Анти-Горбачев 6 (СИ) - Тамбовский Сергей

А публичный суд над главарями майского переворота открылся ровно в обозначенные сроки, в десять утра 30 июня 1989 года. Дом Союзов, большое красивое здание на углу проспекта Маркса и Пушкинской, имел длинную и богатую на события историю — первоначально это была усадьба князя Долгорукова, купленное в конце 18 века московским Благородным собранием. Соответственно после перестройки и модернизации здесь открылось московское дворянское собрание с огромным залом в центре на 2000 мест, прототипом будущего Колонного зала. В 1812 году во время знаменитых наполеоновских пожаров дом сильно пострадал, но был восстановлен в кратчайшие сроки.

Далее все это сооружение вообще и большой колонный зал в частности часто использовали для концертов, благотворительных вечеров и тому подобное, здесь, например, не раз выступали такие известные личности, как Чайковский, Рахманинов и Лист. Во время Первой мировой войны здесь был оборудован лазарет для раненых бойцов.

С приходом к власти большевиков судьба дома сделала крутой вираж — сначала здесь разместили Центральный совет профсоюзов, затем приспособили для выступлений лидеров партии и государства, здесь проходил знаменитый 1 съезд Союза писателей, и наконец, одним из главных назначений дома стали церемонии прощания с умершими государственными деятелями. Началось все с похорон Дзержинского, продолжилось похоронами Сталина, а далее уже прошли чередой Ворошилов, Буденный, Суслов, Брежнев, Андропов, Черненко.

Ну и самые известные мероприятия, которые организовывала здесь власть, это были, естественно, публичные судебные процессы над оппозиционными лицами. Шахтинское дело, процесс Промпартии и три самых знаменитых московских процесса 36–38 года (первый, где судили Зиновьева с Каменевым, второй Параллельного троцкистского центра — Радек, Пятаков, и третий самый знаменитый, над право-троцкистским блоком, здесь хедлайнерами были Бухарин и Ягода). Проходили они, как ни странно, не в большом Колонном зале, а в маленьком Октябрьском.

А теперь вот подоспел и совсем новый процесс, окрещенный в западных СМИ «Forth Moscow trial», в советской же прессе он назывался просто и незатейливо «Суд на участниками незаконных вооруженных действий в мае 1989 года». Председательствовал на нем Генеральный прокурор СССР Рекунков Александр Михайлович, известный в основном тем, что лично выслал академика Сахарова в город Горький в 1980 году. На скамье подсудимых находились шестеро главных заговорщиков — Кунаев, Алиев, Щербицкий как идейные вдохновители, и Босов, Локтионов и Лебедь, как непосредственные исполнители. Трансляцию процесса в прямом эфире вело Центральное телевидение… не прямо вот нон-стоп, но по два включения в день осуществлялись, утром после десяти и вечером в шесть тридцать.

— Товарищи, — так начал свое вступительное слово прокурор, — сегодня мы начинаем открытый и гласный процесс над группой заговорщиков, попытавшихся свергнуть руководство Союза и направить затем развитие по пути, который им представлялся правильным. Перечислю всех обвиняемых в алфавитном порядке.

И далее он монотонно зачитал список тех, кто сидел на скамье подсудимых, они при упоминании своего имени вставали и снова садились. Исключение составил генерал Лебедь — он встать не пожелал, остался сидеть с каменным выражением лица.

— Вам предъявляется обвинение, — продолжил Рекунков, — по следующим статьям уголовного кодекса РСФСР:

— статья 64 пункт а — Измена Родине

— статья 66 — Террористический акт

— статья 70 — Призывы к насильственному изменению конституционного строя.

Прокурор обвел глазами обвиняемых и прочих граждан, потом продолжил.

— Всем обвиняемым предоставлены государственные адвокаты, они зарегистрировались и готовы исполнять свои обязанности. Обвинение готово зачитать заключение, если возражений не последует…

Возражений не последовало, тогда Рекунков кивнул своему заместителю, и тот начал монотонное зачтение обвинительного заключения из талмуда толщиной в добрых пять сантиметров. Собравшиеся похолодели, прикидывая, сколько времени это займет…

Но вопреки ожиданиям публики, заместитель уложился всего-то в двадцать минут, после чего он захлопнул обвинительный талмуд и предложил сторонам процесса приступить к прениям.

А в это время где-то возле Сребреницы

Сребреница это город на границе Сербии и Боснии, где живут в основном мусульмане. Название произошло от серебряных рудников, откуда добывали этот ценный металл чуть ли не со времен Римской империи. Численность города в конце 80х годов составляла 6,5 тысяч, а с прилегающими территориями 15 тысяч.

301 батальон, в ряды которого срочно были мобилизованы Мирослав и Гойко, в саму Сребреницу входить не стал, а занял позиции примерно в километре, близ границы с Сербией. Краткую политинформацию перед этим провел заместитель командира по этой части.

— Бойцы, — начал он свою короткую речь, — вы все хорошо знаете, что происходит в нашей стране — республики одна за другой объявляют свою независимость и пытаются пересмотреть признанные границы. Страна у нас многонациональная и многоконфессиональная, живут здесь очень разные люди, поэтому нет сомнений, что кое-кто попытается половить рыбку в мутной водичке. Наша миссия заключается в том, чтобы дать по рукам этим любителям ловли рыбок и не допустить произвола и беззаконий на нашей земле. Так что занимаем позиции согласно приказам командования и следим за установленным порядком. Стрельба боевыми патронами только по личному приказании. Командира части. На провокации не поддаемся, бдительно охраняем вверенный нам плацдарм от посягательств посторонних сил.

— А что со Сребреницей? — задал вопросик Гойко.

— Ничего пока со Сребреницей, — быстро ответил политрук, — относительно нее приказа не поступало. Рядом с нами село Подраванье, на сто процентов сербское, с его жителями можете общаться, но опять-таки с разрешения командира.

— Окопы надо копать? — дополнил список вопросов Мирослав.

— Пока будете жить в палатках, насчет окопов вопрос открытый… — задумчиво пояснил политрук, — вот ты и ты (он показал на Мирослава и Гойко) как самые разговорчивые, идете со мной, остальные занимаются палатками и приготовлением пищи.

— Товарищ капитан, — обратился к политруку Гойко, — а вы сами-то откуда будете? Из Черногории?

— Смелый ты, боец, — похвалил его капитан, — молодец, в бою так же себя веди. А что до твоего вопроса, то я родился в Сербии, в Златиборе — это недалеко отсюда.

— Знаю-знаю, — подтянулся к диалогу Мирослав, — на лыжах катался пару раз, спуски с гор там отличные.

— Верно, — кивнул политрук, — к нам каждую зиму тысяч по десять любителей горнолыжного спорта приезжает, на этом в основном и зарабатывают златиборцы.

— А как в черногорскую армию попали, если не секрет? — продолжил Гойко.

— Армия у нас югославская, — строго посмотрел тот на Гойко, — меня не спрашивали, где я служить хочу, просто послали в этот батальон и точка. А мы, кажется, дошли до места…

Из-за очередного поворота лесной дороги им открылась деревушка, состоящая из нескольких десятков домиков с одинаковыми черепичными крышами. Справа на лужайке мирно паслись несколько коров без малейшего признака пастуха.

— Нам надо в управу зайти, — сказал политрук, — поговорить о взаимодействии.

— Управа обычно в центре села находится, — ответил ему Мирослав, — и здание должно быть размерами побольше, чем остальные.

В деревне стояла между тем звенящая тишина, даже собаки не брехали, как обычно.

— Что-то не нравится мне, что тут так тихо, — сообщил политрук, — давайте огородами пройдем к этой управе… во избежание.

Они так и сделали, резко свернув с главной деревенской дороги направо. Здесь между плетнями соседних домов нашлась узенькая тропинка, так что даже и грядок с картошкой и луком не пришлось топтать. Через полкилометра примерно тропинка кончилась, уперевшись уже в капитальный забор из кирпича. За ним виднелся задний фасад управы с черным ходом…