Из ледяного плена - Мартова Людмила

Она вытащила пухлый альбом и начала копаться в нем.

– Вот, посмотрите.

Зубов взял фотографию, с которой вальяжно улыбался статный красавец с немного утомленным лицом. Судя по фотографиям, найденным утром в интернете, это действительно был Савелий Игнатьевич Волков.

– Пойдет?

– Вполне. А фотографии дяди Борика тут есть?

– А вам зачем?

Она снова метнула в Зубова подозрительный взгляд.

– Не знаю. Вы так интересно рассказываете.

Он постарался, чтобы его голос звучал максимально естественно. Кажется, у него получилось, потому что девица порылась в альбоме и вытащила еще одну фотографию.

– Вот, это снято четыре года назад на похоронах Нюточки. Дядя Борик не из тех, кто часто и охотно позирует фотографам.

Зубов взял в руки фотографию, на которой была запечатлена толпа, стоящая у уже засыпанной и украшенной венками и цветами могилы. На ней легко угадывались Савелий Волков, сама Велимира, поддерживающая хрупкую старушку, видимо свою бабушку, которая, по ее утверждению, дружила с почившей Нюточкой, а также еще довольно много незнакомых мужчин и женщин, среди которых внимание майора магнитом притягивало лишь одно лицо.

Человек на фотографии выглядел гораздо моложе, чем найденный сегодня у забора труп повешенного, но все-таки Зубов узнал его сразу. Итак, жертвой то ли несчастного случая, то ли самоубийства, то ли хладнокровного преступления являлся именно Борис Аркадьевич Самойлов, и пребывание майора Зубова в этой квартире и знакомство с Велимирой приобретало совсем иной смысл.

– Так как вы говорите, у этого самого дяди Борика родственников совсем нет? – уточнил он. – Хотя нет, вы сказали, что у него есть дочь. Вы знаете, как с ней связаться?

– Нет, – пожала плечами Велимира. – Она постоянно меняет номера телефонов. Я же сказала, что дядя Борик с ней не общается. А зачем вам Ирина? Вы хотите обсудить с ней покупку картины в обход дяди Борика? Так у вас ничего не выйдет.

– Почему? – уточнил Зубов, ибо все, что говорила сейчас девица с косичками, являлось важным, поскольку имело отношение к трупу.

– Она такая, немного не в себе. Точнее, просто очень творческая. Знаете, есть такая категория людей, у которых никогда не знаешь, где проходит грань между креативностью и безумием. Вот и Иринка такая. Если бы вы ее видели, то поняли бы, о чем я говорю.

– А вы опишите, – подначил Велимиру Зубов.

– Ну она такая здоровенная, высокая, крепкая, очень коротко стриженная, с волосами, выкрашенными в ярко-синий цвет. – Она немного подумала. – Точнее, в последний раз я ее видела с синими волосами, а до этого они у нее были малиновые, а сейчас могут оказаться какие угодно.

– А по профессии она кто? Музыкант? Поэтесса?

– Да нет. Дизайнер одежды. Оканчивала тот же институт, что и я, только другой факультет.

– А вы какой факультет окончили?

– Графического дизайна в арт-пространстве. А вам зачем? Вы что, меня клеите, что ли?

Слово «арт-пространство» снова больно ударило по нервным окончаниям, заставив майора Зубова внутренне скукожиться от острой боли. Анна, его Анна работала в арт-галерее. И это нелепое существо в широченных штанах, стоящее сейчас напротив него, даже не подозревало, насколько он далек от того, чтобы ее клеить. Впрочем, не только ее. Женщины в жизни майора Зубова больше не существовали.

– Простите, девушка, а вы не были бы так любезны показать мне свой паспорт, – сказал он неприятным голосом, проигнорировав ее нелепый вопрос.

– А это еще зачем? Вы сами-то кто?

С некоторым опозданием он вытащил из кармана удостоверение.

– Позвольте представиться. Зубов Алексей Валерьевич, старший уполномоченный Следственного отдела по Адмиралтейскому району Главного следственного управления Следственного комитета Российской Федерации по городу Санкт-Петербургу.

Никакого испуга его грозная должность у девицы не вызвала. По крайней мере, в ее кошачьих, слегка подтянутых к вискам глазах он не увидел ничего, кроме любопытства.

– Ну надо же. То есть в самом начале вы мне соврали? Насчет того, что пришли посмотреть Малевича по просьбе своего друга.

– Нет, не соврал, – покачал головой Алексей. – Меня действительно попросил об этой встрече с вашим дядей мой старинный друг, живущий в другом городе. И мой визит вначале носил совершенно частный характер.

В этот раз она не стала его поправлять, что Савелий Волков – не ее дядя. Все-таки эта девица умела вычленять главное.

– И что изменилось, раз ваш визит перестал быть частным?

– Простите, вы все-таки могли бы показать мне ваши документы?

– Да, пожалуйста. Пойдемте, я оставила рюкзак в прихожей.

Они вышли в длинный коридор, где девица подошла к одному из широких и мягких пуфов, расставленных вдоль стен, подхватила с него черный рюкзачок, довольно недешевый, из натуральной кожи, покопалась в нем и вытащила паспорт, одетый тоже в черный кожаный переплет, протянула Зубову.

«Борисова Велимира Брониславовна», – прочитал он и чудом удержался, чтобы не засмеяться, так пафосно это звучало. Девчонка тут же заметила его реакцию. От нее вообще трудно было что-то скрыть, это он уже заметил. Несмотря на дурацкую внешность, глазки у нее были умненькие.

– Да-да, в нашей семье склонность к красивостям. Особенно это касается имен. Моя бабушка Вера Афанасьевна Борисова назвала своих сыновей Бронислав и Святослав. Папе повезло, он родился первым, поэтому ему досталось сокращенное имя Славик, а вот его младшего брата с детства все в семье звали Светиком. Представляете?

Зубов представлял. Его самого одна из бабушек все детство называла Лесиком, и главной заботой маленького Алексея было сделать так, чтобы об этом дурацком имени не узнали одноклассники.

– Бабушка настояла, чтобы меня назвали Велимирой, сокращенно Мирой. А детей дяди Светика зовут Агафья и Мирон. Бронислав и Святослав. Мира и Мирон. Такая вот у нас странная семейка получилась из-за бабушкиной прихоти.

– Вы на нее сердитесь? На бабушку.

Велимира от души рассмеялась:

– Ну что вы. Если бы вы были знакомы с моей бабушкой, то понимали бы, что на нее совершенно невозможно сердиться. Она у меня чудесная. В прошлом балерина, всю жизнь танцевала в Мариинском театре. Примой не была, но и в кордебалет не входила. Солистка. Оттуда, кстати, и ее дружба с дядей Савой и Нюточкой. Характер у нее железный. Впрочем, у балетных иначе и не бывает. Дисциплина и жесткие самоограничения въедаются в плоть и кровь. Но нас всех – детей и внуков – она всегда очень любила. И жертвовать возможностью иметь детей ради карьеры не стала. Возможно, если бы не рождение папы и дяди Светика, она бы и примой стала, но, в отличие от Нюточки, была уверена, что главное предназначение женщины – семья и дети. Да и деда она просто обожала.

– А дед ваш кто?

– Был детским врачом. Очень хорошим. Его без преувеличения весь город знал. К нему со всей страны везли самые запущенные случаи, и он справлялся, представляете? Правда, дед давно умер. Я тогда еще совсем маленькая была. Бабуля очень переживала, но виду не показывала. На похоронах не проронила ни слезинки. Так и стояла с идеально ровной спиной и совершенно неподвижным лицом. Меня тогда это лицо так потрясло, что я до сих пор помню его выражение. Впрочем, я не понимаю, почему вы всем этим интересуетесь?

Не мог же Зубов ей сказать, что кто-то из членов ее обожаемой семьи может быть причастен к убийству гражданина Самойлова Бориса Аркадьевича. Или все-таки не к убийству? А вот про то, что гражданин Самойлов мертв, сказать все-таки пора.

– Видите ли, Велимира Брониславовна, – начал он мягко, – сегодня утром неподалеку от вашего учебного заведения был найден труп неизвестного мужчины. И у меня есть все основания полагать, что жертвой является Борис Аркадьевич.

– Дядя Борик? – Девица схватилась за щеки, которые на глазах из румяных становились бледными. Хоть бы в обморок не свалилась. Возись тут с ней потом. – Так вы из-за этого пришли к дяде Саве?