Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Жюно Лора "Герцогиня Абрантес"

— А чем вы занимаетесь теперь? — продолжал расспросы император.

— Я служу в министерстве юстиции.

— Начальником отделения?

— О, нет, и место мое даже с самым низким жалованьем. Но у нас мало нужд и совсем нет амбиций.

— Нельзя так говорить, — возразила его жена, подняв палец и грозя своему мужу, — это не совсем правда.

Муж засмеялся.

— Жена моя говорит справедливо. У меня есть одно неотступное желание — увидеть императора. То есть поговорить с ним. Я, правда, видел его на парадах, но это не значит видеть его.

— А между тем вы любите его!

— Ах, милостивый государь, разве для этого необходимо видеть?! Стоит только взглянуть вокруг себя… Например, мы… Наши опустошенные поля, сожженные деревни, разграбленные города — все это осталось только в памяти. Теперь в Бретани все мирно. Нет больше Вандеи, нет междоусобной войны… При Наполеоне нет у нас прежних злоупотреблений, ужасных и возмутительных. Разве не он восстановил наши дома, засеял наши поля? Как же допустит он, чтобы в нас снова стреляли… Нет, нет! С ним наша Франция долго еще будет счастлива… И сын мой сказал вам правду, что мы всякий день молимся за императора.

— Не позволите ли вы мне взять ваш адрес? — сказал Наполеон с каким-то странным выражением.

— Буду чрезвычайно рад, — отвечал честный бретонец.

Он вынул из кармана карточку и подал ее Дюроку; но видно было, что он почти пугается этого повторенного желания узнать его имя. Наполеон сделал ему приветственный знак рукой и удалился, снова приласкав маленького Габриэля.

— Несколько таких сцен за один вечер, и я пропал, — сказал император, смеясь, но глубоко растроганный. — Дюрок! Надобно завтра же… Нет, еще сегодня вечером, собрать сведения об этом человеке.

Имя бретонца было д’Аллом, и жил он в Шальо. Дюрок собрал все нужные сведения, и они оказались благоприятны. Господин д’Аллом получил место выше того, которое занимал, но лишь по выслуге лет и по заслугам своим. От встречи с императором он выиграл только уверенность, что ему воздадут по справедливости.

— Мне было бы досадно, если б не таковы оказались известия, — сказал император обер-гофмаршалу, когда тот принес ему отчет о данном поручении.

Но чего нельзя описать словами, так это радость всего семейства, когда выяснилось, что Наполеон провел с ними четверть часа и целовал их сына! Одно обстоятельство может, однако, дать представление об их восторге: фуражку и курточку, которые были на мальчике в день встречи с императором, положили в шкаф и хранили там как святыни: к ним прикасался Наполеон!.. Император вызвался быть крестным отцом ребенка, которым была тогда беременна госпожа д’Аллом. У нее родилась девочка, и ее назвали Наполеония (Napoleonie).

Жюно должен был оставить Париж и готовился к отъезду. Так искупал он свою вину, которая состояла вся в том, что он слушал льстивые слова сестры императора и отвечал ей нежным взглядом. Его сделали главнокомандующим обсервационной (наблюдательной) армии Жиронды, собиравшейся в Байонне и Бордо. Конечно, это был высокий пост, но он не мог сравниться с местом парижского губернатора. Придя сказать мне об этом, Жюно пребывал в совершенном отчаянии. Он хотел отказаться, хотел сложить с себя полномочия парижского губернатора и уйти в отставку. Я утешала его, а между тем сердце мое было растерзано. Я видела в решении императора желание наказать, но не смела вымолвить этого; у нас уже случались с Жюно неприятные домашние сцены, и всё из-за этого, и я считала невеликодушным вновь повторять мужу жесткие и злые слова: «Я говорила тебе это!»

Ситуация ухудшилась еще больше, когда человек, которого не любил Жюно (да и никто из армейских), занял место на первом плане, место, которое могло принадлежать только Жюно. Это был военный министр Кларк.

Вот человек, странным образом награжденный фортуной, потому что невозможно вспомнить никого более неприятного, чем этот человек, нельзя произнести ничего более прискорбного, чем его имя. Отчего это? Наверно, он сделал много зла. Я знаю только, что он причинил зло Жюно. Император был вынужден сам, так сказать, положить свой скипетр между нами. Я знала образ мыслей Жюно о степени повиновения, какой почитал он себя обязанным продемонстрировать военному министру, и переживала за ту борьбу, которая могла окончиться дурно. Это могло и должно было случиться, когда Жюно готовился в поход поневоле и даже с отвращением. Все это знала я в день праздника, данного городом, и можно поверить, что я была невесела и недовольна положением своим, хотя в этот самый день я видела вокруг себя подтверждение всей моей женской славы, которая могла бы польстить мне и привести в забвение многое.

Не знаю, сказала ли я, как мы встретили его величество. Навстречу императору вышел Жюно; императрицу встретила я с господином Фрошо, по выходе ее из кареты, на большом крыльце ратуши. При мне находилось много женщин, бывших (по именам своих мужей) как бы представительницами торговли банка, в столице и в империи. Этих дам было двадцать четыре. Еще за день я представила список обер-гофмаршалу и обер-церемониймейстеру. Этот список был подан императору. Наполеон расшумелся из-за него, потому что два имени, которых я не помню теперь, напомнили ему имена двух камергеров.

— Я довольно часто вижу женщин, представляемых в Тюильри, — сказал он. — В ратуше я хочу видеть только парижские лица; я хочу видеть там город Париж; понимаете ли вы, госпожа Жюно?

Одна из дам, находившихся в гостиной императрицы, громко насмехалась над странным выражением, какое употребила жена суконного фабриканта, отвечая на вопрос императора: «Чем занимается ваш муж?» Она ответила: «Государь, он на сукнах…» Император повернулся к даме, которой я не называю из вежливости, и сказал ей очень сухо:

— Сударыня! Если бы люди, над которыми вы смеетесь, услышали вашу болтовню, как часто слышу ее я, к моему несчастью, то, право, насмешки последовали бы не с вашей стороны. — Он снова принялся за работу с Фрошо и господином Сегюром и продолжал бурчать: — Гм!.. Это презрение! Только потому, что она потомственная дворянка! Это, наконец, совершенно выведет меня из терпения!

Император был прав. Эта женщина, у которой не было ни доброго сердца, ни красоты, бесилась из-за своего дурного положения в свете, видя себя старою девой без надежды выйти замуж. Досада часто расстраивала ее нервы, а известно, каковы расстройства у старой девицы. Что касается меня, я была очень рада этому уроку, преподанному ей, потому что никогда не видела от нее приветливости.

Императрица приехала поздно. Мы встретили ее так же, как встречали годом раньше. Бал открыли великая герцогиня Бергская, принцесса Стефания, госпожа Лаллеман, одна придворная дама, одна из дам города, жена или дочь одного из мэров, и я. Не помню, как распределились у нас кавалеры. Знаю только, что я танцевала с великим герцогом Бергским, и не танцевала, а только расхаживала, страшась, чтобы со мной не случилось какого-нибудь несчастья.

Тогда много говорили о браке принца Жерома с одною немецкою принцессой. Предположений была тьма, но никто не угадал истинного выбора, когда император объявил, что Жером женится на Екатерине Вюртембергской, дочери наследного принца Фридриха. Незадолго до того были соединены Гессен-Кассель, Брауншвейг, Фульда, Падерборн и большая часть Ганновера для образования королевства Вестфальского. Предполагали, что новобрачные поедут царствовать туда; император не объяснял ничего, и, конечно, не при нем пускались в предположения.

Во Франции между тем началось большое движение, произведенное серьезной и важной мерой, на которую решился император. Речь шла о Трибунате. Со времени коронации это государственное собрание стесняло императора. Он много раз встречал тут сопротивление — и при учреждении Почетного легиона, и при установлении самой Империи, — а потому был сильно предубежден против трибунов. Впечатления его никогда не бывали мимолетны, и, следовательно, решимость его превратилась в необратимый приговор. Каждый раз, когда в палате Трибуната открывалось предварительное обсуждение законов, множество причин возбуждали и поддерживали дурное расположение императора. Удивительно ли, что он уничтожил Трибунат, можно сказать, с радостью? Обсуждение законов должно было производиться после этого тремя комиссиями, составленными из членов Законодательного корпуса: финансовой, административной и законодательной. В тот же день постановление Сената посягнуло на политические права французов, установив, что депутатом имеет право быть лицо не менее сорока лет от роду.