потеряно много!» – «Быстро не получится, из прислуги в доме осталась только кухонная девка». – «Ждать не намерен, – отрезал я. – Не для того проделал такой путь, чтобы пациент умер у меня на руках. Состояние критическое, если нет прислуги, пускай этим займутся гайдуки». Видно было, что Петрищеву не хочется оставлять меня наедине с Говоровым, но дело не терпело отлагательства, и он смирился. «Выполняйте!» – раздраженно приказал он гайдукам. Те вышли из кабинета, а секундой позже и сам Петрищев, поколебавшись, последовал за ними. Как только дверь закрылась, Говоров поманил меня к себе. «Тетрадь под подушкой. Спрячьте. Она не должна достаться Петрищеву», – лихорадочно блестя глазами, прошептал он. Дивясь, откуда у него берутся силы командовать, я сунул руку ему под голову и нащупал твердый предмет. Боясь причинить страдания, осторожно потянул к себе... «Дергайте!» – подстегнул меня Говоров. Я подчинился, и у меня в руках оказалась переплетенная в красную кожу тетрадь. К концу вложенной между ее страниц закладки были привязаны металлический штырь и медальон. Поначалу, подгоняемый Говоровым, я действовал не задумываясь, а тут испугался. Дальше как быть?»