Представитель (СИ) - Семин Никита

Помотав головой, Вильгельм пока отбросил мрачные мысли в сторону. Может, рейхсканцлер и одиозен, но одного у него не отнять — он желает величия Германии и процветания германскому народу. Пока его действия не наносят непоправимый вред стране, Канарис и дальше продолжит честно выполнять все приказы. Но и «подстелить соломки» все же стоит, и поискать среди политиков достойную замену для Гитлера, если же он совсем потеряет все «тормоза». А такое опытный в определении человеческой психологии Канарис вовсе не исключал.

Год начался с экстренного совещания Ставки. Сталин собрал нас против обыкновения не у себя в кабинете, а в здании наркомата обороны. Кроме членов ставки и представителей присутствовали еще и нарком иностранных дел Литвинов, и заместитель секретаря Ленинградского горкома — Баженов. Центральной темой было неожиданное «новогоднее» нападение финской армии на Ленинград. От границы с Финляндией до города было всего чуть больше тридцати километров. Даже артиллерия спокойно добивает, а уж про способность достать город бомбардировщиками я и вовсе молчу. Проблема это была старая и, как я понял, если бы не события в Европе, СССР сосредоточился бы как раз на ее решении. Не исключая и силового способа. О чем тут же всем напомнил Климент Ефремович.

— Я давно говорил — надо было вдарить по финнам со всей нашей пролетарской мощью, а не тянуть кота за всякое!

— Что скажете, товарищ Литвинов? — мрачно посмотрел на наркома индел Сталин.

— Финляндия подчеркнуто нейтрально вела себя последние годы на международной арене, — с каменным лицом заявил Максим Максимович. — И напали они на нас без объявления войны, даже никакой ноты не прислали.

— В чем же причина такого поведения? — продолжил сверлить его взглядом Иосиф Виссарионович. — Неужели, не было никаких предпосылок?

— Могу лишь предполагать, — ровно ответил мужчина.

— Что? Даже догадок нет?

— Предположения имеются, но без фактов — это будет лишь гаданием, что противоречит идеалам материалистического коммунизма.

— Не ударяйтесь в софистику, — нахмурился Сталин. — Я слушаю вас, почему Финляндия решилась на удар⁈

— Из-за совокупности факторов. Наше желание обезопасить границу было известно им и ранее. Они потому еще с двадцатых годов строят свою линию укреплений вдоль границы, и сейчас работы не закончены. О желании маршала Ворошилова и других наших командиров решить вопрос силой, им тоже известно. Это, и желание Хельсинки выйти из-под «тени Москвы», с каждым годом отдаляло их от нас. Когда мы начали военные действия против Третьего Рейха, их пропаганда в стране об агрессивности СССР лишь усилилась. Я докладывал об этом. Затем — Япония открыла нам второй фронт. Большинство сил нашей армии скованы. В Ленинграде остался лишь охранный гарнизон, да балтийский флот. Защищать его нам больше некем. Лучшего момента для атаки и не придумаешь.

— Они же понимают, что мы это так не оставим? — прищурился Сталин. — Их расчет лишь на то, что мы сейчас заняты? А что потом? Когда мы освободимся?

— Без поддержки извне они бы могли еще и подумать, — согласился Литвинов. — Но раз решились — какие-то гарантии о помощи они получили. К тому же наш успех на восточном фронте не только поднял боевой дух нашей армии и благоприятно отразился на всех советских гражданах, но и всколыхнул Европу. Им нужна была срочно своя «победа». А наличных сил у уже задействованных стран не осталось. Склонить финнов к войне было самым легким из доступных им вариантов.

— Вы докладывали, — произнес Сталин в воцарившейся тишине, — что Великобритания собирается официально признать свой союз с Рейхом. На дипломатическом фронте это тоже можно было выдать за победу. И войска англичан тогда тоже смогут ввязаться в боевые действия. Что изменилось?

— Ничего. Уверен, скоро они так и сделают, — ответил Максим Максимович. — Это — как добивающий удар. После такого пошатнувшийся боевой дух германцев и других участников их коалиции вернется к прежней точке, если не выше. А наш успех в Манчжурии спишут на неумение японцев воевать. Уже началась накачка их общества этим тезисом. Ведь Бреслау мы так и не взяли, да и продвинулись на западном фронте недалеко. К тому же… есть высокая вероятность, что и Польша вскоре ударит нам в спину, перекрыв зеленый коридор. Усилия нашего информбюро, — скосился на меня Литвинов, — очень не понравились Санации. А успех маршала Блюхера и вовсе привел их в состояние паники. Насколько мне известно, там считают, то СССР решил постепенно «вернуть Польшу под крыло империи».

— Мы не Российская империя, — поморщился Сталин.

— Да, но там живут старыми понятиями. К тому же… разве это не так? — осторожно уточнил нарком.

Иосиф Виссарионович замолчал, не спеша давать ответ, и начал вышагивать вдоль стола.

— Переход Польши к идеалам коммунизма очень положительно сказался бы на наших отношениях, — медленно начал он через минуту. — Если они боятся потерять власть, то стоит не мешать этому, а возглавить процесс. Так и передайте им. Неофициально. В этом случае о смене руководства в Польше речи идти не будет. Если откажутся… — он не закончил, но молчание повисло очень выразительное.

После этого Сталин перешел уже к более практическим вопросам — какие меры необходимо предпринять для деблокации почти окруженного Ленинграда и сколько сил мы можем выделить на войну с внезапно открытым фронтом. Из заявлений членов Ставки получалось, что без широкомасштабной мобилизации — немного. Точно недостаточно, чтобы даже остановить финнов, не говоря уже о контрударе. С другой стороны, мобилизацию все равно надо было проводить, просто до этого думали, под каким предлогом это сделать, чтобы советский народ не начал роптать, и мы не получили еще и внутренний саботаж. Сейчас же у нас появился веский повод — защита своей земли. Следующей темой стал ускоренный переход экономики на военные рельсы. Процесс начался еще с момента подготовки Польши «склониться на открытие зеленого коридора», однако требовалось форсировать процесс. Тем более что сейчас не нужно отвлекаться на посевную или сбор урожая.

Когда были намечены первые действия в военной сфере, Иосиф Виссарионович отпустил командиров готовить более детальный план, и перешел на «информационный фронт». Тут он больше отдавал распоряжения, чем советовался и спрашивал мнение. Жданов получил задание широко осветить в негативном ключе нападение Финляндии и всячески призвать народ идти в комиссариаты для вербовки — отражать нападение врага. То, что с финнами мы не воевали, играло лишь в плюс для такой подготовки. Если кто и попытается сказать, что те напали на нас из-за нашей военной кампании в Европе, тут же получит отлуп даже не от парторгов, а от собственных товарищей. Те лишь пальцем у виска покрутят. У меня было иное поручение, связанное с Польшей. Как поступит Санация, пока мы не знаем. Но нужно сделать все, чтобы у них даже при принятии решения о союзе с Рейхом ничего не вышло в собственной стране.

Представителям Ставки тоже досталась работа — проверить готовность комиссариатов, заводов и общее положение дел с началом мобилизации «на местах», когда она начнется. И проконтролировать, чтобы не было задержек, а также донести понимание важности выполнения мобилизационной задачи до каждого проверяемого.

Раздав всем задачи, Сталин задержал у себя лишь Литвинова, чтобы обсудить дипломатическую сторону вопроса на международной арене.

Литвинов оказался прав. На следующий день после совещания Ставки Лондон объявил об официальном союзе с Берлином, а также заявил о помощи всем, кто доблестно сражается с коммунистической угрозой. И подтверждая свое заявление, отправил свой флот на помощь финской армии, которые никак не могли взять порт Ленинграда — наши моряки оказали ожесточенное сопротивление, а корабли флота были весомой поддержкой для береговых сил. Итого против нас оказалась большая часть европейских государств и США с Японией. А из союзников — самым «весомым» приобретением была Франция. Китайцы неплохо сдерживали силы императорской армии Японии, да и американцы не могли пока внести существенную лепту на полях сражений, помогая больше экономически. Испания утонула в огне гражданской войны и оттягивала на себя частично лишь силы Муссолини. Нас спасало пока одно — наша экономика не была полностью завязана на внешние поставки и даже по ключевым моментам в промышленности уже были аналоги, может и худших параметров и качества, которые требовалось только развернуть в серийное производство. И заводы работали уже на пределе сил, набирая новых работников и расширяя производство. Это требовало времени, но критической зависимости от внешних поставок, по которым мог ударить враг, не было. Самое уязвимое место — заводы — охранялись, а НКВД даже повысило уровень их защиты. Берию я хоть и не видел на совещании, но он в принципе не очень любил показываться на публике, зато свою работу знал на «отлично». Второй критический момент, куда реально мог ударить противник, оставалась лишь Польша. От того, какой путь она выберет и как начнут развиваться в ней события, зависело если не все, то очень многое. Потерять ее для нас означало получить нового врага и войну не только на Востоке собственных границ, но и совсем рядом с центральными регионами. Тогда пойдет атака и по второму критически уязвимому месту — по заводам. Уж достать самолетами с аэродромов Польши их будет вполне возможно, что способно поставить нас на колени, или отшвырнуть в ситуацию, что произошла в моем прошлом мире — когда после нападения Германии наши войска бежали аж до самой Москвы, не в силах ничего противопоставить врагу, и потеряв огромные территории. Без заводов, большинство которых находится в западной части СССР, мы войны не вытянем. Не удивительно, что схватка за Польшу предстояла очень жаркой и бескомпромиссной.