Господи, напугай, но не наказывай! - Махлис Леонид Семенович

А может, неправильно живу? Вот, например, Виталик Мокров. Ходит в нерповой хрущевке, в стильных сапогах с двойными подковками для выразительного цоканья (мода такая), приводит роскошных девушек, крутит свой «грундиг», всегда «при бабках». Правда, говорят, что фарцует. Но ведь не о нем расспрашивали следователи. Он — социально-близкий. Для следователей, но не для меня. Я чту уголовный кодекс и заповеди. Воровать тоже не умею. Нерпа, конечно, красиво, но пока и цигейка греет. А вообще-то без головного убора дышится легче.

Но самые драматические шмоточные воспоминания связаны с коричневыми китайскими плавками, которые в середине 60-х «выбросили» в ГУМе. Альтернативой были только советские сатиновые, черные с двумя тесемками сбоку. Китайские, если смотреть издалека, конечно, элегантней. Сшиты под боксерские трусики с белым пояском. Ощутимый (в буквальном смысле) прокол дизайнеров заключался в выборе ткани. Плавки были сотканы из грубоватой шерсти, почти сукна, и после окунания превращались в наждачную бумагу со всеми стекающими подробностями. Обновить плавки довелось на съемной даче в Красково в местной речке Пехорке. По иронии судьбы, родители пригласили на выходные друзей — семью Голод с дочкой Эммой. После купанья, по легкомыслию, я забыл переодеться в сухое. В таком виде после ужина пошли провожать гостей на станцию. Родственники деликатно отстали на несколько метров, оставив нас с Эммой вдвоем (потом обнаружилось, что в этом и заключалась цель визита). Плавки подсохли и превратились в единственный род пытки, ускользнувшей от внимания испанской инквизиции, но не от родителей Эммы.

— А почему Леня так странно ходит?

— Он вчера играл в футбол и повредил ногу. — Не растерялась мама.

* * *

Хуже китайских плавок может быть только униформа.

Застряв в замысловатом лабиринте между конформизмом и бунтарством, я скорей мог представить себя в обесценивающем сексуальные приманки ватнике, нежели в мундире. Первый, по меньшей мере, не нуждается в защите своей чести. Была у собаки хата? Человек в мундире (в отличие от картошки) лишается своей плотской сущности, становится символом обладания и подчинения или обладания в момент подчинения. Или принуждает к подчинению в момент обладания. Человек в форме — биоциркуль стратегии насилия. Тьма исследований написана об агрессивном обаянии и сексуальности эсесовской униформы. Эрос не очень разборчив в средствах. Стройные юноши в портупеях — символ сакральной сексуальности, избранности, стильности. Даже советские кинорежиссеры не в состоянии противостоять этой магии репрессивной субкультуры. С помощью медального профиля В. Тихонова они увязают лапками в непроницаемой эмульсии, задерживающей телесные испарения. Мундир облагораживает; он, как протез, скрывает недостатки, делает менее заметным даже отсутствие руки, ноги, волос.

Интеллигентские бредни? Жить надо проще? Брат, например, щеголял своей гэвээфовской формой. Ее важное преимущество перед партикулярной одежонкой в том, что она не требует природного умения носить. Она сама тебя носит — придает стать и аристократизм. «Все так прилажено, и тальи все так узки». Вовка убеждал меня в том, что успехом у девушек он обязан прежде всего мундиру. (В Израиле он с той же страстью будет втолковывать мне, что «всем лучшим в нем» он обязан только что совершенному обрезанию).

Однажды мне довелось увидеть брата в смокинге. Седло на корове. Действительно, два разных человека, два непримиримых врага, два антипода. Другое дело мундир. Вовка будет скучать по нему до седых волос. В конце 80-х он будет упрашивать отца добыть и прислать ему в Канаду… армейские галифе. На помощь придет мой знакомый режиссер А., который просто реквизирует из реквизита своего театра мундир капитана артиллерийских войск с галифе. Отцу останется только докупить в военторге сапоги. Вовка — достойный ценитель эстетики армейских кутюрье Третьего Рейха. Если его назначат министром обороны Израиля, он первым делом переоденет армию: упразднит легкомысленные беретики и невыразительные «фалафели».

Собираясь на первое свидание с очаровательной девушкой Софьей Павловной Тиновской, прошу брата одолжить мне… его мундир. Ведь интересно же проверить популярные теории. Мы условились о встрече в метро Павелецкая. Она с отвращением взглянула на меня в темной шинели и… не узнала. Глупо улыбаясь, я снял фуражку и заговорил. Она продолжала смотреть настороженно и попросила объяснений. Да разве ж объяснишь…

Еврейская притча.

Молодой набожный еврей горько жалуется другу на неразделенную любовь к соседской девушке. «Ничего удивительного, — констатирует приятель. — Ты только посмотри, на кого ты похож в своем лапсердаке и придурочных пейсах. Надень джинсы с ковбойкой, причешись по-людски, купи букет цветов — и ты увидишь, что будет». Любовь взяла верх, и парень поступил по совету друга. К его удивлению, девушка действительно встретила его благосклонно, но в ту долгожданную минуту, когда дело дошло до первого поцелуя, парень от переизбытка чувств упал замертво. Представ перед Всевышним, он начал пенять ему: «За что, Господи, Ты лишил меня долгожданного счастья, которое было так близко? Ведь я всю жизнь служил Тебе верой и правдой. За что?!». «Прости, Хаим, просто Я тебя не узнал», — услышал он в ответ.

В моем случае развязка была менее драматичной. Софья Павловна оказалась девушкой добронравной и к шутке отнеслась с пониманием. Только предупредила:

— Больше так не делай. Я не выношу людей в мундире и мундиры на людях.

Наши эстетические взгляды совпали, и я представил Софью Павловну моим друзьям. Ее харизма была непобедима. Она стала всеобщей любимицей. Даже тяжелейшие испытания и трагедии, которые начали сыпаться на нее чуть ли не с рождения, не смогли затушевать обаяние ее личности. Ей было неполных два годика, когда она потеряла мать. Спасая ребенка, оступившегося на платформе в метро, мать вытолкнула ее буквально из-под колес поезда, но сама не удержалась и погибла. Отец был уже немолод. Он растерялся и даже запил. Ребенку нельзя было оставаться без материнского глаза. Новой женой стала родная сестра матери. До появления собственной дочери — она была внимательна и добра к племяннице, но со временем превратилась… В общем все, как в народных сказках.

ВСТРЕТИШЬ ФИКСАТОГО ПУДЕЛЯ — ЖДИ БЕДЫ

На часах одиннадцать вечера. Поднимаюсь на последний этаж нашей черемушкинской хрущобы и застаю маму побледневшей, забившейся в угол дивана. Двое незнакомых мужчин по-хозяйски разгуливают по квартире, бесцеремонно роются в ящиках, из встроенного платяного шкафа торчит корма третьего. Гости реагируют на меня заинтересованно.

— Вы кто?

— Этот вопрос я как раз собирался задать вам.

Тот, что поближе ко мне, протягивает ксиву в красном сафьяне. Успеваю разглядеть только печать прокуратуры.

— Майор Селезнев.

Боковым зрением замечаю, что второй гость — с яго́довскими усиками — обнюхивает навешенные полки с книгами, именно те, где покоится «самиздат». Я озадачен: для обыска время выбрано странное. Последние два года я нигде не светился, кроме «Ленинки» и «Исторички». Бараны, похоже, давно утратили ко мне интерес. Тогда что это?

— А теперь ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. И покажите паспорт. Вы здесь прописаны?

— Только после того, как вы объясните мне, зачем вы здесь, да еще в таком количестве и в столь позднее время.

— Сынок, не спорь с ними, покажи им паспорт. — Услышал я дрожащий голос мамы. — У них ордер на обыск.

— Шпион живет этажом ниже. — «Схохмил» я, забыв, что в аккурат под нами квартира мидовского шофера из советского посольства в Дамаске.

В этот момент «Яго́да» снял с полки профессионально переплетенный «Экзодус», не листая, держа за обложки, потряс им в воздухе и… поставил на место. Отлегло. Политика их не интересует. Тогда что?

— Мы не ловим шпионов. Этим занимаются другие. — Сказал Селезнев. Похоже, он у них старшой.