Анна Павлова и священный рубин - Алейникова Юлия

– Ну что, пошли? – вставая со скамьи, спросила Нина. – Только знаешь что, не веди меня в столовую, поехали в «Метрополь», мы там с моим американским гадом пару раз обедали, хочу вспомнить.

Деваться было некуда. Пришлось ехать.

– На такси, – сухо велела Нина.

Поехали на такси.

– Что, не радует тебя наша встреча? – сидя за столом в ресторане, горько спросила Нина. – А меня вот обрадовала, вдруг снова вспомнила, что я человек, а не загнанный зверь, что и у меня когда-то жизнь была. – Она опрокинула в себя рюмку водки. Именно опрокинула – не выпила, не пригубила.

Ирина смотрела на подругу полными ужаса глазами и думала только о том, когда и как эти посиделки закончатся. Она ведь так напьется совсем, ее выносить из зала надо будет. Ирина невольно искала глазами официанта, рассчитывая на его помощь и сгорая от стыда. Счастье еще, что в это время народу в зале было мало, обеденное время еще не наступило.

Нина между тем с аппетитом закусывала, не переставая жаловаться на жизнь и перечислять свалившиеся на нее несчастья. Ирина старалась не слушать и незаметно посматривала на часики.

– А знаешь что, – вдруг впиваясь в Ирину глазами, спросила подруга, – о чем я вспомнила? – Она нехорошо усмехнулась. – Помнишь, как ты от Павловой сбежала? Пошла вроде как с Дандре поговорить и исчезла. Никого не предупредила об уходе, хотя и обещала. Я тогда ужасно рассердилась. Когда ты на репетицию на следующий день не пришла, все всполошились, не заболела ли? Я к тебе в тот вечер приезжала, но тебя уже и след простыл; тогда я к Алексею поехала, разыскала его на службе, он мне что-то невразумительное про Париж стал объяснять. Я понять ничего не могла и ужасно на тебя сердилась. А потом, уже на пароходе, когда в Австралию плыли, я случайно подслушала госпожу Павлову, как она с мужем разговаривала. У нее вещица одна пропала. Красивая такая подвеска с огромным рубином, она ее иногда в прическу закалывала. Очень древняя и ценная. Павлова горевала, потому что эту подвеску ей индийская махарани подарила. И никак не могла понять, куда она подевалась. Перед отъездом перебирала шкатулку и не нашла.

Нинины глаза буквально прожигали Ирину насквозь. И той внезапно стало жарко и душно.

– Так и знала, что это ты, – отводя взгляд, проговорила Нина. – Стащила, как сорока-воровка, и бежать. Да-а, мелких пакостей от тебя всегда можно было ожидать, но кража? Низко же ты пала, подруга.

– Да с чего ты взяла? Какая еще подвеска? – горячо проговорила Ирина, приходя в себя. – Я тогда пришла к Дандре разговаривать, а его не было, я постояла у кабинета минут пять и сбежала трусливо. Ты же не думаешь, что драгоценность эта у него в кабинете на столе лежала?

Но Нина ничего не ответила. Она лишь молча опрокинула в себя еще одну рюмку водки и попросила заказать на десерт мороженое.

– Сто лет его не ела, – пьяно икнула она, и Ирина успокоилась в надежде, что, протрезвев, подруга неприятный разговор не вспомнит.

Нина действительно ужасно напилась, и Ирина трусливо сбежала из ресторана, заплатив официанту, чтобы тот посадил пьяную подругу в такси.

Больше всего на свете ей хотелось навсегда забыть об этой встрече. Она была уверена, что больше они с Ниной не увидятся.

Какая наивность! Через день Нина опять поджидала подругу у подъезда, но на сей раз она хотела просто денег. Ирина выдала ей двадцать рублей и поспешила на остановку, благо троллейбус сразу подошел. Но, сидя в троллейбусе, она с кислым лицом размышляла о том, что Нина, пожалуй, возьмет привычку ходить к ней чуть не каждый день и клянчить деньги. Хоть с квартиры съезжай.

А толку что? Ирина тут же одернула себя. Нина к театру придет, еще и скандал на проходной устроит. Нет, надо что-то радикальное предпринять. Может, милицией пригрозить?

Так и пришлось сделать. Нина появилась ровно через два дня, но на этот раз Ирина была готова.

– Вот что, Нина, – подходя к подруге, строго проговорила она. – Здесь двести рублей. Возьми. Но больше сюда не приходи, иначе я позову постового, скажу, что ты вымогаешь у меня деньги и угрожаешь моему мужу, а он у меня большой начальник.

Нина посмотрела на Ирину долгим непонятным взглядом, потом молча взяла деньги и ушла. Больше Ирина ее не видела.

Глава 2

Москва. Апрель 1937 г.

– Верочка, я дома! – входя в квартиру, проговорила Ирина. – Опять у тебя дверь не заперта. Боже мой! Помогите! – Ирина выскочила обратно в коридор и заголосила.

В кухне на полу лежала Вера с проломленной головой, рядом натекла лужица крови.

Милиционер на крики прибежал быстро, соседи еще быстрее. Весь подъезд гудел как растревоженный улей.

– Что стряслось?

– Убили, кажись!

– Да что «кажись»? Убили, совершенно определенно.

– Да что вы болтаете, вовсе и не убили, вон скорая приехала. Ограбили.

– Да не ограбили, а подрались! Ножом, говорят, порезали!

– Да что вы, любезная, придумываете, не ножом и не порезали, а как раз бандиты залезли через окно.

– Это на четвертый-то этаж?

– Так они по веревке, с крыши.

Толком никто ничего не знал, но домыслов и слухов было множество.

Поскольку вся мужская часть жильцов дома была в это время на службе, то в коридоре толпились преимущественно домохозяйки, прислуга и ребятня, примчавшаяся со двора на шум и крики.

– Сядьте, гражданочка, и рассказывайте, – устраиваясь напротив Ирины за столом с блокнотом, велел строгий милиционер с седыми висками.

– Да я вот только из театра вернулась, с репетиции, – всхлипывая и промокая нос платочком, рассказывала Ирина. Веру уже увезли в больницу, к счастью, она была жива. – Пришла. Дверь не заперта, у нас такое бывает. Дом спокойный, люди приличные живут. Я позвала Веру, она не ответила. – Тут голос Ирины задрожал, и она несколько раз нервно протяжно всхлипнула, но сдержалась. – Она не ответила, я прошла на кухню… – Вот тут уж она опять заревела.

– Гражданочка, давайте поспокойнее. Родственница ваша жива, – сердито прокашлялся строгий милиционер. Истеричные дамочки его раздражали, особенно вот такие, буржуйские пережитки. Накрашенная, завитая, духами вся квартира пропахла. Фу. Разве так советские трудящиеся женщины выглядеть должны? Еще и истерики будет закатывать.

Поймав его недовольный взгляд, Ирина еще пару раз шмыгнула носом, но все же в руки себя взяла и истерику устраивать не стала.

– Дальше что было? – одобрительно кивнул милиционер.

– Дальше я выскочила из квартиры и стала звать на помощь.

– В квартиру не заходили, комнаты не осматривали? – уточнил милиционер.

– Нет. Страшно было. Я же думала, что Вера… – Ирина снова хотела было всплакнуть, но, поймав неодобрительный взгляд милиционера, передумала. – Ну, в общем, убита.

– Ясно. Тогда пройдите осмотрите квартиру и скажите, что пропало, – устало потирая лицо, распорядился милиционер. Вся квартира была перевернута вверх дном. Вспороты подушки, матрасы и одеяла, вытряхнуто на пол содержимое шкафов и комодов. В кабинете у Зиновия Яковлевича вытряхнули содержимое всех ящиков, разбили вазочки и фарфоровые статуэтки.

– Ужас! Ужас! – оглядывая разгромленную квартиру, причитала Ирина. – Варвары!

В спальне среди прочего барахла валялась раскрытая шкатулка с Ириниными безделушками.

Милиционер поднял с пола золотые сережки и кольцо.

– Интере-есно, – протянул он.

– Что вам интересно? Что тут вообще может быть интересного? На чем мы теперь спать будем? Как тут вообще жить можно? Ужас! А Толик? Толик где? – вдруг вспомнила Ирина, увидев валяющегося на полу разорванного в клочья медвежонка.

– Какой еще Толик? – оживился милиционер.

– Толик, сын!

Милиционер взглянул на медвежонка, на Ирину и, посуровев, уточнил:

– Сколько лет? Он должен был быть дома?

– Восемь, ну, в общем, наверное… – пробормотала Ирина. – Дело в том, что я в это время редко бываю дома, обычно они с Верой… – торопливо оправдывалась она. – Может, он у приятеля или на улице…