Инженер Петра Великого 9 (СИ) - Гросов Виктор

— Капитан Вукович, ваша работа начнется с наступлением темноты. Вы и двое ваших лучших людей. Разведка обнаружила «слепую зону» вот здесь, — ноготь генерала указал на заросший ивняком изгиб рва на карте. — Со стены вас там не увидят. Ваша цель — хлам. Пустые угольные сараи, штабеля дров, навесы с сеном. Все, что ярко горит, но не представляет для них стратегической ценности.

Он очертил на плане несколько точек, расположенных веером на противоположном от мостовой заставы конце поселения.

— Вы закладываете зажигательные заряды. Вот эти, — достав из ящика небольшой, обернутый в просмоленную ткань брикет, он бросил его на стол. — Игнатовская работа. Фитиль горит ровно дюйм в час. Влага ему не страшна. Точность — вежливость лазутчиков. Рассчитаете длину так, чтобы сработали через шесть часов. Не вступать в бой. Ваша задача — поднести искру и исчезнуть.

Напряженное молчание в шатре говорило само за себя: все ждали главного.

— Атака начнется на рассвете, — подтвердил их мысли Левенгаупт. — В тот мертвый час, когда ночной караул вымотан до предела, а утренняя смена еще не продрала глаза. В момент пересменки. Именно тогда ваши заряды, капитан Вукович, превратятся в огненные факелы.

Выпрямившись, он отбивал голосом жесткий ритм будущего боя.

— В дальнем конце Игнатовского вспыхнет пожар. Сперва один, через минуту — другой. Любой гарнизон в такой ситуации предсказуем: поднимется тревога, ударит набатный колокол. И этот колокол, господа, станет для нас сигналом к атаке. Все их внимание и силы будут брошены туда, к огню. Они начнут хватать ведра, ломать строй, а их офицеры — терять голос в бесплодных приказах. В это самое время их главный оборонительный узел, мостовая застава, окажется ослаблен и лишен руководства.

Его взгляд нашел командира штурмовой группы.

— Услышав набат, люди в телегах действуют. Их задача: выскочить, снять часовых, вырезать сонный караул и захватить механизм подъемной решетки. На все про все у вас не более двух минут.

— Генерал, — снова подал голос Ганс. — Угольная пыль взрывоопасна. Если огонь доберется не до пустых сараев, а до главного склада, взрыв может повредить цеха, да, но еще он может заклинить подъемный механизм ворот. Мы рискуем сами себе отрезать путь.

Левенгаупт с уважением посмотрел на сапера.

— Ваша предусмотрительность делает вам честь, капитан. Но мы принимаем этот риск. Потому что нам нужен всепоглощающий хаос. Пусть их командиры мечутся, не зная, что спасать: старые дрова или собственные головы. Пусть боятся взрыва. Пока они будут в ужасе смотреть в одну сторону, мы нанесем смертельный удар с другой.

Генерал умолк. Каждый осознал: им представили чертеж сложнейшего часового механизма, где каждая деталь — от ножа пластуна до паники гарнизона — должна была сработать в строго отмеренный миг и привести в действие гильотину, нацеленную на самое сердце вражеской крепости.

— Когда ворота будут открыты, — продолжил Левенгаупт, — у нас не будет времени на раздумья или перестроения. Малейшая заминка — и мы захлебнемся в собственной крови. Каждый из вас должен действовать как механизм.

Взгляд генерала медленно переместился на капитана Спарре. Швед выдержал его, не моргнув.

— Капитан, вам и вашим драгунам достается самая неблагодарная, но самая важная работа. Ваша доблесть потребуется в глухой обороне. Прорвавшись внутрь, вы забываете о цехах, о складах, о господском доме. Ваша единственная цель — казармы охранного полка. Вот они, — ноготь генерала с силой надавил на пергамент, оставив вмятину. — Вы должны закупорить их, как чумной барак. Завалить выходы, опрокинуть подводы, прижать их к земле шквальным, непрерывным огнем. Не дать им даже головы поднять. Ни шагу назад до моего личного приказа. Задача ясна?

— Так точно, генерал, — глухо, будто из бочки, ответил Спарре. Он был солдатом, получившим приказ, и этого было достаточно.

— Капитан Ганс. — Левенгаупт повернулся к саперу. — Пока драгуны Спарре приковывают к себе все внимание охраны, вы со своими людьми идете напрямую вот сюда: литейный и механический цеха. Это сердце их дьявольской машины, и вы должны его вырвать. Я не хочу, чтобы там остался хоть один целый станок, ни одна неповрежденная форма для литья, ни один работающий приводной ремень. Используйте все заряды. Ваша задача — методичное уничтожение. Превратите их промышленную гордость в груду искореженного, дымящегося металла.

Ганс медленно кивнул. В его почти сонных глазах на мгновение вспыхнул блеск профессионала, уже мысленно рассчитывающего, куда заложить заряды, чтобы обрушить крышу и похоронить под ней самые ценные станки.

— Остальные, — Левенгаупт обвел взглядом командиров, — идут со мной. Наш удар будет нанесен в мозг этой гидры: внутренняя цитадель и господский дом. Лазутчики сообщают, что царевич Алексей проживает в главном доме, а их главный инженер, некто Андрей Нартов, — в каменном флигеле при механическом цехе. Вот две наши главные цели. Чертежи, бумаги, модели — все это, скорее всего, хранится там же. Мы должны обезглавить их проект. Взять инженеров и царевича живыми, если получится, — они станут ценным товаром для торга. Уничтожить без малейших колебаний, если окажут сопротивление.

Генерал умолк. Детальный план не оставлял места для импровизации.

Медленно поднявшись, Левенгаупт начал свой обход вокруг стола, и в этом движении было нечто ритуальное, будто священник обходит алтарь перед тем, как окропить его кровью жертвы. Он смотрел в лица своих командиров и видел части сложного механизма, который он сам сконструировал для одной цели: провести жестокое и показательное лечение. Вырезать опухоль, что отравляла саму суть войны, как он ее понимал.

Дело было не в Нарве, где их король, еще почти мальчик, показал всему миру, что такое шведская сталь. И даже не в последующих поражениях — на войне случается всякое. Дело было в самом характере этой войны, в ее противоестественности. Он помнил, как десять лет назад вся Европа смотрела на Московию как на «колосс на глиняных ногах». Дикая страна, чья сила была в бесчисленности ее подданных и безграничности ее снегов. Теперь же при европейских дворах шептали иное. В ходу были рисунки, где рослый мужик в лаптях неуклюже, но опасно тыкал вилами в геральдического льва.

Это было унизительно. Это было неправильно. Это нарушало божественный и природный порядок вещей, где дисциплина, выучка и благородство всегда должны брать верх над грубой силой и числом. Русские не создали ничего нового. Они, как дикари, нашли на берегу выброшенный бурей корабль, разобрали его на доски и теперь пытались этими досками забить насмерть его создателей. Они взяли европейскую тактику, европейское оружие, европейских инженеров, но использовали все это с варварской смекалкой, лишенной чести и логики. Это было похоже на мужика, что украл дворянскую шпагу: он не умеет фехтовать, но, размахивая ею как дубиной, может случайно снести голову и мастеру клинка. И вот эта дикая, непредсказуемая сила начала побеждать. Вот что сводило с ума. Не поражение, а торжество абсурда. Именно этои бесило шведского генерала.

Его взгляд упал на обветренное, изрезанное шрамами лицо Спарре. Швед. Старая гвардия. Человек, для которого бой — это тяжелая работа, а приказ — закон. Ему претила мысль, что приходится использовать этого прямого солдата для ночных вылазок и хитростей, достойных разбойников. Но другого пути не было.

Затем он скользнул по хищному профилю Вуковича. Вот уж кого не мучили вопросы чести. Дикарь, нанятый для войны с дикарями. Лесное пламя, которое он выпустит, чтобы сжечь их ложное подобие порядка. Идеальный инструмент для создания хаоса, который поглотит их жалкие попытки выстроить свою цивилизацию на крови и железе.

Наконец, его взгляд остановился на спокойных, уверенных руках богемца Ганса, неподвижно лежавших на столе. Инженер. Вот он, его истинный ответ их хваленому Нартову. Ганс не будет убивать с ненавистью. Он просто разберет их творения. Методично, как часовщик разбирает неверно идущие часы, превратит их станки и прессы в груду бесполезного металла. Он вернет их железо в первозданное состояние руды и шлака. И это будет более страшным ударом, чем любая резня.