Пустая комната №10 - Гласс Серафина

Вижу, как дрожат его руки.

– Дружок, ты, конечно, вонючий изменник, но не станешь же превращаться в убийцу из-за пяти сотен баксов. Тебе не кажется, что это уже слишком? – спрашиваю я, и его лицо вспыхивает красным.

– Да все это уже слишком! Какого хрена? Я…

Но он понимает, что облажался, и я это знаю.

– Слушай, просто иди домой, принеси пятьсот баксов, и я удалю фотографии. Можешь удостовериться, что я не сделала копии и никуда их не отправила. Посмотришь мой телефон. У меня нет причин тебя обманывать. Я тебя даже не знаю. Мне просто нужны деньги. Как я уже сказала, я не горжусь своим поступком, но и ты вел себя мерзко. Мне жаль бедняжку Дженну. О боже.

И тут я понимаю, что он хочет наброситься на меня, нажать на спусковой крючок или еще как-то освободиться, но что он может? Разрушить свою жизнь из-за скромной суммы? Потерять жену, попасть за решетку? Это вряд ли.

Парень подчиняется. Выбегает и захлопывает дверь, а я не перестаю дрожать после того, как мне ткнули пушкой в лицо. Сажусь и делаю пару глубоких вдохов, чтобы голова перестала кружиться. Волнуюсь, что он не вернется.

Но он приходит. Через двадцать минут парень вручает мне конверт с пятью сотнями, и я удаляю фотографии у него на глазах. Прежде чем уйти, он еще раз оборачивается, оглядывает меня с ног до головы и плюет в лицо. И называет сукой.

В темной квартире я склоняюсь над раковиной, и где-то на заднем плане раздается смех из сериала «Я люблю Люси», на стенах мерцает свет от черно-белого изображения, и я позволяю себе расплакаться. Снова даю себе обещание, что никогда больше так не поступлю, хотя и знаю, что не сдержу его. Мне повезло, все висело на волоске.

5

Анна

В квартире стоит удушающая жара. Всю ночь я просидела на полу, скрестив ноги, с бутылкой вина и омлетом фу-йонг, просто перебирала вещи Генри из коробок. Учитывая кучу блокнотов, художественных принадлежностей и разного хлама, хранящегося здесь, а также вещей, привезенных из дома, включая бесчисленные коробки из школы, лежащие нераспечатанными с тех пор, как его уволили, у меня уйдет целая вечность, чтобы разобраться со всем этим. Но должны же быть подсказки, какие-то знаки, указания на то, что, черт возьми, с ним случилось и почему Генри так поступил. Я не знаю, как это выглядит, но, возможно, пойму, если увижу.

А сейчас уже почти утро, вчерашнее вино стучит у меня в висках, и в животе стоит кислятина. Рубашка прилипла к коже, и мне кажется, что в этой комнате невозможно дышать. Я снова начинаю возиться с кондиционером. Прошлой ночью он просто дребезжал, и на потертые деревянные полы из него капало что-то желтое, так что я отказалась от этой затеи, но теперь придется звонить Кэссиди Эббот, чтобы починить его. В документах на аренду написано, что нужно вызывать смотрителя, но девушка в роли мастера на все руки выглядит странно, так что, может быть, я что-то напутала.

Набираю номер, и включается автоответчик. Ну как же иначе. Я оставляю сообщение и выхожу на балкон проветриться.

Называть это место балконом не совсем корректно, потому что, конечно, на самом деле это общий проход. У большинства постояльцев рядом с дверью есть раскладной стул или шезлонг. У человека, живущего по соседству с моей квартирой, стоит игрушечная тележка с полузасохшими растениями и банка из-под кофе, переполненная окурками. Перед двести второй – несколько розовых трехколесных велосипедов и корзинок с цветами, а напротив, этажом ниже, на складном стуле сидит жутко волосатый мужчина в клетчатых трусах-боксерах и читает газету.

Я обмахиваюсь старым журналом «Пипл» и наблюдаю за женщинами, играющими в карты у бассейна. Интересно, это одна из них оставила мне жуткую записку? Та, что стряхивает ледяные крошки из своего стакана на десятилетнюю девочку, плавающую в бассейне, и говорит ей, чтобы перестала брызгаться на брата. Или та тихоня в тапочках, лижущая голубое мороженое на палочке. Но с чего вдруг? А может, волосатый парень? Может… В смысле, это должен быть кто-то из них.

Из квартиры напротив выходит страшно худая женщина с жидкими светлыми волосами и странной короткой челкой, встает рядом с ним и закуривает. Она утопает в розовых шортах и майке. Женщина распекает мужчину за то, что он везде оставил немытую посуду. Пытается выхватить газету, чтобы привлечь его внимание, но он успевает убрать ее подальше, женщина просто обзывает его придурком, а затем исчезает в доме.

От голоса за спиной я вздрагиваю.

– Вы Анна Хартли?

Я поворачиваюсь и вижу женщину в джинсовом комбинезоне и с вьющимися темными волосами, заколотыми на макушке. Выглядит она потрясающе, даже потная и без косметики, и я не сразу понимаю, что она и есть тот самый мастер на все руки и смотритель, или как там ее здесь называют.

– Э-э-э… Да. А что?

– Вы меня вызвали.

– А, так вы Кэссиди…

– Касс, – быстро и привычно поправляет она.

Я киваю и открываю дверь в квартиру. Рассказываю Касс о дребезжании кондиционера и объясняю, что мне просто необходимо, чтобы он работал, но она сразу меня прерывает.

– Ну это не в моей юрисдикции, – говорит она.

– В каком смысле?

– Кондиционер не относится к зданию. Жилец купил его сам и установил в окне. Если это не местный кондиционер, я не буду его чинить. Справляйтесь сами.

Она уже хочет уйти.

– Подождите. Генри не стал бы его покупать.

– И?

– Значит, это не моя проблема. Это часть квартиры.

– Вы его жена? – спрашивает Касс.

Когда ее заливает солнечный свет, почти ослепивший меня, взгляд женщины немного смягчается. Я прикрываю глаза рукой.

– Да.

– Примите мои соболезнования, – говорит она, поднимая с пола свой ящик с инструментами.

Мне хочется расспросить ее о Генри, но я не знаю, с чего начать. И сейчас не время.

– Слушайте, из-за жары кондиционер сейчас не купить в магазине. А если заказать на «Амазоне», доставка займет неделю. Я здесь просто умираю. Может, вы все-таки посмотрите?

– Простите, но я не могу взять на себя ответственность.

– Подождите, – говорю я ей в спину, прежде чем она доходит до лестницы.

Я следую за Касс и показываю записку, найденную под дверью. Когда я протягиваю бумажку, слово «убирайся» снова смотрит мне прямо в лицо.

– Кто-то оставил мне записку. Вы не знаете, кто на это способен? В смысле, вы ведь наверняка всех здесь знаете.

Она смотрит на записку, и, похоже, ее это не беспокоит и даже не удивляет.

– Ого.

– Что значит «ого»? – рявкаю я. – Это угроза.

– Ну не совсем.

– Я могла бы позвонить в полицию.

– Так позвоните, – отвечает она, и меня потряхивает от раздражения.

– Просто… Есть здесь кто-нибудь… Вы знаете, кто мог оставить такую записку?

– Если вы еще не поняли, здесь живут одни уроды. Вчера мне пришлось плоскогубцами вытаскивать у ребенка из носа четыре леденца, а на прошлой неделе я сливала весь бассейн, потому что кто-то в него насрал. Это мог быть кто угодно. Скорее всего, ребенок, просто шалость.

– Да, – соглашаюсь я, чувствуя себя побежденной.

– Спросите у бассейновских девушек, – предлагает она, мотая головой в сторону женщин, как будто приклеенных к столу у бассейна. – И состройте глазки кому-нибудь из местных парней. Они починят вам кондиционер, – добавляет она, спускаясь по бетонным ступеням.

Бо`льшую часть дня я сплю на голом матрасе перед вентилятором, с растаявшим пакетом льда на груди. Дни и ночи сменяют друг друга, а у меня больше нет работающих часов. Может быть, я все еще в шоке. Говорят, все скорбят по-разному. Так легко было бы позволить себе зарыдать в его подушку и попытаться уловить остатки запаха Генри, но вместо этого я разобрала постель и все перемыла, потому что не могу погрузиться в темноту, грозящую утянуть меня под воду. Я знаю, что оттуда уже никогда не вернусь. Поэтому стараюсь быть сильной, чтобы не пойти по стопам Генри, хотя иногда представляю, как засну на железнодорожных путях в Уиллоус-Кроссинге, всего в нескольких кварталах отсюда, за винным магазином, и тогда все будет кончено. Но поиск ответов удерживает меня здесь, в этой куче дерьма под названием «жилой комплекс».