Представитель (СИ) - Семин Никита

Война набирала обороты. Первоначальный успех в Манчжурии сменился вновь затишьем на этом фронте. Японцы на Тихом океане сковали силы нашего немногочисленного флота, заперев его в портах, а сами усиленно наращивали свою группировку на суше. Красной армии тоже приходилось «переваривать» плоды победы. Мао Цзэдун не особо горел желанием видеть в Манчжурии советские войска, но понимал, что без нашей дальнейшей поддержки его армии придется намного хуже. Как итог — сейчас шла фаза переговоров с китайскими товарищами насчет контроля захваченных территорий. По факту Манчжурия была «под нами», но Мао хотел управлять этой территорией сам, или хотя бы в равноправной степени с нашей администрацией.

Атака Ленинграда финнами вызвала взрыв патриотизма среди советских граждан. Я даже не ожидал, что после начала мобилизации столько очередей возникнет перед военными комиссариатами. Как это было не похоже на то, что я видел в прошлой жизни! Но стало понятно, что людьми новые части мы укомплектуем быстро, оставался вопрос за качеством пополнения. Балтийский флот с размещенными в северной столице частями еще держался, для все-таки блокированного города был организован «воздушный мост». Пускай не все самолеты долетали и успевали скинуть груз, но это было лучше, чем ничего. Подошедший флот Великобритании сделал лишь одну, и то формальную, попытку атаковать порт. После чего, потеряв один корвет, отошел подальше от берега. По сообщениям балтийцев, они еще и эсминцы подбили англичанам, но не критично. Наши потери были меньше. Врага сумели заметить заранее и даже тот факт, что наш флот почти стоял на месте, не сыграл в пользу противника.

Я же полностью сосредоточился на информационной борьбе за умы поляков. Тут все было непросто. Мое предложение о бронепоездах для западного фронта было принято, вот только стоило первому из них отправиться по территории Польши, как это тут же использовали противники для вброса, будто СССР хочет захватить Польское государство и уже не стесняясь по ее землям рассекают бронепоезда. Надо сказать, среди поляков нашлись горячие головы, недовольные проводкой наших войск, которые решили перейти от слов к делу. И бронепоезд чуть не пошел под откос. Спасло от крушения две вещи: малая скорость самого поезда, и торопливость «польских патриотов» — в итоге взорванное полотно заметили заранее, и поезд успел затормозить. И в какой-то степени это был «подарок» для меня. Тут же информбюро стало тиражировать вести о «непоследовательности» президента Мосцицкого, о «двуличии», о «плохом контроле на собственной территории». Смысл каждой новости отличался от другой, но суть и предназначение у них было одинаковым. Все, чтобы у поляков возникло недоверие к собственной власти. Санация и президент Польши Мосцицкий поняли все правильно. У них не оставалось места для маневра — или однозначно заключить союз с СССР, или под ними будет продолжать «качаться кресло», или же опять же однозначно заключить союз с Рейхом и тут же получить войну на своей территории. Красной армии на польской земле уже было приличное количество. К тому же не меньшее количество частей ожидало отправки на западный фронт, накопившись на востоке Польши. Ну и про те части, что уже воевали на западной польской границе забывать не стоит.

И Варшава не выдержала. Через месяц Мосцицкий объявил о переговорах с делегацией СССР. На них должен был обсуждаться вопрос полноценного союза и даже более широкое представительство польских коммунистов во власти. Вот только одного я не понял — с чего это пан Игнаций потребовал, чтобы эту делегацию возглавлял я⁈

Глава 8

Февраль 1938 года

— Переживаешь? — покосился на меня Роман Владимирович Береговой, заместитель Литвинова.

— Не понимаю, что мне там делать, и зачем вообще Мосцицкому потребовался я в составе делегации, — ответил я откровенно.

— Ты не ему понадобился, — поделился дипломат, — а члены Санации хотят с тобой поговорить.

Я с удивлением покосился на него.

— Вопрос остался тот же.

— Если хочешь услышать лично мое мнение, — сделал он паузу и, дождавшись моего кивка, продолжил. — Они хотят тебе что-то предложить. Когда мы задали тот же вопросы, прямого ответа не было, но намеки были такими.

— Предложить? — удивился я.

— Не заметить, как изменилась работа информбюро с твоим назначением, они не могли. Ты работаешь более «агрессивно», подача информации в листовках, статьях — отличается от привычного вида. Формулировки, которые ты закладываешь в них, всем понятны, но не дают «зацепиться» за конкретные выражения, которые можно было бы показать в Лиге Наций, как явное и недвусмысленное доказательство нашего желания захватить Польшу. Все это больше напоминает британский стиль, и я вот тоже не понимаю, откуда это в тебе, — покосился Роман Владимирович на меня. — За границей ты не жил, происхождение — самое рабоче-крестьянское. Так откуда тогда ты нахватался таких идей и главное — так умело их воплощаешь в жизнь?

— Очень… откровенно, — выдавил я из себя, по-новому посмотрев на мужчину и не спеша отвечать на вопрос.

Тот спокойно смотрел мне в глаза. Худой, с чуть впалыми щеками и глубоко посаженными глазами. Чем-то он походил на ястреба. «Давить» таким взглядом на переговорах получится легко, а вот расположить к себе собеседника — уже сложнее. Не думаю, что в нашем наркомате индел этого не понимают, значит, позиция нашей стороны предполагается жесткой. Вот и послали Романа Владимировича. Хоть по просьбе польской стороны глава делегации — я, но по факту — сидящий передо мной мужчина.

В повисшей тишине я решил перевести тему. Не говорить же Береговому, что я «попаданец»?

— Даже если кто-то из руководства Польши решил со мной поговорить, зачем им видеть меня во главе делегации? Ведь можно было просто попросить включить меня в ее состав.

— Глава подписывает все соглашения, — ответил Роман Владимирович. — Твой возраст они знают. Возможно, считают, что смогут или с тобой договориться, выбить себе условия получше, или надавить на тебя. Тут по ситуации увидим.

На вокзале в Варшаве нас встречала толпа. Вдоль поезда расположилась польская полиция, отгораживая перрон, но за ними стояло море людей. Толпа шумела. Многоголосый гул причудливо смешивался, создавая гудение как у пчелиного улья. Я пытался уловить тональность этого «гудения», но получалось плохо. Иногда прорывались отдельные выкрики на польском, но я не разобрал — одобрительные или наоборот, негативные. С перрона нас проводили сквозь коридор из постовых до кортежа из трех машин. Два кадиллака и один нагант — местного производства. Именно в последний меня с Романом Владимировичем и усадили. Довольно просторный салон, сиденья обиты кожей, а ручки и панель выполнены из дерева и гладко отполированы. Машина буквально «кричала» дороговизной и роскошью. Да и кадиллаки от нее не отставали.

Ехать было в машине тоже приятно. Машина мягко покачивалась на неровностях дороги, а водитель вел уверенно, не газуя и не совершая резких поворотов. Нас довезли до посольского представительства СССР в центр города. В этом же районе со слов Берегового находились представительства и других стран. Европейцев же и вовсе «поселили в тесном кругу», их посольства чуть ли не рядом друг с другом стояли. До здания Президентского дворца, где и размещались члены Санации и сам Мосцицкий, можно было пешком дойти.

Сами переговоры были назначены на следующий день, но банкет в честь нашего приезда и для неформального общения организовали в этот же вечер. Для мня было поначалу было даже удивительно, что нас так встречают. Любви у Санации и Мосцицкого к СССР не было ни капли. Скорее наоборот, а тут — вполне приличный прием нашей делегации, без попыток его сорвать или показательного неуважения. Этим своим наблюдением я поделился с Романом Владимировичем, как более опытным в дипломатических играх человеком. На что он лишь желчно усмехнулся.