Провал (СИ) - Безбашенный Аноним "Безбашенный"

И в Вышгороде будущее представлялось безрадостным. Могут у себя оставить в услужение, но что за жизнь у дворового холопа? А могут и продать — или на север, где в Хольмгарде свионам рабов перепродают, или на юг — болгарам, ромеям или хазарам. Там рабы всем нужны, так что каждый год их туда везут, и всё мало. И если ты попадёшь в их число — моли богов, чтобы дальним ромеям продали, а не ближним приморским. Там ещё южнее ромеев элены живут, тоже греки, но другие, не ромейские, аланам друзья, и у них тоже, говорят, рабов нет, а принимают не так придирчиво, как аланы. Но это же насколько ещё повезти должно, чтобы и продали именно туда, и сбежать от ромеев удалось, и дойти до тех эленов, которые не ромейские? Как бы не больше ещё, чем до тех аланов на Донце! Девки поэтому ни о чём подобном и не мечтали, а мечтали в наложницы к хёльгу попасть или хотя бы к его старшей дружине. А для парней пределом их мечтаний было в дружину отроками попасть. Это тоже редкое везение, поскольку и у старшей дружины, и у гридней свои сыновья есть, но при их нехватке могли и из молодых холопов отроков пополнить. И из отроков дружинных продать холопа могли, но были и шансы выслужиться в гридни.

Стемиду тогда крупно повезло. Храбрость, сила, ловкость — всё это важно для отбора в дружину, но в холопы за недоимки с подвластных весей русы отбирали лучших, дабы и продать их можно было подороже. А Стемид был не хуже прочих, но и не лучший из всех, привезённых в Вышгород из многих древлянских весей. Из доброй сотни десяток с небольшим требовался в дружинные отроки, и точно нашёлся бы кто-то получше его, не будь он тервингом по отцу и не владей отцовским языком в совершенстве. Легко понимал он поэтому и язык русов, как и они язык тервингов. То есть, в их понимании мог говорить по-человечески. Ведь кто такие эти русы в основной своей массе? Артаны, готы-грейтунги и герулы. Нахватались, конечно, и чужих слов у моря, но в целом язык русов — всё равно готский. Если какого-то чужого слова и не поймёшь, фраза всё равно понятна. Быстрее он понимал, быстрее и правильнее отвечал, это и решило его судьбу — попасть в тот десяток, который отбирался в дружинные отроки. Столько же примерно отобрали в дворню, а всех прочих так и вывезли потом на продажу, и как дальше сложилась их судьба, он не знал.

Лёгкой жизни не было и у дружинных отроков. От прислуживания старшим не были освобождены и сыновья вятших. Только они, конечно, прислуживали хёльгу, да его ближайшему окружению. Сыновья гридней — остальным вятшим и старшим гридням, ну а отроки из холопов — всей остальной дружине. И шпыняли отроков старшие, конечно, всех без исключений, но вятших — меньше, а холопов — больше. Да и сынки вятших важничали и тоже шпынять пытались, а морду такому за это набей — сам же и виноватым окажешься. Двое так и вылетели из дружинных отроков — одного в дворню перевели, другого вообще на вывоз для продажи. Так это ещё мягко обошлись, как объяснил им свенельд-наставник. Могли ведь и отцу побитого чада в его дворовые холопы продать, и что тогда ожидало бы там не в меру гордого холопа? А ты не дерись с вятшими, ты терпи и место своё знай.

Вот такое оно, это дружинное братство. Как большая семья, в которой хоть все и равны перед её главой, но на деле ведь всегда кто-то в любимчиках, а кто-то и вечно без вины виноватый. Хотя, с другой стороны, посторонним и такого дружина в обиду не даст. Только они вправе его шпынять, больше — никто. Хоть и затюканный всеми, но — свой, а свой в любом конфликте с чужими — всегда прав. Да и кормёжкой, по совести говоря, не обделяли и отроков из холопов. И вкус им прививали дружинный, в котором до смешного иной раз доходило. В родной-то веси Стемид и ячменную кашу с удовольствием трескал, а пшённую не любил, но в дружине — не так. Ячмень с овсом — это корм для скотины, а ты уже не смерд, ты — дружинник. При сборе дани — да, что есть у смердов, тем и кормишься, ну так это же военный поход, в котором ты и ешь всё, что съедобно, а в гриднице у хёльга дружина скотским кормом не питается. Чем куриный корм лучше конского, никто ему так и не объяснил, но спорить со старшими Стемид давно уже был отучен.

И военному делу, надо признать, учили на совесть, всех отроков одинаково, без поблажек. Другое дело, что сынки вятших или гридней и отцами были уже научены много чему, и тогда особенно обидно бывало, когда лучшим оказывался сопляк на год, а то и на все три младше тебя. И тебя шпыняют даже не за то, что холоп, а за то, что не умеешь так, как умеют вот эти вятшие сопляки. Сказано же, без поблажек, так что всё справедливо. А ты не будь неумехой, ты учись и постигай воинское мастерство, и тогда не тебя уже будут за неумелость шпынять, а кого-то другого. И кого-то, худшего из всех, будут всегда, дабы остальные не расслаблялись, а тянулись за лучшими.

И учился Стемид, конечно, старательно. Из лука он стрелял не хуже многих из сынков гридней и даже лучше некоторых. Какой же лесовик стрелу пускать не умеет? Но это поначалу, пока во дворе из простых луков все стреляли. А как вышли на стрельбище, на котором простому лесному луку и не добить до мишеней, сразу же у вятших выявилось преимущество. Хоть в самый краешек, да попадали почти все, как и большинство сынков гридней, а откуда взяться хорошему дальнобойному луку у лесовика? И кто даст хороший лук отроку из холопов? Из хорошего лука, как сказал свенельд-наставник, и любой дурень попадёт, а ты вот из такого попадать научись, из длинного, который до уха тянуть нужно и целиться наугад. Научишься, станешь лучшим, тогда и о хорошем луке для тебя можно уже будет подумать. Так же обстояло дело и с копьём, и с секирой, и с ножом. Какой же лесовик не управится с охотничьей рогатиной, топором и засапожником? И поначалу-то здорово выручали Стемида прежние навыки. Но как пошли тренировки в строю, да ещё и со щитами этими громоздкими — добрая половина этих навыков бесполезной оказалась. А ты и не зевай, ты и место в строю держи, и щит в общей стене, и оружием своим не мажь. А иначе какой из тебя дружинник? Так, смазка для меча в первом же бою.

Ох уж эти мечи! Поначалу-то, пока на дубинках ещё только тренировались, так сынков гридней Стемид многих на них одолевал, и даже иных вятших. Но как дошло дело до деревянных мечей — тоска! Как клинок повернул? Он же развернётся вообще плашмя, а удар плашмя — не в счёт. Зачем лезвием по краю щита или шелому ударил? Всё, выщербил ты лезвие, в лучшем случае — затупил его, раззява! Сильной же частью надо, которая на то и не затачивается. И на неё же удар принимать, если на край или умбон щита не выходит. А ты зачем на лезвие принял? Чем думаешь, дурья башка? Нет, плашмя тем более нельзя — сломают тебе клинок, и тогда ты вообще покойник. Это же все знают! Вы только гляньте на этого сиволапого дурня! И такому — "ульфберт" в руки дать? Говорилось это, конечно, ради смеху. Даже и выслужись ты в гридни, кто же даст "ульфберт" бывшему холопу? Не по Сеньке такая шапка. Это у вятших они у всех, а у простых гридней — редко у кого. Если отличился в бою или ещё по какой-то важной службе, может хёльг и дорогим престижным "ульфбертом" гридня наградить, а так-то и франкский меч попроще, вроде "ингерли" или "керольта" тоже далеко не у всех, и даже однолезвийный свионский лангсакс не у всякого гридня на боку, а хотя бы "ингерли" — предел мечтаний. Каждый третий гридень никакого меча не имеет, а носит секиру, как и отроки, но о хорошем мече — мечтает. Для того и учат обращению с мечом всех отроков, чтобы все о нём мечтали и заслужить его стремились.

Это не значит, что "ульфберта" Стемид в руках не держал. Держал, и не один, и не по одному разу. Ведь прислуживание старшим в дружине — это и уход за их оружием. И ножны мечей он чинил, и оплётку рукоятей, и клинки чистил, да смазывал. Вот заточку "ульфбертов" ему только не доверяли, зато другие, в том числе и "ингерли" раза четыре — доверили и точить. А разговорившись доверительно и с глазу на глаз с их владельцами, не без удивления узнал, что и не один только он не понимает этих восторгов от "ульфберта". Ну да, подброшенный в воздух лёгкий платок только им и можно разрубить, чем и любят пощеголять вятшие, но часто ли в бою приходится рубить подброшенные кем-то в воздух платки? Зато "ингерли" и другие, если ошибся или не повезло с очередным ударом, редко когда выщербишь. Затупить — конечно, затупишь, да и сам он тупится при использовании быстрее, ну так у франкского меча и второе лезвие на то есть. Если остался после боя жив и здоров — заточишь, не сотрёшься. И окажешься уж всяко в лучшем положении, чем был бы с дорогим и престижным, но безнадёжно выщербленным "ульфбертом". Вот только не надо болтать об этом с кем попало, особенно с вятшими. С вятшими вообще не спорят.