Инженер Петра Великого 8 (СИ) - Гросов Виктор

С вышки до меня донесся искаженный расстоянием, запоздалый крик Андрея, полный первобытного ужаса:

— Ложись! Алексей, он падает!

Я стоял, вцепившись перила, чувствуя, как они прогибаются под моими пальцами. Бессильный. Беспомощный. Запертый в первом ряду на казни. Я смотрел на них. Мир сжался до этого клочка выжженной земли, на котором разыгрывалась настоящая трагедия.

Последнее, что я видел в окуляре трубы, были глаза Наследника престола. Расширенные, полные какого-то странного понимания. В них отражалось белое, безжалостное пламя, летящее с небес. На моих глазах будущее Империи и ее технологический гений превращались в пепел.

И я ничего не мог сделать.

Глава 6

Взрыва я не услышал. Почувствовал всем телом. Жесткая, упругая волна воздуха ударила в бревенчатую стену вышки, заставив ее содрогнуться до самого основания. Меня швырнуло на дощатый пол; на миг из легких выбило весь дух, а мир зашатался. Подняв голову, я увидел, что прежнего мира больше нет. Исчезло пронзительно-синее небо, исчезла зеленая кромка леса на горизонте. Все заволокло едким, черным дымом, сквозь который пробивалось злое, оранжевое зарево — погребальный костер всех моих надежд в этом мире.

Концепция Нартова сработала. Черт бы его побрал, она сработала! Не было характерного для гремучей смеси оглушительного хлопка. Водород не взорвался — он выгорел за доли секунды, превратив «почтидирижабль» в гигантский факел. Но именно этот огонь стал детонатором. Мое собственное детище, «Дыхание Дьявола», сработало штатно. Направленный, бризантный удар, от которого не спасает никакая броня. Ирония, от которой хотелось выть.

Кубарем скатившись по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, я вбежал прямо в преисподнюю. Ноги вязли в рыхлой, вздыбленной земле. Воздух, густой от гари и запаха горячего металла, обжигал горло. В ушах стоял непрерывный, высокий звон, в котором тонули стоны и хрипы раненых — звуки, которые я скорее угадывал, чем слышал.

Передо мной разверзся ад. В центре полигона, там, где стоял командный пункт, зияла дымящаяся воронка. Укрепленный бункер, способный выдержать прямое попадание шестифунтового ядра, был смят, вывернут наизнанку, словно бумажный. Куски бревен, искореженные балки, обугленные доски — все это было перемешано с землей и кровью.

Первым мне на глаза попался поручик Глебов, старший офицер моей охраны. С окровавленной повязкой на голове он пытался организовать уцелевших, но в общем хаосе его команды тонули. Суета, крики, бессмысленная беготня. Нужно было немедленно брать все в свои руки.

Из дыма выплывали страшные картины. Вот лежат мои мастера… те, кого я по крупицам собирал со всей России, кого учил мыслить за рамками привычного. Те, кто еще вчера смотрел на меня с вызовом, а сегодня лежал на земле, накрытый грубым сукном. На мгновение внутри все сжалось, но я не дал этому чувству подняться выше. Не сейчас.

— Где Наследник⁈ — прохрипел я, схватив подбежавшего преображенца за плечо так, что тот ойкнул. — И Нартов где⁈

— Там, ваше благородие! У стены! Только что начали откапывать! — он махнул рукой в сторону руин бункера.

Я бросился туда, расталкивая суетившихся солдат. Они разбирали завал из обломков. Под ними виднелся кусок синего гвардейского сукна. Я замер, боясь дышать.

— Осторожнее, черти! Живее!

Они отодвинули почерневшее бревно. Это был Алексей. Жив? Вроде без сознания, грудь едва заметно вздымалась. Его лицо, руки, все открытые участки тела были покрыты ожогами. Кафтан в нескольких местах пробит мелкими, кровоточащими осколками.

Рядом с ним, вжатый в землю, лежал тот, кто его спас. Гвардеец, молодой парень, имени которого я даже не помнил. Помнил лишь свой короткий приказ данный ему при вступлении в должность: «Беречь Наследника ценой жизни». Он выполнил его. Его разорванное взрывом тело приняло на себя основной удар, накрыв собой будущее Империи. Лекари пытались отделить его от царевича, но они буквально спеклись в одно целое от жара. Жуть!

— Носилки! Осторожно! — рявкнул я, отгоняя лишних.

Неподалеку, в дренажной траншее, нашли и Нартова. Он тоже был без сознания; спина и ноги изранены осколками, лицо обожжено. Ударная волна швырнула его в канаву, и это спасло ему жизнь, но не уберегло от ранений. Два моих ученика-гения — один в политике, другой в механике — лежали беспомощными, окровавленными телами. Два моих провала. Главное сейчас не дать им умереть. А после я им устрою…

Я выпрямился. Звенящая в ушах тишина начала отступать, сменяясь шумом в голове. Нужно действовать. Отдавать приказы. Я заставил себя отключить все, что было внутри — ужас, гнев, подступающую тошноту. Включился эдакий механический режим, единственное, что могло спасти ситуацию.

— Глебов, ко мне! — мой голос прозвучал чужим, скрипучим, но в нем было что-то, что заставило всех вздрогнуть. — Всех раненых — немедленно в лазарет! Вызвать лучших лекарей из города, и чтобы через час были здесь! Полигон оцепить тройным кольцом! Никого не впускать и не выпускать без моего личного приказа!

Солдаты, услышав знакомые командирские интонации, задвигались быстрее, осмысленнее. Хаос начал обретать структуру.

— Начать детальный разбор завалов. Каждый винт, обломок ткани, кусок дерева — все собрать, описать и доставить в лабораторию. Мне нужен каждый осколок этого проклятого аппарата! Исполнять!

Когда носилки с Нартовым проносили мимо, я на мгновение остановил их жестом. Он был в забытьи, тихо стонал сквозь сжатые зубы. Я посмотрел на его изувеченное лицо, на котором застыла маска боли. Ни жалости, ни гнева. Приговор я вынесу позже. Когда он придет в себя и сможет посмотреть мне в глаза.

Если сможет.

Двое суток лаборатория была моим миром, превратившись в штаб следствия, где вместо тел лежали искореженные обломки «недодирижабля», а вместо показаний свидетелей — столбцы цифр. Сон ушел, его место занял аналитический раж. Вина? Она грызла. Я винил себя за то, что поддался на их юношеский напор, заключив это идиотское пари. За то, что, увидев их горящие глаза, сам на мгновение захотел поверить в чудо, отбросив трезвый расчет инженера. Я не искал виновных. Мне нужно было препарировать катастрофу, вскрывая ее анатомию.

Почти не отходя, рядом работал Леонтий Магницкий, чей математический гений был сейчас нужнее любого сочувствия. Мы взвешивали, измеряли, проводили химические пробы. Часами я просиживал у микроскопа, разглядывая срез лопнувшего крепления. Под окуляром проступало то, для чего в этом веке еще не было названия — усталость металла, сеть микротрещин, расползшихся из-за резонанса. Магницкий принес мне пергамент, где две кривые — расчетная частота вибрации двигателя и резонансная частота фермы — пересекались в одной роковой точке (математик научился пользоваться подсказанными мной формулами поразительно быстро). Картина вырисовывалась медленно, мазок за мазком.

Попутно, стараясь отвлечься от всего произошедшего, я включил план «Б», отдал Федьке приказ на постройку «Бурлаков». В проект я особых изменений не вносил, сейчас не до этого было.

На третий день я отложил грифель. Все было ясно. Причина — не саботаж. А нечто хуже: каскадный сбой системы, вызванный спешкой, самонадеянностью и столкновением гениального замысла с упрямой физикой. Не до конца испытанный сплав. Непредсказуемый аэродинамический эффект. И главное — проклятая «серебрянка». Нартов действительно ее использовал. Алюминиевая пудра, вступившая в медленную реакцию с компонентами пропитки, превратила «газовую броню» в мину замедленного действия. Проект был обречен с самого начала.

Вымыв руки и сменив пропитанный запахом кислоты кафтан, я направился в лазарет.

Мой первый визит был к Алексею. Он лежал, почти полностью скрытый бинтами и был в сознании. Возле его кровати сидела Изабелла. На столике рядом с ней лежала аккуратная стопка донесений со строительства «Стального Хребта». Она тихо докладывала ему обстановку. Увидев меня, она поднялась и беззвучно вышла, оставив нас наедине.