Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ) - Тарасов Ник

— Ты прав, Степан, — кивнул я, отставляя свою кружку. — Бумага — это только ключ. Дверь нам еще выламывать придется. Денег у меня сейчас почти нет, ты сам видел. Все, что было, ушло на одежду да на наш с тобой разговор.

— Это я понимаю, — он усмехнулся краешком рта. — Человек, способный заставить самого Рябова выложить пять рублей серебром за шайтан-машину, без денег не останется. Меня другое интересует. Каков твой замысел? Просто намыть золотишка и сбежать? Или что-то большее?

Вот он, главный вопрос. Вопрос, который отделял меня от сотен других старателей, мечтавших урвать куш и сгинуть.

— Большее, Степан, — ответил я так же тихо, но твердо. — Гораздо большее. Я не хочу просто намыть. Я хочу построить. Здесь, на этом проклятом клочке земли, я хочу создать артель, которая будет работать по другим правилам. Не на страхе, а на выгоде. Не на кнуте приказчика, а на доле каждого. Я знаю, как из пустой породы, которую они выбрасывают, добывать больше золота, чем они намывают из жилы. У меня есть знания. Но чтобы их применить, мне нужны люди. Игнат — это наши кулаки и порядок. А ты, Степан, — наш ум и наш щит. Ты будешь не просто писать бумаги. Ты будешь вести наши счетные книги, составлять договора, отбиваться от таких, как Аникеев, их же оружием — буквой закона. Твоя доля в артели будет равна доле Игната. По-честному.

Я замолчал, давая ему переварить сказанное. Доля. Равная доля с «солдатом». Для него, спившегося писаря, которого все пинали, это было чем-то немыслимым.

Он долго молчал, глядя на свои руки, лежащие на столе. Чистые, но все еще бледные, с тонкими пальцами.

— Знаешь, купец, — наконец проговорил он, не поднимая глаз. — За свою жизнь я видел много людей, обещавших золотые горы. И все они врали. Но они врали с улыбкой. А у тебя глаза холодные. Ты не обещаешь. Ты рассчитываешь. В том, что ты найдешь способ заработать, я не сомневаюсь ни на грош. Ты хищник, Андрей Петрович. Из новой породы, которую я еще не встречал. А в этой тайге либо ты хищник, либо ты добыча. Я слишком долго был добычей.

Он поднял на меня свой ясный, трезвый взгляд.

— Я с тобой.

Мы не пожали рук. В этом не было нужды.

Когда мы вышли из душного кабака в холодную ночную мглу, на крыльце, прислонившись к столбу, стояла тень. Тень обрела форму, и я узнал Игната. Он не курил, не пил, он просто ждал. Как часовой на посту.

— Игнат, — кивнул я.

Он сухо поздоровался в ответ и едва заметным движением головы указал в сторону темного проулка между срубами. Мы молча последовали за ним. Отойдя подальше от света и любопытных ушей, мы остановились. Игнат смерил Степана долгим, непроницаемым взглядом.

— Он с нами? — глухо спросил солдат, и в его голосе прозвучало откровенное сомнение.

— Он с нами, — твердо ответил я. — Теперь он наш партнер.

Игнат хмыкнул. Этот звук выражал целую гамму чувств: от презрения к известному на весь посёлок пьянице до удивления моему выбору. Но он был солдат и не стал оспаривать решение командира. Он просто принял его к сведению.

— Как скажешь, — бросил он и тут же перешел к делу. Его лицо стало жестким, сосредоточенным. — Я провел разведку, как ты велел. Вот что имею доложить.

Он говорил коротко, рубя фразы, как будто отдавал рапорт.

— Урядник Анисим Захарович. Бывший вахмистр из кавалерии. Списан по ранению. Сюда попал по протекции какого-то свояка из Перми. Трусоват, но жаден до безумия. Берет со всех. Но не сам. У него есть человек, кабатчик наш, Егор. Все дела проворачивает через него. Кто хочет откупиться от порки, замять драку, пронести в поселок лишнюю водку — несет Егору. Тот берет, половину себе, половину — уряднику. Ставка известная. За пьяную драку — полтина серебром. За кражу — смотря что украл, но не меньше рубля. Боится двух вещей: приказчика нашего, Арсения Семёновича, и проверок из города. Если припугнуть жалобой в Пермь — сделает что угодно.

Степан, до этого молчавший, вдруг подал голос.

— Подтверждаю, — проскрипел он. — Я ему в прошлом годе две жалобы на него же и писал от имени заезжего купца. Он потом неделю за мной бегал, медью сорил, чтобы я их обратно забрал. Бумаги боится, как огня. Особенно гербовой.

Игнат удивленно покосился на Степана, в его взгляде промелькнуло уважение. Он не ожидал от писаря такой конкретики.

— Дальше. Чиновник Аникеев, — продолжил Игнат, и голос его стал еще тише. — Этот птица поважнее и похитрее. Он здесь — глаза и уши Горной конторы. Официально — взяток не берет. Боится потерять место, оно у него теплое. Но у него есть другая хворь. Карты. Играет по-крупному. Не здесь, в нашем гадюшнике, а когда купцы заезжие собираются. Проигрывает часто. Долгов у него — как блох на собаке. Главный его кредитор — купец Рябов, тот самый, что у тебя часы купил. Аникеев ему должен, по слухам, рублей сто серебром. Сумма огромная. Поэтому Рябов вертит им, как хочет. Лучшие участки, самые богатые жилы — все достается людям Рябова. Аникеев отводит им землю по бумагам, а Рябов за это списывает ему часть долга.

Игнат замолчал. Картина была полной и безрадостной. Мы были окружены. С одной стороны — мелкий, жадный, но облеченный властью урядник. С другой — ключевая фигура, чиновник Аникеев, намертво сидящий на крючке у нашего с ним «общего знакомого», купца Рябова. Моя сделка с часами теперь выглядела совершенно иначе. Я не просто обменял безделушку на деньги. Я, сам того не зная, вел дела, пусть и мелкие с человеком, который держал в кулаке весь этот прииск.

— Вот оно что, — протянул я, глядя в темноту. — Значит, Рябов…

— Он здесь главный паук, — подтвердил Степан. — А приказчик Арсений Семёнович — второй. Они делят сферы влияния. Приказчик контролирует добычу и рабочих, а Рябов через Аникеева — распределение земли. И мы с тобой, Андрей Петрович, своим прошением лезем прямо в середину их паутины.

Глава 6

Паутина была плотнее, чем я предполагал. Рябов, Аникеев, урядник… Все они были звеньями одной ржавой цепи, опутавшей это место в глуши Урала. И мы, со своей дерзкой затеей, сунулись прямо в ее центр. Воздух в темном проулке казался густым и холодным. Я видел, как помрачнел Степан, осознав, что его гениальная бумага — это пропуск на бой с драконом. Я видел, как напрягся Игнат, просчитывая силы противника и понимая, что их несоизмеримо больше.

— Паук, говоришь… — глухо повторил я слова Степана, глядя в темноту. — Что ж, у любого паука есть слепые зоны. И в любой паутине есть дыры.

— И где же ты видишь дыру в этой, Андрей Петрович? — в голосе Степана прозвучала горькая ирония. — Нас раздавят, как мух. Приказчик, Рябов… они не простят нам такой дерзости. Один — за упущенную выгоду, другой — за то, что мы посмели ступить на его землю без спросу.

— Они раздавят, если мы будем играть по их правилам, — возразил я. — Если мы будем у них на виду. А мы не будем.

Игнат, молчавший до этого, шагнул чуть вперед.

— Что ты задумал? — спросил он. Голос его был ровен, но я уловил в нем нотку напряжения. Он был солдатом, и он чуял подготовку к рискованной операции.

— Нам нужны те, кто знает этот лес лучше, чем Рябов знает свои карманы. Те, кто ходит тропами, которых нет ни на одной карте. Те, для кого этот поселок — лишь временное торжище, а настоящий дом — тайга. Нам нужны старообрядцы.

Степан удивленно хмыкнул.

— Кержаки? Да они же дикие, как звери. Ни с кем, кроме своих, дел не имеют. К ним и подойти-то страшно, глядят так, будто ты сам антихрист во плоти.

— Потому что к ним всегда приходят, чтобы что-то взять, — ответил я. — Обмануть, выменять пушнину за бесценок, выведать дорогу. А мы придем, чтобы дать.

— Дать? — недоверчиво переспросил Игнат. — Что мы можем им дать? Деньги их не интересуют.

— Не деньги, — я повернулся к нему. — Помощь. Я несколько дней за ними наблюдаю. У них на возу всегда сидит девчонка, лет десяти. Внучка их главного, Елизара. Она постоянно кашляет. Сухо, надрывно, до слез. Это не простуда. Это что-то затяжное. Хворь, которую их травницы вылечить не могут.