Река Другой стороны - Томах Татьяна Владимировна

Конечно же, Маришка и не подумала ее ждать. И вообще, все одноклассники разошлись. Холли вышла на школьное крыльцо в гордом одиночестве. И тут же увидела Зверя, который стоял, чуть сгорбившись, спрятав руки в карманы расстегнутого пальто, и пялился на дверь школы.

У Холли перехватило дыхание от ужаса. Если бы она заметила его чуть раньше, она бы не стала выходить. Вернулась бы обратно. Спряталась бы в школе. Что-нибудь придумала. Например, позвонила бы папе и попросила приехать.

Но теперь было поздно. Дверь захлопнулась за ее спиной. Если Холли бросится обратно, Зверь заметит ее испуг. Почует ее. Бабушка говорила – ему необязательно видеть, он может почуять. Так, как мы чувствуем их.

Зверь посмотрел на Холли. Его взгляд был неторопливым, задумчивым и тягучим – как липкий приторный мед. Холли почувствовала, что вязнет в нем, будто неосторожная мошка, подлетевшая слишком близко. Застывает, прилипает намертво, лишаясь способности шевелиться и даже дышать.

«Нет! – заорала она сама на себя. – Двигайся! Идиотка, двигайся! Веди себя будто его нет, будто ты его не видишь и не знаешь, кто он… Будто ты… Другая девочка!»

Точно, обрадовалась Холли, с облегчением ныряя в противный, но такой знакомый маскарадный костюм Другой девочки. Заучка, зубрила, правильная до тошноты, никаких странностей, никакого Истинного зрения, она даже не допускает, что могут существовать подобные вещи, она не верит ни в призраков, ни в Отражения, ни в лесных зеленых человечков и тем более – не знает, кто такие Звери. А значит, она не боится их.

Холли спустилась со школьного крыльца на деревянных ногах, не глядя по сторонам. Мысленно она повторяла, что сегодня задано на дом. Другая девочка, разумеется, знала это все наизусть. Она напряженно размышляла, с чего начать – с математики или сочинения. Сочинение понадобится только послезавтра, но такую большую работу лучше начать заранее. К тому же завтра – музыкальная школа, это тоже надо учитывать.

Глаза у Зверя были песочно-желтые, с острой точкой зрачка посередине. Похожие глаза – а главное, совершенно такой взгляд Холли видела как-то у льва в зоопарке. Он сначала дремал, растянувшись на бетонном полу клетки – с виду совершенно нестрашный, со спины похожий на большую, слегка линялую пыльную плюшевую игрушку. А потом он поднял голову и посмотрел на Холли. Сытым, ленивым и почти равнодушным взглядом. Вся штука была в этом самом «почти». В мимолетном интересе, на долю секунды мелькнувшем в зверином взгляде. Лев посмотрел на Холли так, как только что пообедавший человек смотрит на вчерашний ужин. «Неплохо-неплохо, я бы, пожалуй, съел это, если бы был голоден, но не сейчас. К чему мне сейчас еще одна котлета, к тому же остывшая. Вот если бы десерт…» А потом лев зевнул, блеснув белыми лезвиями клыков в ярко-алой пасти, и снова положил голову на толстые лапы и сонно прикрыл глаза. Холли, затаив дыхание, осторожно отошла от клетки. На нее впервые посмотрели как на еду. И ей не хотелось больше переживать это ощущение.

Сейчас Зверь посмотрел на нее точно так же. Только не было клетки с двойной решеткой, толстыми стальными прутьями и прочными запорами.

Если бы не уроки и тренировки с бабушкой Бертой, Холли бы не выдержала. Даже маска Другой девочки ее бы не спасла. Но бабушка учила проходить мимо Зверей так, будто Холли их не замечает. Превращать «безотчетный ужас» в маленького трусливого кролика, прятать его в шляпу, отодвигать подальше и идти дальше так, будто этого кролика не существует. Бабушка заставляла делать это снова и снова, пока Холли не привыкла и превращение «страх – кролик – шляпа» не стало получаться у нее само собой. Поэтому сейчас, несмотря на то, что она была одна, взвинчена и уже напугана, у нее получилось пройти мимо Зверя. Не закричать от страха, не броситься бежать. Даже не споткнуться.

К остановке подъехал автобус. Холли он был не нужен, до дома было минут пять через дворы – и в другую сторону, но она быстро, ни секунды не раздумывая, впрыгнула в раскрывшиеся двери. Ей хотелось уехать отсюда как можно быстрее, все равно куда. И только когда автобус тронулся, она оглянулась.

Зверь задумчиво смотрел вслед автобусу.

Холли дождалась, пока остановка скроется из виду, и с облегчением опустилась на свободное сиденье. И только тогда заметила, что ее трясет. Будто в ознобе при гриппе, когда поднимается температура и никак не согреться, сколько одеял на себя ни натягивай. «Вот и хорошо, – подумала она, замечая, что голова кружится и в глазах плывет, – если заболеть и не выходить из дома хотя бы недели две, этот Зверь точно меня не найдет». Но когда она добралась до дома, озноб прошел, оставив только ватную слабость в ногах. Зрение тоже пришло в норму – то есть к тому убогому состоянию, которое с этого дня Холли придется считать нормой.

«Зачем ты это сделала со мной?!» – опять спросила Холли ушедшую бабушку. Она чувствовала гнев, беспомощность и отчаяние – потому что все эти вопросы теперь были бессмысленны. Бабушкин поступок выглядел как издевательство. Сперва она дала Холли Черный гребень, а потом отняла у нее Зрение. Сделала слепой и беспомощной. Как будто мало того, что Холли и так осталась одна. И вдобавок, бабушка лишила ее всякой возможности воспользоваться гребнем, который при случае мог быть как инструментом, так и оружием. Но без Зрения он становился абсолютно бесполезен. Зачем она это сделала?!

Обычно Берта Аскольдовна ничего не делала просто так. Когда она заставляла внучку привыкать к Зверям, снова и снова переживать страх и бороться с ним, Холли злилась на нее. Упрашивала прекратить ее мучить, иногда даже плакала. Но сегодня уроки бабушки спасли ей жизнь.

Может быть, ее последние дары – Черный гребень и слепота – тоже были каким-то уроком? Только Холли пока не понимала, каким. А спросить больше было не у кого.

Тьма и лунный свет

Бабушка умела прясть лунный свет.

Она расчесывала его Хрустальным гребнем до ярких серебряных искр, а потом потихоньку запускала колесо прялки и, негромко напевая песню Луны, начинала вытягивать нить. Мерцая и переливаясь, лунный свет тек между ее пальцев, бабушкина песня перемешивалась с летним ветром, шелестом деревьев в саду, запахом жасмина и роз и соловьиными трелями.

Лунный свет нужно было прясть в полнолуние и два дня после него, тогда нити получались прочные и яркие. На растущей луне пряжа была мягкая, как пух, очень приятная на ощупь – тронув ее раз, потом невозможно было выпустить из рук, и от ее нежного касания хотелось улыбаться. Но такие нити легко рвались. А вот нити, спряденные на убывающей луне, совсем никуда не годились: они были колючие и тусклые, и от прикосновения к ним кожа чесалась, могло дойти до экземы и галлюцинаций, как говорила бабушка Берта.

«А что ты хочешь, Цветочек: лунный свет – не козий пух, с тем-то тоже, конечно, надо уметь обращаться, но козья шерсть не доведет тебя до больницы, разве только попадется бодливая бешеная коза со слишком острыми рогами. А вот лунный свет – запросто. Чего уж говорить про Тьму».

С Тьмой-то вообще нужно быть особо осторожным. Для Тьмы есть специальный Черный гребень, и ни в коем случае нельзя касаться Тьмы чем-нибудь другим, кроме этого гребня, или делать это в другую ночь, кроме безлунной.

«С Черным гребнем, Цветочек, нужно обращаться особо осторожно. Хранить его в отдельной шкатулке, черной изнутри, белой снаружи – так и ему будет спокойно, и тебе безопасно. И не вздумай, например, сама расчесаться им случайно. Тут не отделаешься одними галлюцинациями, хорошо если вообще потом вспомнишь, кто ты».

Хрустальным гребнем, конечно, тоже просто так причесываться не стоит – но особой беды от этого не бывает. Разве что при неумеренном употреблении – разные безобидные фантазии, которые, впрочем, легко смываются порцией свежего лунного света.

Бабушка Берта сама иногда проводила Хрустальным гребнем по своим волосам разок-другой, от этого волосы начинали блестеть и искриться – куда там всяким дурацким рекламам модных шампуней. И лицо вроде бы молодело, хотя, казалось бы, какое отношение гребень имеет к лицу. А настроение в такие дни у бабушки становилось улыбчивым и даже чуть легкомысленным.