Жизнь в белых перчатках - Махер Керри

В любом случае сейчас она собиралась говорить не об этом.

— Мне нравится мысль, что у великого писателя, — сказала она дочери, — может быть еще одно творческое занятие, которое приносит ему удовлетворение. Уверена, что эта работа с бабочками каким-то образом повлияла на его творчество.

«И кто знает, — подумала она, — куда приведет меня моя собственная работа с этими растениями?»

Каролина пожала плечами:

— Если все это доставляет тебе удовольствие, тогда здорово.

— Спасибо, дорогая. Так оно и есть.

На следующий день Каролина принесла с прогулки в холмах две пышные охапки цветов. Одну она поставила в вазу на кухонном столе, а другую разобрала на кучки по видам и оставила на рабочем столе Грейс. Яркие оранжевые маки напоминали ее саму, невероятно красивую, стройную, здоровую. «Что бы там ни происходило с Жюно, — с облегчением думала Грейс, обнаружив, что ее глаза покалывает от подступивших слез, — с Каролиной все будет в порядке».

Глава 31

1960 год

— Возьмешь меня покататься по реке, Келл? — спросила брата Грейс.

Стояло великолепное весеннее утро, и зеленые листья только распускались на ветвях высоких кленов и дубов по всей Филадельфии. Пока Форди вез ее домой из аэропорта, Грейс смотрела в окно на длинную и широкую реку Скулкилл, на которой отец, а следом за ним и брат готовились к участию в олимпиадах. Грейс десятилетиями созерцала эту воду, не видя в ней ничего, кроме наказания и воздаяния, а теперь вот впервые почувствовала, что река ее зовет.

Келл поднял глаза от кофе, который пил за кухонным столом, где три десятка лет собиралась вся семья, чтобы разделить завтрак и в очередной раз поспорить, как следует провести такой замечательный день. Грейс всегда отдавала свой голос за поход в кино или уличный театр марионеток, но в результате неизменно побеждали теннис или парад.

Впрочем, в это утро отец снова лежал в своей спальне наверху, задремав от сильнодействующего наркотика, который сиделка дала ему, чтобы притупить боль, вызванную раковой опухолью. «Проклятый паразит, — говорил о ней отец, — жрет меня заживо».

— Серьезно? — спросил сестру Келл.

— Серьезно, — ответила она. — Как насчет каноэ? Можно взять детей и устроить пикник.

Все остальные — Пегги, Лизанна и мама — не захотели к ним присоединиться, поэтому на реку отправились лишь Грейс с маленькими Каролиной и Альби, а также Келл со своими карапузами, Джоном и Сьюзен. У жены Келла Мэри болела голова, и она, казалось, была рада немножко отдохнуть от детей.

Уже в лодке Келл настоял на том, что грести будет только он, и объяснил детям разницу между веслами лодок для академической гребли, байдарок и каноэ. Еще он рассказал им про экипаж лодки и должности, которые в нем есть. Альби захотел стать рулевым и немедленно начал выкрикивать приказы писклявым детским голоском:

— Быстрее! Быстрее! Подтянись! Мало каши ел!

Грейс и Келл обменивались удивленными взглядами и изо всех сил старались не рассмеяться.

Когда каноэ перестало раскачиваться и целеустремленно помчалось вниз по течению, Грейс уперлась локтями в колени и закрыла глаза. Она старалась вобрать в себя все это: ветерок, который обдувал лицо и ерошил волосы; смутный запах речной воды и мокрой земли на дне, которая изобиловала пахучей болотной живностью; звук деревянных весел, врезающихся в поверхность воды, а потом продвигающихся сквозь ее толщу — р-р-раз! — звякнув о металлический борт лодки. И хотя это не у нее горели плечи и руки, она все равно начала проникаться очарованием происходившего, ощущая себя одновременно и личностью, и частью реки, которая была куда больше и могущественнее, чем она сама. На миг она даже забыла о телохранителях, каноэ которых следовало за ними всего в нескольких ярдах.

Когда они вернулись домой, Келл смолотил свои сэндвичи с холодной курятиной, от которых отказался на пикнике, мотивировав это тем, что не хочет, чтобы его на обратном пути схватила судорога, и поинтересовался у Грейс, как ей поездка.

— Просто чудесно, — с благодарной улыбкой ответила она. — Спасибо, что взял на себя самое трудное.

— Всегда пожалуйста, — отозвался брат. Потом запил очередной сэндвич кока-колой и спросил: — Почему сегодня?

Грейс покосилась в сторону ведущей наверх лестницы.

— Подумала, может, станет легче.

Он кивнул.

— И стало?

— Отчасти, — признала Грейс.

Однако в ее жизни было много всего, что не могли унести воды Скулкилла.

— Не возражаешь, если я спрошу? — отважился на вопрос Келл, в голосе которого звучала опаска. — Почему не приехал Ренье? Я думал, они с папой всегда ладили.

— Ладили, — вздохнула Грейс, — и ладят. Но…

Ей приходилось так часто извиняться и находить оправдания! Она занималась этим всю свою жизнь. Возможно, это был ее самый полезный и отработанный навык, близкий родственник умалчивания, которое тоже было отточено до совершенства.

— Но он должен посетить несколько деловых мероприятий. У нас же там рядом Франция, сам понимаешь. Это как здоровенный сосед-забияка.

На самом деле Ренье даже не предложил поехать с ней.

— Он слишком молод, чтобы вот так уйти, — хрипло сказал князь жене, когда та сообщила, что ей надо нанести последний визит отцу.

У нее возникло жутковатое ощущение, что муж говорит не столько о Джеке Келли, сколько о своем собственном отце, Пьере, которого он любил больше, чем остальных членов семьи. Уж точно больше, чем мать, которая им не интересовалась, или сестру, которая неоднократно пыталась его свергнуть.

— Конечно, — кивая, сказал Келл, — я просто хотел убедиться, что у вас, ну, всё в порядке. Нам всем нравится Ренье.

Вспомнились давнишние жалобы Дона, что Келл его задирает и даже пригрозил избить, если он не оставит Грейс в покое. А теперь брату нужно было подтверждение того, что ее отношениям с Ренье ничто не угрожает.

Ах, если бы так и обстояли дела!

В эти первые четыре года замужества Грейс стало ясно, что она безнадежно несовершенна. Должно быть, именно по этой причине отец вечно сравнивал ее с Пегги. Теперь и муж явно думал, что ей требуется постоянный инструктаж. И это касалось не только уроков французского — они шли великолепно благодаря ее способностям к подражанию, которые учителя в Академии всегда описывали как безупречные, за что большое им спасибо, — или даже занятий с отцом Такером, где речь шла о европейских политиках и членах монарших семей (в результате Грейс полагалось усвоить, кто есть кто, откуда родом и в каких драмах были замешаны предки каждого упомянутого лица за последние несколько столетий). Необходимость такого обучения она понимала.

Нет, были еще и бесконечные тирады о неправильных букетах во дворце или неверной расстановке мебели в приемной, когда там требовалось разместить как можно больше гостей! Казалось, что муж все время собирается сказать: «Соображать надо, Грейс!» И эти постоянные вопросы, сделала ли она то-то и то-то, будто ей ничего не известно об этикете! «Ты уже написала благодарственные письма? Не хотелось бы, чтобы Ари или Виндзоры удивлялись, почему это мы до сих пор их не поблагодарили» или «Ты уже начала планировать празднование Рождества? Лучше бы с этим не затягивать».

В последнее время Ренье взялся за ее внешность. «Ты не думала отрастить волосы? Тебе не кажется, что короткие стрижки немного устарели.?!» Или: «Давай на этой неделе обойдемся без десертов, не возражаешь?» И это как раз когда она всего несколько недель назад родила Альби и чувствовала, что весь ее организм просто горит и вибрирует, вожделея единственного дозволенного ему удовольствия: шоколадного торта.

В этих критических замечаниях было что-то очень знакомое, почти утешающее, они словно подтверждали то, что она и так о себе знала: ей нужно многому учиться. Всегда. Знакомым казалось и раздражение, которое вызывали эти уроки; она злилась, чувствуя, что умеет больше, чем думают другие, хоть и считается, что ей не справиться как следует со своими обязанностями. Жалобы Ренье подпитывали уверенность, что все ее действия всегда будут недостаточны, а любые достижения слишком малы, даже если она из кожи вон вылезет.