Я – борец! 2 Назад в СССР (СИ) - Гудвин Макс

Родители уходили, уходили громко, хлопнув дверью. Но вдруг слабый голос мамы донёсся из коридора:

— Саш, тут тебе, похоже, записка!

«Записка мне?» — удивился я, направляясь к двери.

Глава 7

Записка и жизнь

И, подойдя к двери, я открыл её. На полу и правда была записка, написанная на листочке бумаги, видимо том самом, что был прикреплён к кастрюле с курицей, потому что на листочке было написано «313» — это с одной стороны. Мама даже не поднимала её, просто уволок отец из этого проклятого места, где их сын, Медведев Саша, наконец-то серьёзно говорит о своём дальнейшем жизненном пути. Борис Медведев был бы рад видеть в своём сыне талантливого техника, у которого золотые руки, заточенные под паяльник, и всё равно бы нашёл, чем его поддеть, естественно, для его же блага. Плавали — знаем.

У таких людей всегда что-то не так с окружающими, тогда как суть снобистской, душной души как раз в них самих. Почему нельзя просто взять и принимать реальность такой, какая она есть, особенно ту, над которой ты не властен? Над моей жизнью он не властен точно, как, по сути, не был властен и над жизнью Саши Медведева.

Я, наклонившись, поднял записку, а это была именно она. На другой стороне листка с цифрой «313» был текст, но наклеенный. Аппликация состояла из букв разных размеров и разных цветов.

Я невольно улыбнулся: — «Детский сад, сука!»

«Я зНаю, чтО выУркалИ КриЦу, и с ЭтоГо дня, КаЖдуЮ НедеЛю Вы будетЕ ПриНосИть мНе пО 10 ₽ И КлАсть под паЛьму в БонаНническом УгоЛке…» — «Срок до субботы, иначе все узнают!» — последние слова я прочёл вслух.

— У нас есть ботанический уголок? — спросил я себя.

Пожав плечами, я взял записку, накинул на плечи рубашку и штаны, поменяв на брюки. Подойдя к столу, я отпил тёплого чая и, взяв термос, пошёл к Пончику, закрыв за собой дверь на ключ.

Войдя в его комнату (просто толкнув дверь), я постучал уже о косяк. И, замечая его на кровати, желающим свою ногу, поставил термос на стол.

— Спасибо, тут ещё кипяток есть, если что.

— Саша, кто так делает, а? — проскулил он с кровати.

— Слушай, ты первый бычить начал. За ногу сори! — выдохнул я.

— Чего?

— Это «прости» по-английски, — ответил я, видя его состояние и исключая парнягу из подозреваемых. Очевидно, что записку написал тот, кто подрезал у нас курицу, и у него много времени на вырезание из детских журналов текста и, видимо, нездоровая любовь к журналу «Мурзилка». И ещё: он живёт на нашем этаже, иначе как бы он заметил курицу в холодильнике?

Но дело было к вечеру, а в 21:00 начинается моя смена в цехе. Точно, надо заварник назад вернуть и чай. Тренировки у Кузьмича я пока недельку, но пропущу. Буду легко бегать на стадионе. В животе заурчало, и я вышел из комнаты Пончика, пойдя наверх, поднимаясь к ребятам.

— Ген, у нас в общаге ботанический уголок есть? — спросил я его.

— Да, там название одно: аквариум, пальма и пара фиалок, — ответил мне Гена. — Ну, что, как прошло с родителями?

— Хорошо всё, — выдохнул я.

— Что-то не похоже, что хорошо, — спросила меня Аня.

— Отец немного злится, что я левой рукой не умею платы паять, а правой при этом жонглировать. А так нормально всё. Ген, а кто у нас на этаже журналы выписывает? И где этот ботанический уголок?

— Уголок на втором этаже, сразу над ленинской комнатой. А журналы выписывают… Смотря какие?

— Детские, «Мурзилку» того же, «Крокодил», какие ещё есть?

— «Весёлые картинки», — ответила Женя.

— Вот, есть у нас любители этого всего?

— Так сразу и не скажешь, а что?

— Перечитать хочу, — ответил я.

— Засмеют, Саш, что ты детские журналы выписываешь, — улыбнулся Гена.

— Со смешками как-нибудь решим. Ладно, я пойду посмотрю на этот ботанический сад.

— Саш, ты сегодня какой-то странный, — констатировала Женя.

— С чего бы? У меня обычный день, — усмехнулся я. «Утром меня резали, потом таскали по кабинетам с опросами и допросами, потом зашивали наживую, заставляли приседать голым, обесценивали по-отцовски, подбрасывали записку с требованиями». — День как день.

Может, стоило поделиться с товарищами запиской? Да не, нафиг! Только нервы счастливым студентам портить. И у меня оставалось до смены пару часов — как же их просвети? Я спустился вниз к ботаническому саду, сунув руки в карманы брюк. Позеленевший аквариум с гуппи, справа — небольшая пальма, а слева — стеллаж с домашними цветами.

— Саш, — позвала меня Анюта, она спустилась за мной. — Всё хорошо? Это отец тебя так расстроил?

— Всё хорошо, — улыбнулся я, прижав девушку к себе. — Смотри, аквариум зелёный — не следят совсем за ним.

— Конечно, завхоз-то постоянно на больничном. Благо, выбрал время — радио починил и у нас на этаже повесил.

— Не он чинил и не он вешал, — проговорил я, присматриваясь. Сквозь зеленоватое стекло, между водорослей, скользил чёрный усатый сомик, роясь в грунте в поисках еды на дне. — Разве так можно?

— Что? — удивилась Аня.

— Содержать живой уголок. Пойдём, — позвал я её с собой прогуляться.

И мы поднялись наверх, взяв из моей комнаты старые бритвенные лезвия «Спутник», и, закатав рукава, я помыл руки, ополоснул лезвия, взял пластмассовое детское ведёрко и тряпку. А, вернувшись в живой уголок, я снял с аквариума крышку и, взяв лезвие в руку, сделал первое скольжение по сине-зелёной водоросли на стенке аквариума, получив полоску чистого стекла.

— Саш, я за тебя волнуюсь, — произнесла Анна, которая стояла со мной рядом. — Ты постоянно попадаешь в какие-то истории. Вон того же Генку и не стреляли, и не резали, и дрался он последний раз в начальной школе.

— Ну что ж сделаешь, не повезло тебе — Генка уже Женей занят, — улыбнулся я, повторяя опыт первого скольжения по стеклу ещё и ещё.

— Дурак, — нахмурилась она. — Я меньше всего хочу походить на твоих родителей, но я за тебя волнуюсь и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

— Я тоже очень не хочу, чтобы ты походила на моих родителей, — улыбнулся я, добавив: — Рыжик, да всё хорошо будет!

— Я очень бы этого хотела.

— Всё будет, нужно только подождать, — произнёс я, цитируя песню. Аня её, конечно же, не знала.

Итак, фронтальная стенка была очищена и, словно окно в болото, показывала внутренний мир аквариума. Среди густой растительности — зелёной, гнилой или сухой — суетились гуппи. Они хватали соскобленную мной сине-зелёную водоросль и выплёвывали её обратно. Трубка с распылителем в виде бело-зёлёного камня еле-еле давала пузырьки от компрессора, несмотря на то что он работал. Фильтра воды тут не было — ни внешнего, ни внутреннего. Зато были лампочки накаливания, две из которых работала одна. По ощущениям, в аквариуме было литров сто.

— О, а вы что тут? — спросил у нас голос заходящей в ботанический уголок коменданта Надежды Юрьевны.

— Облагораживаем, — ответил я.

— Дело хорошее, — похвалила она нас.

— Надежда Юрьевна, а не знаете, кто у нас на этаже детские журналы выписывает?

— Знаю, а зачем тебе? — насторожилась комендант.

— Хочу взять почитать что-нибудь, кроме лекций по технической механике.

— Так сам начни выписывать или в библиотеку сходи, — предложила она.

— А всё-таки? — допытывал я её.

— Настя из 308-й выписывает и брату возит.

— А что с братом? — спросил я.

— Болеет у неё брат, в больнице лежит.

— Понял, спасибо! — кивнул я, провожая взглядом спину Надежды Юрьевны.

— Дались тебе эти журналы⁈ — спросила и одновременно упрекнула Анна.

— Ну, у меня пока швы не снимут, нельзя бороться, а экзамены я на этой неделе сдавать закончу.

— У тебя девушка вообще-то есть, — шутливо надула щёки Анна.

— Четвёртое свидание? — улыбнулся я.

— Да, только без милиции и беготни по крышам!

— Я думал, тебе понравилось. Тогда давай так: я сейчас с этим болотом закончу, потом в цех, а ночером к тебе?