Кандинский и я - Кандинская Нина Николаевна

Из Пирея мы на машине поехали в Афины. Восхождение на Акрополь Кандинский счел утомительным, и мы довольствовались зрелищем монументального храмового комплекса, сидя в одном из ресторанов старого города. Удивительным образом Афины произвели на Кандинского меньшее впечатление, чем Каир и Баальбек. Мне даже показалось, что классические памятники греческой античности были гораздо дальше от него во времени, чем более древние пирамиды Египта или храмы Баальбека.

Мы предпочитали ездить на курорты французского побережья. Это были Ла Напуль [19] под Каннами, Экс-ле-Бен, Сен-Жан-Кап-Ферра, Ле Саблетт или Кальвадос (там мы останавливались в небольшом местечке Сент-Мари). Окрестности Кальвадоса словно были созданы для художника. Мы любовались ими в лучах августовского солнца, во время шторма и в любую непогоду. Кандинского пьянила игра света. «Столько фантастических, невыразимых красок в небе и особенно в воде! — восторгался он. — Ни минуты покоя, часто в одно мгновение на поверхности океана видишь чистый белый, изумрудно-зеленый, глубокий фиолетовый. Еще сухой песок нежно-желтого цвета и влажный — с разными оттенками коричневого, розового, зеленого… и еще нежно-голубое небо, по которому ветер гонит разноцветные облака. В следующее мгновение вся картина полностью менялась. Мне совершенно не хотелось писать марины, но я жадно впитывал впечатления. А сама земля! Нормандия — Le jardin de la France [20]».

В Кальвадосе мы всегда отдыхали прекрасно. Пляж принадлежал почти только нам одним, еда была по вкусу — сытная кухня, но с элементом гурманства. Это тихое место Кандинский особенно ценил за то, что здесь не разносились звуки джаза и другой модной шумной музыки. Когда в сентябре 1937 года мы проводили отпуск в бретонском Карнаке, Кандинский писал нашему другу Рупфу в Швейцарию: «Мы ничего не делали, только купались, ели, гуляли и спали. И все это делали сознательно и с большим удовольствием» ^{227}. В самом деле, мы искали совершенного спокойствия и красоты пейзажа — то есть такое место, где могли по-настоящему расслабиться.

Все наши поездки мы совершали либо на поезде, либо на пароходе. Но однажды в Дессау нам представилась возможность за небольшие деньги облететь город на самолете. Мы встретились с друзьями на летном поле, чтобы понаблюдать с земли за тем, что будет происходить в небе, как я поняла со слов Кандинского. Но он втихомолку спланировал маленькое преступление. Едва мы ступили на летное поле, он выложил все начистоту. «Я прокомпостирую билеты», — сказал он. — «Нет, ни за что». Я стала хватать ртом воздух. Но наши друзья вселили в меня уверенность, я преодолела страх и вместе с Кандинским впервые поднялась на борт самолета. Он казался спокойным, что немного меня успокоило.

Полет вокруг города длился около получаса. Пилот показал нам мир с высоты, почтя за благо заодно проверить нашу выдержку с помощью нескольких «кунстштюков». Тем не менее, полет был для нас обоих замечательным событием. Когда мы вновь ступили на землю, друзья приветствовали нас громким смехом и поздравили с приключением. С земли все это не казалось нам теперь таким уж необычным.

На протяжении всей жизни мне удавалось предотвратить получение Кандинским водительских прав. Собственно, только в Париже мы стали достаточно обеспечены материально, чтобы содержать автомобиль, но я боялась убийственного движения на парижских улицах и пыталась всеми силами удержать Кандинского от этого опасного водоворота. Сама я получила водительские права еще двадцать лет назад, но так и не решилась сесть за руль. Однажды я была близка к тому, чтобы купить элегантное авто, и пошла со знакомым врачом, Пьером Чеховым, на парижский автосалон поинтересоваться новейшими моделями. Доктор Чехов посоветовал приобрести модель, которая необычайно мне понравилась. Но днем позже он позвонил мне и сказал:

— Умоляю, не покупайте машину.

— Почему?

— Сегодня я видел сон… страшный сон… не хочу вам рассказывать. Просто не покупайте машину.

— Ну давайте пока отложим.

Несколько дней спустя он снова позвонил мне и сказал:

— Надеюсь, вы окончательно отказались от своего плана… сегодня ночью во сне…

— Успокойтесь же, я еще ничего не решила…

Он каждый раз отравлял мне мечту о собственном автомобиле, и я до сих пор езжу на общественном транспорте.

Из путешествий мы принципиально не привозили никаких сувениров. Кандинский частенько потешался над дурновкусием людей, которые «отмеривали» туристам их воспоминания. Впрочем, китч его не раздражал, он считал, что туристический китч тоже имеет право на существование, потому что удовлетворяет потребности людей на уровне подсознания. Но мы всегда покупали на память пачку открыток с видами тех мест, где бывали. Кроме того, мы оба страстно любили фотографировать.

В отличие от сувенирных лавок, особой притягательностью обладали для нас магазины деликатесов и рестораны национальной кухни. «Культура питания народа — ключ ко всей его культуре», — утверждал Кандинский. Я не стану судить, справедливо это или нет, но полностью соглашусь с его мнением о взаимосвязи между искусством и кухней: «Хороший художник должен хорошо разбираться в еде».

Он никогда не боялся отведать незнакомое блюдо. Чем загадочнее выглядела еда, тем решительнее он выбирал именно ее. Он никогда не упускал возможности разделить со мной кулинарное приключение, но признаюсь, что в самых разных ресторанах мы часто ели просто из любопытства, соблазненные видом яств, и ели так много, что порой у нас чуть не случался заворот кишок. Скажу также, что гурман Кандинский никогда не скупился на хорошую еду, благодаря чему сделал множество радостных открытий в кулинарных меню по всему миру.

На тот случай, если его вдруг охватит неодолимая жажда творчества, в дорожном багаже Кандинский, всегда имел при себе упакованные принадлежности для живописи, альбом для рисования, графитные и цветные карандаши, которые были упрятаны так глубоко, что во время отпуска стоило больших усилий извлечь их (естественная мера предосторожности, чтобы лучше сопротивляться собственным поползновениям работать на отдыхе). И все же во время поездок он иногда делал зарисовки, а порой возникали наброски будущих картин.

Позднее творчество и последние годы жизни

Отторжение, возмущение — все это обрушивалось на Кандинского, как только в его творчестве заканчивался очередной период и начинался новый. Чудовищное сопротивление общественности его новым работам стало чем-то вроде традиции. Совсем немногие готовы были принять его новый способ видения, признать его неустанные усилия в преодолении монотонных самоповторов. «Если художник долгое время повторяется, его искусство неизбежно превращается в декоративное, а то и мертворожденное». Кандинский верил в собственные слова.

Три вещи он особо выделял в абстрактной живописи: «Абстрактная живопись очень сложное искусство само по себе. Это и умение хорошо рисовать, и тонкое чувство композиции и цвета, и, самое главное, принадлежность к настоящим поэтам».

Своим ученикам в Баухаусе и молодым художникам, которые приходили к нему в Париже, он советовал: «Если ваша фантазия недостаточно сильна, чтобы развивать собственное видение, которое могло бы воплотиться в картину, тогда возвращайтесь к штудированию натуры. Она богата импульсами и позволит вашему искусству раскрыться».

Ознакомившись с несметным числом произведений значительных художников, мне пришлось убедиться, что и скульпторы, и художники, и графики в возрасте до шестидесяти лет выдают почти всегда массу новых и интересных идей. А потом, как я заметила, внезапно и резко источник творчества иссякает, и далее художник либо поставляет одни только воспоминания о годах блистательного успеха — работы, созданные не без сноровки и безупречные на вид, — либо топчется на месте, варьируя убогие, вымученные, душещипательные фантазии. Этим великовозрастным детям редко удается произведение высокого уровня. Само собой, случаются исключения, и они известны.