Анна Павлова и священный рубин - Алейникова Юлия

Но милиционер уже выбежал из комнаты.

– Срочно найдите ребенка! Анатолий Тутышев, восьми лет, – отдал он приказ молоденькому коллеге, дежурившему в дверях квартиры.

– Вот он, нашелся! – улыбаясь, сообщил милиционер, ведя за руку встревоженного, сверкающего любопытными глазами Толика. – В коридоре с приятелями толкался, его наши ребята в квартиру не пускали.

– Толик, сыночек! – бросилась к нему Ирина. – Где ты был?

– Во дворе гулял с Мишкой. А что с тетей Верой? Где она? – дрожащим голосом спросил мальчик, глядя на темное пятно на полу.

– В больнице тетя, с ней все будет хорошо, так доктор сказал, – твердо ответил милиционер. – И вообще все будет хорошо. Мы у вашего подъезда постового поставим.

Толика отправили к соседям в сопровождении молоденького милиционера, а Ирину опять проводили на кухню.

– Итак, гражданка Тутышева, что именно искали в вашей квартире?

– Я не Тутышева, я Лукина. Это моя девичья фамилия, я ее не меняла, – кокетливо пояснила Ирина.

– Хорошо, Лукина. Так что же здесь искали?

Ирина уже и сама поняла, что к ним не просто вор залез и искали не деньги и не ценности, а совершенно определенную ценность, ее подвеску, точнее, подвеску Анны Павловой. Эту подвеску Ирина несколько лет назад отдавала в чистку ювелиру, и тот, немного поколдовав над драгоценностью, сделал так, что при желании ее можно было превращать в две отдельные вещи: из цепочки получался браслет, а подвеску можно было носить как брошь. Иногда Ирина надевала их вместе, как комплект, иногда по отдельности. Но брошь только в самых торжественных случаях и только в сопровождении мужа. Хранила она ее в тайнике под половицей, а половица была прижата ножкой кровати, и сейчас, сидя на кухне, Ирина боролась с желанием немедленно отодвинуть кровать и проверить тайник.

– Я не знаю, что искали. Все мои украшения рассыпаны по полу в спальне, – глядя милиционеру в глаза, максимально убедительно ответила Ирина.

Милиционер, глядя на эту расфуфыренную, избалованную дамочку, ни слову не верил. И в общем, с удовольствием бы плюнул на все и расследовать дело не стал бы, если бы не «бы». Едва не погибла женщина. Мальчонка чудом уцелел: не гуляй он на улице, неизвестно, как бы все обернулось. А потому придется эту фифу дожимать.

– И все же, гражданочка, подумайте… – Договорить он не успел: на кухню вбежал, обливаясь потом, красный от волнения, нервный, упитанный товарищ в сером плаще с толстым портфелем.

– Я только что узнал… Мне только что сообщили… Что с Верой? – с трудом переводя дыхание, бормотал вновь прибывший, привалившись к косяку кухни.

– Она жива, ее в больницу увезли, – вскакивая с табуретки, проговорила Ирина. – Зюся, ты весь мокрый, тебя продует, снимай пальто. Ты что, по лестнице бежал? Тебе же с сердцем плохо будет! – суетилась она, обтирая мужу потный лоб платочком. Обычно Ирина так себя не вела, но под пристальным взглядом милиционера рада была изобразить заботливую жену. – Это мой муж Зиновий Яковлевич, – обращаясь к милиционеру, представила она.

– Говорят… нас… ограбили? Мои бумаги… стол? – Пыхтя и отодвигая в сторону жену, Зиновий Яковлевич протянул руку к милиционеру.

– По свидетельству вашей супруги, в доме ничего не пропало, но вот насчет бумаг советую проверить немедленно. – Милиционер нахмурился. Дело начинало скверно пахнуть.

С трудом оторвавшись от косяка, Зиновий Яковлевич поспешил в кабинет.

– Боже мой! Боже мой! Что же это за безобразие? – Он скинул плащ и шляпу на пол и, упав на колени, принялся рыться в бумагах. – Чернилами все залито! – причитал он. – Ох, это все мусор, это тоже не надо, речь моя где? В папочке лежала, в серенькой, на тесемочки была завязана! Неделю работал, в понедельник заседание, мне выступать! Цифры, графики!

– Скажите, товарищ, вы что же, дома секретные документы хранили? – наблюдая за ползающим по полу хозяином квартиры, поинтересовался милиционер.

– Да что вы! Что вы! Как можно! – выпрямляясь, с возмущением спросил Зиновий Яковлевич. – Никогда! Ни при каких обстоятельствах! Эта речь приурочена ко дню рождения Ленина – об успехах нашей страны, и вообще. Мне поручили доклад, это очень почетно и ответственно! Я сутками над ним трудился, даже домой брал, чтобы поработать. И вот что вышло! – Он жалобно всхлипнул и снова принялся шарить по полу.

– А вы что же ему не поможете? – обратился к стоящей в дверях Ирине милиционер.

Ирина недоуменно взглянула на него, потом на пол. Ползать по полу среди бумаг и разлитых чернил она совершенно не собиралась и вообще была поглощена мыслями о том, как им теперь жить в этой разрухе? Кто все это уберет и что делать, пока не выздоровеет Вера? Хоть из дома уезжай! Но, как назло, в театре никаких гастролей не предвидится. Что делать?

– Гражданочка?

– Ах да. Я боюсь, что только помешаю, – спохватилась Ирина.

– Нашел! Цела. Слава тебе господи! – Поднимаясь с пола, Зиновий Яковлевич счастливо потрясал папкой. – Чистенькая. А вот письменный прибор, кажется, разбился, и чернила все вылились… О, перо мое любимое… – разглядывая зажатое в руке перо, бормотал Зиновий Яковлевич. – Ириша, надо бы здесь все прибрать. Бювар мой запачкался – хорошо бы отмыть, а я сейчас быстренько переоденусь и снова на службу.

Ирина сверлила мужа раздраженным взглядом, но ответить ему не могла. А потому, когда из спальни донесся его крик, полный ужаса, даже порадовалась в душе.

– Ириша, мои костюмы!

«Так тебе и надо, индюку», – подумала она злорадно, но тут же вспомнила про свои платья, и настроение ее снова испортилось. А может, рассказать милиционеру про Нинку? Вон она что устроила, стерва неблагодарная! Пусть ее посадят. Про подвеску можно что-нибудь наврать, зато потом жить спокойно.

– Извините, как ваше имя-отчество? – беря милиционера за локоток, мягко спросила Ирина.

– Петр Семенович.

– Петр Семенович, я не сразу сообразила. Но вот сейчас вспомнила, – ведя его обратно на кухню, подальше от причитаний мужа, проговорила Ирина. – Несколько дней назад возле дома я совершенно случайно встретила свою давнюю знакомую. Мы не виделись лет десять, даже больше. Когда-то мы танцевали в одной труппе. Так вот, она очень изменилась за эти годы, опустилась, стала пить, жизнь у нее не сложилась. Я пожалела ее, накормила, дала немного денег. А спустя два дня она снова пришла, теперь она уже требовала денег.

– И что же? На нее думаете?

Тема была щекотливая, Ирине очень не хотелось рассказывать про рубиновую подвеску, но и обойтись без нее в этой истории никак не получалось.

– В общем, да, – осторожно, взвешивая каждое слово, приступила к делу Ирина. – Она, знаете ли, еще два раза приходила и теперь уже не просила о помощи, а требовала ее. Я испугалась, что она теперь будет тянуть из меня деньги вечно. Мужа я беспокоить не хотела, в милицию заявлять тоже. Все-таки подруга, хоть и бывшая. И тогда я собрала все деньги, какие у нас были, и при последней встрече отдала их Нине, твердо сказав, что это в последний раз и что, если она еще раз придет, я сообщу в милицию.

– Логично. Но вот что странно. Она же не преступница и не сумасшедшая. Если уж залезла к вам, то наверняка прихватила бы ценные вещи, – нахмурился Петр Семенович. – А тут…. – Он многозначительно осмотрел разгромленную кухню.

– Да, вы правы, но понимаете, пропали только деньги, и то немного, тут вот какое дело, – нервно теребя кончик шелкового шарфа, проговорила Ирина. – Нина была уверена, что у меня имеется одна очень ценная вещь. Подвеска с рубином. Мне ее когда-то подарила сама Анна Павлова. Вы знаете, кто это? – спохватилась Ирина, взглянув на равнодушное лицо милиционера.

– И кто это?

– Это величайшая русская балерина! Неужели вы о ней не слышали?

– Нет. Но вы, гражданочка, продолжайте.

– Мы вместе с Ниной танцевали в труппе Павловой, давно, еще в двадцатых годах. Павлова умерла в тридцать первом, – сочла полезным пояснить Ирина. – И вот Нина считала, что эта подвеска по праву должна была достаться ей, и очень ревновала. Так вот мне кажется, что Нина могла искать именно ее. Во-первых, подвеска очень ценная, а во-вторых, чтобы отомстить мне.