Кандинский и я - Кандинская Нина Николаевна

Мы не догадывались, а возможно и не хотели знать, что берлинский Баухаус был лишь отсрочкой казни. Многие учителя и ученики перебрались из Дессау в Берлин. С нового семестра в Школу записалось неожиданно большое количество американцев. В числе преподавателей кроме Миса ван дер Роэ и Кандинского были также Альберс, Хильберсаймер, Райх, Рудельт, Энгеманн, Петерханс и Шепер.

В Берлине продолжилась традиция баухаусских праздников. На первое мероприятие собралось 700 гостей. Каждый преподаватель оформил один или несколько залов. Кандинский устроил в своем живописном классе «зону отдыха», предполагая, что там соберутся более пожилые гости или любители потанцевать. Однако из этой затеи ничего не вышло. Как выяснилось уже во время вечера, живописный класс облюбовали молодые парочки, уютно устроившиеся на диванах. Старшие гости тактично избегали этого помещения. Кандинского и меня можно было найти где угодно, только не в живописном классе. Наверху и внизу играли оркестры, и я танцевала всю ночь напролет. Кульминацией вечера была лотерея, на которой разыгрывались ценные произведения мастеров Баухауса и дружественных им художников. Призы были доступны для осмотра в рабочем кабинете Миса ван дер Роэ. Билет стоил три марки — достойная цена по тем временам. Надо было реализовать все 400 призов. Кандинский купил четыре билета. Когда дошло до розыгрыша, музыка стихла, и напряжение в зале стало расти. Каждому хотелось забрать домой картину или скульптуру. Мис ван дер Роэ выиграл картину Баумайстера и очень обрадовался этому, а мы пошли домой с пустыми руками. Конечно, мы не жалели потраченных денег, ведь сборы шли в кассу Баухауса, материальное положение которого было очень шатким.

Над Баухаусом навис дамоклов меч. Нацисты ввели в обиход термин «культурбольшевизм», его рассадником считали Баухаус в Дессау. Первой жертвой стал Фриц Хессе, его арестовали. Поднялась волна, она накрыла Берлин, в Баухаусе прошли обыски. Позже нацисты утверждали, что нашли там много пропагандистских материалов. Берлинскому Баухаусу вменялось тайное сотрудничество с коммунистами. Хуже ничего быть не могло. И конечно нацисты обнаружили нечто еще более ужасное: преподавателей и учеников евреев. В апреле 1933 года Баухаус был в принудительном порядке закрыт. В июле нацисты заявили, что готовы разрешить продолжение работы Баухауса в случае, если Мис ван дер Роэ выполнит два условия: архитектор Хильберсаймер будет уволен как член социал-демократической партии. И второе: Кандинский должен уйти, так как является источником опасного влияния.

Мис ван дер Роэ не выполнил этих требований. 20 июля преподавательский состав принял единогласное решение о роспуске берлинского Баухауса. Смерть Школы наступила после агонии, казавшейся бесконечно долгой.

В конце июля 1933-го мы с Кандинским отправились в летний отпуск во Францию, под Тулон. В начале сентября мы остановились в Париже. В гостинице «Des Saints Peres» мы ждали, когда прозвучит объявленная по радио речь Гитлера. После его печально известной нюрнбергской речи, в которой он заклеймил современное искусство, обозвав художников преступниками и сумасшедшими, нам стало очевидно, что из Германии необходимо уехать как можно быстрее.

В какой-то из следующих дней мы обедали с Марселем Дюшаном, которого знали еще со времен Дессау (он приезжал туда с Катариной Дрейер), и разговаривали о политической ситуации в Германии. Марсель Дюшан был прекрасно осведомлен обо всем, что творилось по ту сторону границы, и счел разумным наше решение покинуть этот ад как можно скорее.

— Вы уже знаете, куда поедете? — спросил он.

— Мы выбрали Париж, — сказал Кандинский.

— Тут не так легко найти квартиру. А где бы вам хотелось жить?

— Я бы хотела жить в Булонском лесу, рядом с Багателем ^{159}, — ответила я.

— О, это почти невозможно! Там нет квартир внаем — только частные виллы, — сказал он.

— Но я знаю, что на Авеню де Мадрид строятся многоэтажные дома, и уверен, что место вам понравится. Там еще можно снять квартиру.

Дюшан хорошо знал Нёйи-сюр-Сен, где жил долгое время, как и его сестра художница ^{160}, чьи картины в то время стали пользоваться известностью.

На следующий день мы с Кандинским поехали на Авеню де Мадрид. Выйдя из автобуса у Пон-де-Нёйи, мы направились вдоль берега Сены. Был чудесный сентябрьский день. Увидев строящиеся дома, мы поняли, что это не те новостройки, о которых говорил Дюшан. Те дома, что были нужны нам, располагались вдоль бульвара Де-ла-Сен (теперь он называется бульвар Генерала Кёнига) и полностью соответствовали нашим ожиданиям. Вот так совсем случайно мы нашли то, что искали. Из окон открывался вид на Сену, совсем рядом простирался Булонский лес. Мы сняли чудесную квартиру на шестом этаже, она была немного меньше нашей квартиры в Дессау. Через несколько дней мы снова встретили Дюшана. Он посоветовал нам позаботиться о временном французском паспорте во избежание осложнений.

Временные паспорта нам выдали без проблем. Дюшан очень помог нам, так что удалось обойти подводные камни французской бюрократии. С договором об аренде квартиры и паспортами в карманах мы отправились обратно в Берлин, где сразу стали готовиться к переезду во Францию. Поскольку официально мы были гражданами Германии, пришлось запросить французскую визу.

— Куда вы едете? — спросил нас служащий соответствующей инстанции.

— В Париж, — ответил Кандинский.

— Именно в Париж?

— Да, в Париж, я художник, — сказал Кандинский.

— Ну, тогда надо выдать вам визу, — заключил чиновник. Похожий диалог состоялся и во французском консульстве.

— У нас в настоящий момент так много обращений от немецких граждан о разрешении на въезд во Францию… И не только это. Заявители хотят остаться там надолго, у нас нет квартир. Я не могу дать вам разрешения, раз вы собираетесь взять с собой мебель, — сказал французский консул.

— А у нас уже есть квартира. Вот, пожалуйста, договор об аренде, — сказал Кандинский.

— В таком случае вы можете получить разрешение на въезд и визу.

2 января 1934 года наша парижская квартира была готова. В этот день экспедиционная фирма доставила нашу мебель из Германии в Париж.

Режиссер, театральный художник, мастер сценических композиций

В постановке «Картинок с выставки» ^{161} Модеста Мусоргского в 1928 году Кандинский руководствовался идеей «большого синтеза», которая позже, в 1960-1970-е годы, получила особое развитие. В грандиозной симфонии сценического действа он пытался объединить различные виды искусства и приемы художественной выразительности — музыку, изображение, свет и движение — так, чтобы они раскрывались во взаимодействии.

Георг фон Хартманн, руководитель Фридрих-театра в Дессау, задумал программу показа оригинальных произведений современных авторов, не вошедших в основной репертуар театра, на специальных утренниках — matinée. Он попросил Кандинского выбрать какое-либо произведение для такой постановки. Хартманн и Кандинский, одним из любимых композиторов которого был Мусоргский, сошлись на «Картинках с выставки». Позже постановка вошла и в вечерний репертуар театра.

Кандинский сделал чисто абстрактные, за исключением двух, сценические декорации и взял на себя режиссуру. Артур Ротер, преемник Хёсслина, дирижировал оркестром. Реализовать на сцене замысел Кандинского было непросто, поскольку театральная техника в то время была ограничена в своих возможностях. Кандинский основывался на партитуре Мусоргского. Чтобы избежать впечатления статичного действа, он взял для своей постановки 16 отдельных «картин», которые воплощали идею движения. Ритм музыки поддерживался синхронным визуальным рядом, который не просто следовал программе, а являл формы, словно возникавшие в его сознании по ходу действия и слушания музыки. Это произведение искусства являло собой синтез живописи, музыки, света прожекторов и «хореографию» наслаивающихся цветов, две картины представляли балет.