Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах - Клугер Даниэль Мусеевич

Как-то раз, при прочтении (перечтении) произведения одного из вышеупомянутых авторов, я случайно прочитал вместо английской фамилии губернатора какого-то штата фамилию русскую. В результате психологический эффект был просто поразительным. Поскольку мгновенно стало ясно, что американский губернатор, рожденный воображением советского писателя-фантаста, куда больше похож на советского секретаря, скажем, Запорожского обкома КПСС, нежели на губернатора американского штата Нью-Йорк. И вот тут можно провести своеобразный литературный эксперимент: вернуть персонажам советских детективно-фантастических памфлетов привычные для русского слуха имена, а географическим пунктам — соответствующие названия. В результате получается отнюдь не фантастическая, а вполне достоверная картина... нет, не советской, а российской жизни первой половины 1990-х годов. В которой так же, как и в советской массовой литературе 1960–1970-х годов, причудливым образом сочетались советская психология героев — и частная собственность, капиталистические отношения в экономике придуманных миров.

IX. АЛЬФА И ОМЕГА, ОМЕГА И АЛЬФА

В 1978 году, во время съемок «места встречи изменить нельзя», Владимиру Семеновичу Высоцкому было сорок лет. А когда фильм вышел — в ноябре 1979 года, — соответственно сорок один. Именно так, сорокалетним, и выглядит его герой — сыщик Глеб Жеглов. Даже чуть старше.

Этот факт является главной причиной расхождения в восприятии фильма «Место встречи изменить нельзя» и романа «Эра милосердия», бывшего его основой. Потому что в романе о Жеглове говорится следующее:

«…Жеглов комсомолец? — удивился я.

— Конечно! Правда, ему уже двадцать шестой год… Скоро будем его рекомендовать кандидатом партии…»^[367]

Интересно, что в случае с главным героем (а в книге к тому же рассказчиком) — Владимиром Шараповым, — такого не произошло: Владимиру Конкину, когда он сыграл двадцатидвухлетнего Шарапова, было немногим больше, чем его герою — двадцать восемь лет. Но эта явно заметная разница в возрасте персонажей, внезапно появившаяся в фильме, существенно изменила подоплеку отношений Шарапова и Жеглова, вернее, читательское восприятие этой подоплеки.

Причем самым неожиданным и очень важным образом.

А в первую очередь изменилась кинематографическая биография Глеба Жеглова — по сравнению с биографией романной. Причем, что интересно, биография не рассказанная авторами, а угадывающаяся за героем (или героями). Ярчайшая личность Владимира Высоцкого совершенно поглотила личность придуманного писателями (и режиссером, кстати) персонажа. Высоцкий никогда не был «просто актером», всегда он оставался в первую очередь именно Высоцким, то есть уникальным явлением русской (советской) культуры. Потому и фильм — а, опосредованно, и роман — стали не просто фильмом и романом, не просто детективом из жизни послевоенной милиции, а романом-мифом, романом-загадкой. Не потому, что роман оценивается теперь одновременно с фильмом и отдельно оцениваться уже не может. Дело в другом. Фильм проявил те черты книги, о которых, возможно, читатели не догадывались — в относительно краткий, но все же достаточно значительный временной промежуток между первой публикацией (1975) и экранизацией (1979).

Но прежде вспомним, о чем рассказывает роман Аркадия и Георгия Вайнеров «Эра милосердия». И кстати, «Место встречи изменить нельзя» — название не только фильма, но и первоначального, журнального варианта романа. Именно под названием «Место встречи изменить нельзя» роман Вайнеров о соперничестве двух МУРовских оперов, Глеба Жеглова и Владимира Шарапова, впервые увидел свет на страницах журнала «Смена» в 1975 году^[368].

Пестрая лента и черная кошка

Фронтовой разведчик, молодой лейтенант, вернувшись после войны в Москву, получает от райкома комсомола направление на службу в уголовный розыск — знаменитый МУР, на Петровку, 38. Здесь он попадает под начало более опытного сотрудника и начинает свою карьеру с участия в расследовании убийства молодой женщины и одновременно — противостоянии банде грабителей, терроризирующих послевоенную столицу. По ходу сюжета перед нами проходят картины жизни послевоенной Москвы — в том числе, жуликоватых хозяйственников, профессиональных уголовников, театральной богемы.

В конце концов, дело завершается победой оперативников, причем важную роль сыграло успешное внедрение бывшего фронтовика в уголовную среду, под чужим именем…

Нет, перед вами отнюдь не краткое изложение сюжета «Эры милосердия» (а похоже, правда?). Собственно, я решил немного помистифицировать, и внимательный читатель, наверное, это понял. По тому хотя бы, что в романе Вайнеров бывший разведчик, ставший опером МУРа, Владимир Шарапов, имеет звание старший лейтенант. А я пишу о лейтенанте.

О лейтенанте Сергее Коршунове, главном герое детективной повести Аркадия Адамова «Дело “пестрых”»:

«Ранней весной демобилизованный офицер-комсомолец Сергей Коршунов возвращался домой из Германии…»^[369]

Именно так развивается сюжет повести, которую принято считать первым советским милицейским детективом, поскольку она вышла на заре хрущевской «оттепели», в 1956 году, сначала в журнале «Юность», затем, в том же году, отдельным изданием — в издательстве «Молодая гвардия». Действительно, с нее начинается отсчет советского милицейского романа. Хотя до войны были попытки, более или менее успешные; что до послевоенных, то тут первенство было за военными приключениями и «шпионскими» романами. Так что определение «Дела “пестрых”» как первого советского милицейского детектива, вполне оправданно.

Вот о старшем товарище Коршунова, ставшем его наставником:

«Гаранин был на четыре года старше Сергея. Он родился на Урале, вечернюю школу окончил уже в Москве, работая у мартена на “Серпе и молоте”. Войну Костя провел на бронепоезде, в глубине души полагая, что для него, металлурга, на фронте нет более подходящего места. Возвратившись в Москву через год после победы, он мечтал снова стать к мартену, но райком партии рассудил иначе, и коммунист Гаранин пришел в уголовный розыск»^[370].

А вот аналогичный персонаж, знаменитый Глеб Жеглов из «Эры милосердия»:

«Я как-то и не задумывался над тем, что Жеглову всего на три года больше, чем мне»^[371]. Правда, насчет пребывания на фронте прямо не сказано. Но… «Жеглов привинтил свой орден Красной Звезды, значки отличника милиции, парашютиста и еще какую-то ерунду»^[372].

Личным оружием у Жеглова был парабеллум-люгер: «Жеглов… высунулся наружу, и его длинноствольный парабеллум качался в такт прыжкам машины…"^[373]

Официально этот пистолет не стоял на вооружении в СССР, но в годы Великой Отечественной войны много люгеров досталось бойцам Красной армии в качестве трофеев. Иногда, в послевоенное время, люгеры использовались в качестве наградного оружия.

Конечно, орден «Красной Звезды» Жеглов мог получить и не на войне, а за какую-то серьезную операцию в тылу, которую проводил МУР. Правда, боевые ордена работникам тыла, даже за подвиги, давали неохотно. И, учитывая сочетание с не самым распространенным личным оружием, можно предположить, что старший оперуполномоченный МУРа Глеб Жеглов какое-то время воевал на фронте. Возможно, он, как многие московские милиционеры, был зачислен в народное ополчение и отправился оборонять столицу в особо тяжкое, критическое время — осенью 1941 года. Когда же немцев отбросили от столицы, вернулся в уголовный розыск.

Продолжим сравнение. Дальнейшая судьба Сергея Коршунова и Владимира Шарапова так же схожа. В романе А. Адамова «Круги на воде» и последующих произведениях главным героем серии становится инспектор угрозыска Лосев, который говорит о подполковнике Коршунове как своем учителе:

«Мне становится удивительно легко и уверенно на душе. Я уже кажусь самому себе эдаким асом розыска, эдаким Мегрэ, черт возьми, для которого нет тайн, с которым советуется на равных Кузьмич, а полковник Коршунов [курсив мой. — Д.К.] из министерства, мой и Игоря давний кумир, приглашает меня к себе в помощники, инспектором по особо важным делам…»^[374]