Господи, напугай, но не наказывай! - Махлис Леонид Семенович

Наконец, мы вскарабкались на плоскую спину распластавшегося белого чудовища. До нашей научной станции, усеянной радиометрами, испарителями да самописцами оставалось каких-нибудь 100 метров, когда я поманил попутчицу в сторону от цели, чтобы показать ну уж совсем неописуемое чудо. По капризу природы, под 3-метровой толщей затаился невесть откуда взявшийся теплый источник. Над ним влага наотрез отказывалась кристаллизироваться. И в самом центре наледи возникло незамерзающее озерко не шире арены бродячего цирка-шапито. Природа вложила столько вдохновения в его закраску, что в душе начинался полный кавардак, перед которым померкла бы древнегреческая эстетика белого мрамора и слоновой кости. Это была космическая неожиданность, земное отражение северного сияния, изумрудная скатерть-самобранка с яствами-миражами и золотистой бахромой, парящей в воздухе. Вот эта самая бахрома, по сути дела, ажурные фиордики ледяной поверхности, отражающие косые солнечные лучи, и стала причиной моей первой встречи с прекрасной незнакомкой в белых одеждах. Ледяная глыба, на которой я привык чувствовать себя уверенно, по мере приближения к изумрудной влаге стремительно утончалась. Я не рассчитал опасности, и хрупкая субстанция с сухим щелчком обломилась подо мной. Еще до того, как я смог оценить весь драматизм случившегося, я оказался в середине изумрудной арены, откуда и жизнь, и натура уже не выглядели столь привлекательно, как секунду назад. Поэма распалась на мелкие вульгарные брызги. Я не ощутил холода — мысли были заняты нелепостью случившегося и неотвратимостью еще более нелепого исхода. Ботфорты быстро налились свинцом. Избавиться от них не представлялось возможным. Инстинктивные попытки приблизиться к берегу удались, но кромка льда неизменно обламывалась при каждой попытке ухватиться за нее оцепеневшими пальцами, оставляя на руках безжалостные царапины и порезы. Вода пропитывала мою одежду и подбиралась к жизненно важным органам медленней, чем я ожидал, в то время, как спасительный берег меня грубо отталкивал, ранил и обжигал. Не могу с уверенностью сказать, как долго длилось это взаимное непонимание. Помню, что пугал не неизбежный в таких случаях паралич дыхательной системы и сердца, а отчетливо ощущаемое нарастание собственного веса.

Как странно — глубина, которая всего несколько секунд назад была источником эстетического наслаждения, стала врагом, беспощадным и алчным, и уже никогда мы не встретимся, как друзья. Если случится чудо, и я выберусь из пасти этого лживого ультрамаринового чудовища, этого волка в овечьей шкуре, то впредь буду обходить его за версту и помнить до конца дней. Если выберусь…

Перед глазами медленно проплыл сколок льдины с замерзшим пятном крови. Помню, что я удивился столь неуместному здесь цвету, прежде чем осознал, что это была моя кровь. Не обращая внимания на боль в ладонях, я продолжал изображать из себя ледокол до тех пор, пока мои окровавленные пальцы (о, чудо!) не сцепились с руками Лены. Девушка, по всем правилам спасательной техники, распласталась на льду и медленно ползла мне навстречу.

Гость отряда «якут Вася», Л. Махлис, аспирант Женя, Просперо, спасительница Лена Ханза и Пятница

Выбравшись на поверхность, еще не оценив по достоинству факт своего чудесного спасения, я первым делом отполз подальше от невидимой границы, отделяющей жизнь от смерти, и стал стаскивать ненавистные ботфорты. В каждом сапоге можно было устроить среднего размера аквариум. Второй раз в жизни я был спасен женщиной.

Температура воздуха — около нуля. Холщовые брюки и телогрейка, выданные мне под расписку в качестве спецодежды, набухли и превратились в пуленепробиваемый панцирь, колючий и тяжелый. До приборов мы в тот день, разумеется, не добрались, и советской науке был нанесен тяжелый ущерб. Три с половиной километра мне показались космической дистанцией. Стянув с себя одеревеневшую одежду, я закутался во все имевшиеся в хозяйстве одеяла. Перепуганный Котов, отвечавший, помимо прочего, за безопасность экспедиции, налил в кружку спирта из спецзапаса. Приключение прошло без малейших последствий для моего драгоценного здоровья. Даже насморка не случилось.

Череда опасностей, начавшаяся столь нелепой историей и поджидавшая меня в жизни, как оказалось, за каждым кустом, пришла в движение. У меня не было оснований думать о себе как об авантюрном типе. Инстинкты вроде бы срабатывали исправно и своевременно. В кризисные моменты включались тормозные системы, ограждавшие и от паникерства, контрпродуктивного аффекта, грубых ошибок и ушибов. Все поставила на место услышанная как-то от старого Аврум-Янкеля, моего деда, еврейская поговорка: «Готеню, шрек мих, абер штроф мих ништ» — «Господи, напугай, но не наказывай». С этой молитвой не расстаюсь и сегодня.

ПИОНЭРЫ И МИЛИЦИОНЭРЫ

Он обновил проклятьем слепоты

Тернистый путь Гомеров и Мильтонов.

Леонид Гроссман

Якуты-соглядатаи из окрестных хозяйств, как могли, следили, чтобы пришельцы-сезонники не браконьерствовали. Среди диких оленей попадались совхозные, отбившиеся от стада. Ближайший к нам совхоз находился в двух десятках километров, у подножья горы Эзоп. Что? Никогда не слышали о такой? Откройте любой рекламный проспект туристских маршрутов Колымы: «Вершина является прекрасным панорамным пунктом. К северо-востоку от нее лежат теснины с водопадами, в которых текут реки Каньон, Черная». Вас не обманули. Глаз не оторвешь от водопадов северо-востока. Но ваша роза ветров на глазах завянет, если развернуться к западу или к юго-востоку. Мне, правда, «посчастливилось», даже не взбираясь на панорамный пункт, разглядеть другие достопримечательности.

Это место обозначено на картах как «Старый Каньон», и увековечено уцелевшими каторжницами женского лагпункта Эльген, в том числе Евгенией Гинзбург. Эльген переводят с якутского как «мертвый». Главная достопримечательность Эльгена — хорошо сохранившееся детское кладбище.

Якуты даже подкармливали нас, посылали подарки в виде мороженой баранины. Эту миссию исправно выполнял якут Вася. Вася превыше всего в жизни ценил тройной одеколон, его он никогда не променял бы на какой-то там денатурат, ханжу, рыковку и прочую гадость. Боярышник для ванной в ту пору еще не запатентовали. Однажды разговорился и поведал, как его отец в свое время подрабатывал ловлей беглецов — НКВД водкой платил, по полбутылки за голову. У советских оленеводов собственная гордость. Он оставался у нас до утра. По ночам обшаривал тумбочки в поисках любимого зелья. А поутру Васю можно было дарить любимым девушкам вместо букета сирени. Он по-собачьи привязался к нашему обществу, о чем однажды ему пришлось глубоко по-человечески пожалеть.

* * *

Начальник детской комнаты милиции из Сеймчана майор Пономаренко привез на выходные группу «мофективных» подопечных на экскурсию в советский «Диснейленд» — исправительно-трудовой лагерь. За неимением пионерского. Пусть попривыкнут.

Пономаренко был известной фигурой в Сеймчане, почти легендарной. Одни говорили, что он служил в ВОХРе, другие — что из ссученных воров («Сегодня кент, а завтра — мент»). Третьи — что умудрился вкусить и того и другого. Четвертые утверждали, что его уже на новой должности выгнали из партии за то, что «из уважения к якутским законам гостеприимства» соблазнил дочку знатного оленевода. И вот теперь майор-экскурсовод, наставник трудновоспитуемых подростков делится опытом с будущими зэками. Преемственность поколений. Почему не распространили его начинание на всю страну? Разбить в Каньоне «Колымский Артек», принимать в пионеры и в комсомол, организовать военизированные игры «Юный следопыт» и «А ну-ка догони», показать итальянский фильм «Полицейские и воры».