Господи, напугай, но не наказывай! - Махлис Леонид Семенович

Я не знал ни одного человека, который прожил бы без маленьких и больших тайн. Мама русская, папа — юрист. И начинается это в раннем детстве. Родители входили с детьми в сговор. Врать нельзя. Но и правду говорить тоже. Лучше держать рот на замке. Куда ни плюнь, все подсудно.

— Мальчик, тебе сколько лет? — спрашивает трамвайный контролер малыша-крепыша. Но малыш в надежном сговоре с мамой, он уже понимает, что она должна сэкономить на втором билете. Он молчит, как рыба об лед, как молодогвардеец на допросе в гестапо.

— Ну что вы пристали к ребенку? Не видите, что он еще и говорить-то не умеет? Только что 4 исполнилось.

Когда контролер ретируется несолоно хлебавши, малыш шепчет матери на ухо:

— Мам, а когда мне пять будет?

— Когда сойдем с трамвая.

Ложь — «креатив», помогающий достижению мнимых целей, формированию общественного мнения о себе, любимом. Рассказывать о себе небылицы не значит жить в вымышленном мире. Это значит добавить толику самоуважения, щепотку счастья. Школьный приятель Петя Щ. не мог найти в себе силы признаться даже жене в том, что работает в Столешниковом переулке на заправке шариковых авторучек, и отчаянно врал, что он… офицер КГБ. Это давало ему возможность уходить от дополнительных расспросов. Он даже великодушно разрешал жене провожать его «до работы». На Кузнецком мосту у входа в приемную КГБ целовал жену и уверенно входил в здание. Гордая жена удалялась по своим делам, а Петя, выждав положенное, уже менее уверенно выходил и, озираясь, направлялся в Столешников.

Аркадий П. разводился с моей дальней родственницей на третьем месяце супружеской жизни. Причина развода — девица ловко утаила, что ее добрачный опыт не ограничивается близким знакомством с нынешним мужем. Мать девицы, зорко следившая за тем, чтобы во время дележа имущества не были ущемлены интересы дочери, обещала вернуть обманутому зятю его ковер только в обмен на расписку в том, что его жена была вручена ему девственницей. Верная гарантия, что следующий брак будет счастливей.

«И заметили вы, князь, в наш век все авантюристы!» — восклицает 13-летний Коля Иволгин в разговоре с Мышкиным. Что уж говорить о веке нынешнем с его массовыми несправедливостями, репрессиями и геноцидами. Где массовые жертвы, там и массовая беспринципность, когда на ограблениях иногда наживаются не только грабители, но и жертвы. Ибо и в мутной водичке рыбка сладка бывает. Желающих прикинуться жертвой преследований в век защиты национальных и прочих прав расплодилось такое множество, что можно говорить об индустрии авантюризма.

«Мы рождены, чтоб сказку сделать былью» — пели вокруг дурными голосами на праздничных демонстрациях. Мы с удовольствием рассказывали друг другу сказки. Быль внушает отвращение.

За годы жизни в неволе люди достигли невиданных вершин в искусстве вранья. Многие из них без сожаления унесут его на своих подошвах в эмиграцию как заветную частичку родины, чтобы денно и нощно пудрить мозги принимающей стороне.

Ложь во спасение плавно и естественно переродилась в ложь «на всякий случай». В заполнении анкет и интервью с чиновниками и людьми, от которых может зависеть ваш успех, иные видят уникальный шанс: позабыть «былые увлеченья», переписать собственную судьбу каллиграфическим почерком — поди проверь. И вот уже Я.К. скрыл («на всякий случай») в анкете на эмиграцию в Америку факт первой женитьбы; В.М. скрыл от иммиграционных властей 10 лет заключения по политической статье — кто-то из попутчиков посоветовал, дескать, если и не откажут во въездной визе, приравняв к уголовникам, то впоследствии не засчитают срок заключения в пенсионный стаж; С.Г., работавшая в районной поликлинике, записала в анкете, что была «главным отоларингологом» Министерства обороны СССР, надеясь в глубине души, что ей предложат равноценную должность в Пентагоне.

Знакомый сотрудник Госдепа рассказал мне, что студентом он участвовал в интервьюировании перебежчиков из СССР. При подготовке его инструктировали: чтобы расположить респондентов к искренности, следует дистанцироваться от ситуаций, в которых эти люди привыкли врать, и спокойно смиряться с известной долей выдумки.

ДИССИДЕНТЫ И ИМПОТЕНТЫ

Яна («приказчица из шляпного магазина») вышла замуж за психиатра Аркадия Егидеса. От скуки пригласила меня в гости на Мархлевского, 20 познакомить с мужем и только что родившейся дочкой. Пока хозяйка метала на стол, Аркадий развлекал меня игрой на скрипке. Застольный разговор вертелся вокруг его профессиональных интересов и злоключений его отца — известного диссидента-«третьепутиловца» Петра Абовина-Егидеса, бывшего председателя колхоза «Рассвет» в Пензенской области. Папаша забросал письмами ЦК КПСС с требованием именовать «Правду» не органом ЦК, а органом КПСС. Адресат не стал вступать в полемику с отважным донкихотом и упрятал его на 4 года в психушку.

— Ты с родителями ладишь? — спросил Аркадий. — А вот мне не повезло. У отца мания реформаторства. Его упекли в дурдом. Теперь он требует, чтобы я как психиатр его вызволял.

— Но он обратился к тебе и как к сыну. Это же меняет дело. Женщина-милиционер — прежде всего женщина. Тебе легче набрать аргументы для его вызволения, чем ему. Ты можешь с его гонителями спорить на равных.

— Да мне, собственно, не о чем с ними спорить. Я считаю, что там ему самое место. Я — позитивист. Государство — единственный источник права. Пытаться влиять на него извне значит жить вне своего времени, вне истории. А это — шизофрения, которая требует «социально-хирургического» вмешательства. И родственные отношения тут не при чем. Женщина-милиционер — прежде всего, милиционер.

— А как это уживается с профессиональным долгом?

— Никакого конфликта. Сейчас я покажу тебе прототип моего изобретения, которое произведет революцию в психиатрии и сделает меня миллионером.

На столе появился цилиндрический предмет, начиненный пружинками и проводочками.

— Как ты думаешь, что это?

— Не знаю, похоже на миниатюрную террариумную сетку для ламп. Ты экспериментируешь на рептилиях? Как Павлов на собаках?

— В каком-то смысле. Это приспособление для лечения некоторых видов импотенции, вызванной психическими расстройствами. Каркас для пениса. Он будет изготовлен из специальных безопасных металлических волокон. Вводится в вагину, а после возникновения эрекции сам отщелкивается и удаляется.

— Отстреливается, как ракета-носитель?

— Если хочешь.

Через много лет я случайно наткнусь на личный сайт доктора Егидеса. Одна из закладок называлась скромненько так — «Мои афоризмы». Кликнул:

♦ Фэйсом об сэйф.

♦ Пусть прорастает человек в носороге, а не носорог в человеке.

♦ Гнаться за роскошью — это играть в кошки-мышки с огнем…

♦ На русские вопросы «кто виноват?» и «что делать?» я отвечаю так: никто не виноват, но делать что-то надо.

Все-таки толику мании реформаторства Аркадий от беспокойного батюшки унаследовал. «Реформаторы» были легкой добычей для искоренителей. На каждое ревизионистское высказывание есть статья с винтом. Но на их месте я бы не мучил этих людей в психушках и лагерях. Я бы подыскивал им тихую редакторскую должность, на которой они могли бы реализоваться. Правда, встречались и безнадежные случаи. В начале 80-х на радио «Свобода» объявился «отсидент» Сергей Пирогов. Его привел в отдел новостей тогдашний шеф новостной службы Эдуард Кузнецов, который хорошо знал Пирогова по лагерю. Хорошо, но, как оказалось, недостаточно. Пирогов работал простым ньюс-райтером, но рвался к редакторской активности. С первых же часов он начал собирать компромат на коллег — выпуски новостей с грамматическими ошибками. Затем устроил бунт и подал на некоторых из них иск в немецкий суд, в том числе и на своего «кента по киче» и благодетеля. Но мне Пирогов был мил тем, что рвался редактировать не только коллег, но и писателей-классиков, причем прямо на полях их творений. Однажды он вернул мне одолженного Чехова с пометками. В одном месте было аккуратно перечеркнуто слово «Эх» и рядом: «Я бы: Э-э-э».