Проклятое искусство - Козин Вадим Алексеевич

В шесть утра я был уже на ногах, а в семь — на вокзале. Поезд «Шимановская—Благовещенск», придя с некоторым опозданием, простоял на ст. Вост. Куйбышевка лишних 20 минут. В Благовещенск прибыли четверть одиннадцатого утра. На вокзале нас встретили хабаровский администратор и представитель благовещенского Управления культуры. Приехав в гостиницу «Амур», Мармонтов хотел поселиться со мной в номере, но я категорически отказался, потому что я хочу быть совершенно один и не могу спать без света. Он сразу понял это, и мне был предложен одиночный номер. Открыв дверь, я увидел комнату — типичный номер дореволюционной русской провинциальной гостиницы: узкий, длинный и неуютный, но, в противоположность старым гостиничным «клоповникам», чистенький, со свежим постельным бельем и свежим воздухом. Разложив вещи, я сразу же вышел в город, прошел в универмаг, помещающийся на Пионерской улице в двухэтажном здании. Термосов не оказалось, но нашлись синие чернила для авторучек. Купил сразу 5 флаконов. Завтра, думаю, купить еще 5 и никому не давать. Полагаю, этого добра хватит на весь год. Купил также галстук и 28-й и 29-й тома ПСС Горького, ценные тем, что там помещены его письма и телеграммы. Так что остался последний 30-й том, который в Москве еще не выходил.

По дороге в гостиницу купил в аптеке бутылку боржома. Затем, побрившись, пообедал в ресторане «Амур», лег в постель и поспал до того времени, пока не начал писать. Только что заходили Мармонтов и хабаровский уполномоченный, который, как выяснилось, помнит меня еще по тем временам, когда я гастролировал с джазом Жукова^[1], и мы ездили по Амуру и реке Амгуни, обслуживая концертами золотые прииски. Он сказал, что здесь выступает группа ленинградских артистов эстрады, в этой группе работает один из братьев Маслюковых^[2], тот самый, которого я помню чудесным, стройным, черноглазым, мечтательным юношей, сторонившимся людей и жившим в гостинице «Метрополь» в одиночестве. Здесь также, недалеко от Благовещенска, в каком-то местечке работает Рудольф Рудольфович Краузе — бывший директор Ленгосэстрады. Он, оказывается, ездил в Ленинград, останавливался у Марии Казимировны Наровской^[3], которая вместо певицы стала «мастером художественного чтения», видимо, по примеру Александры Егоровой^[4]. Маслюков сейчас находится на ст. Завитая, и вряд ли его удастся где-либо встретить, а как мне этого хотелось. Три дня мы работаем в Доме Советской Армии, а в понедельник в городском театре (3, 4, 5 и 6-го). Поглядим. Как все это я вытяну. Русланова^[5], кажется, 11-го не будет в Хабаровске, и мне придется заполнять брешь.

Программа концерта (№4) в г. Благовещенске:

I отделение

1. «Москва—Саратов», исп. Пименов.

2. «Колыбельная», арии из «Фиалки Монмартра» и «Марицы», исп. Пименова.

3. Балет «Разговорники», исп. Деревягина и Фролов.

4. Скетч «Кирогазов», исп. Пименов и Кабалов.

5. Дуэты из оперетт «Золотая долина», «Сады цветут», «Жизнь актера», исп. Пименова и Кабалов.

6. Стихи, чит. Пименов.

7. Вальс Мошковского, исп. Деревягина и Фролов.

8. Сатир, куплеты «Раз, два...», «Попурри», «Ну, разве у вас», исп. Пименов.

II отделение

1. Танго «Жалюзи», исп. Деревягина и Фролов.

2. Вадим КОЗИН:

1. «На далеком берегу».

2. «Парень с девушкой гулял».

3. «Всем ты, молодец, хорош».

4. «Мой костер».

5. «Так со всеми бывает обычно».

6. «Песня о матери».

7. «Чудо-чудеса».

8. «Песня про шофера».

9. «Песня о бурке».

10. «Нищая».

11. «Вот ведь вы какая».

12. «Комарик».

5.06.55. 7.02

Вчера после концерта в уборную зашла небольшая группа девушек — студенток педагогического училища или института. И среди них одна, на руках которой я заметил следы татуировки. Правая рука забинтована. Девушка при всех рассказала, что помнит меня, еще когда я приезжал во Владивосток, она тогда была девочкой. Ее история показалась мне малодостоверной. Будучи моей поклонницей и узнав, что я арестован и сослан на Колыму, она совершила какой-то проступок, чтобы попасть в лагерь, но, по своему возрасту, угодила в колонию и не на Колыму. Теперь, по ее словам, она замужем и мать семейства. Извиняясь, заметила, что я очень изменился в худшую сторону во всех отношениях, и в особенности потускнели мои глаза и голос. Не очень-то приятно выслушивать подобные вещи, но от старости никуда не денешься. Остальные девушки знали меня лишь по пластинкам, и я им нравился таким, какой есть в настоящее время.

В ресторане «Амур» ко мне подошел пожилой сухощавый мужчина, попросил разрешения познакомиться со мной. Оказался любителем моих пластинок. Представлял меня, по рассказам других, «рябым», «рыжим», «уродом». Я бы добавил: внутренним уродом, это совершенно правильно.

Вчера и сегодня концерты сопровождались аншлагами, позавчера также. Что даст понедельник в Драматическом театре? Мне кажется, что аншлага не будет. Отношения мои с участниками бригады становятся все более официальными. Мои компаньоны постепенно начинают сознавать свое место, и это бьет по их самолюбию. Я, в свою очередь, постараюсь не замечать этого, чтобы не оскорблять актерского себялюбия, но их нетактичность просто поражает меня. Прихожу несколько позднее, и никто из них, хотя бы из уважения, не уступит места. Все столы заняты, стулья тоже. Хамство это или полное отсутствие культуры? Трудно сказать. Я больше склоняюсь к последнему. Вот вчерашний случай с Иваном Фроловым. На мое замечание, что неудобно заливать пол водой, используя бак для питья как умывальник, вместо извинения он «полез в бутылку» и заявил, что если артисту не предоставляют условий, то нечего требовать от него... аккуратности и соблюдения чистоты! Своеобразная логика. К счастью, подвернулась уборщица. Я попросил ее навести порядок. Он вызывающе спросил у нее тряпку, чтобы лично вытереть пол. Это все идет, конечно, от недостатка культуры.

Забыл записать, что меня в гостинице ожидала какая-то женщина, назвавшаяся Тамарой Леонидовной Кесельман, проживающей в Благовещенске по ул. Ленинской, 107. Ее брат, Иосиф Леонидович, по ее мнению, находится на Колыме и, как ей кажется, должен быть музыкантом в Магаданском театре. Борису Тернеру эта фамилия не попадалась. Такого музыканта в театре, по-моему, никогда не было. Я дал ей адрес, куда она может написать по поводу исчезнувшего брата. Обратилась она ко мне, очевидно, потому что знает, что я приехал из Магадана и находился в Колымских лагерях.

Что делать? Надобно идти в баню, потому что душ работает с 4 часов дня, а мне это несколько поздновато. Может, повременить до Свободного, но здесь надобно бы помыться. Погибаю я... погибаю... тяжело мне петь и быть одному...

6.06.55. 7.28

Список спетых во вчерашнем концерте (№6) песен:

«На далеком берегу», «Парень с девушкой», «Всем ты, молодец», «Мой костер», «Рассказ ямщика», «Про шофера», «Песня о матери», «Чудо-чудеса», «Так со всеми бывает», «Не сердитесь», «Калитка», «Песня о бурке», «Нищая», «Вот ведь вы какая», «Комарик», «Осень», «Одывэс» (17 вещей, время с 22.30 до 23.20, 50 мин.).

Мне кажется, я вчера перепел больше, чем следует. Последние вещи еле дотянул. Так нельзя. Чем я буду петь сегодня? Затем я чувствую, что не будет полного сбора. Испортит погода. Пошел дождь, вот он и будет виновником плохого сбора.

В Свердловск я ни за что не поеду. Поехать туда — это значит опять мучиться. Зачем призраки прошлого встали передо мною? Зачем и еще таким образом? (о чем идет речь, о каких «призраках прошлого», установить я не могу. — Б.С.).

Вчера видел интересные часы, показывающие число (сейчас это обыденная вещь, а тогда, похоже, воспринималась как новинка. — Б.С.). На почте встретил обоих администраторов и поговорил с Левантовским, который справился о моем здоровье. Я предупредил его, чтобы перед хабаровскими выступлениями мне дали сутки отдохнуть.