Я – борец! 2 Назад в СССР (СИ) - Гудвин Макс

— Давай, — улыбнулась она и пошла наверх, оставляя наедине меня с аквариумом.

Взглянув на свою работу, я понял, что тут без кардинальных решений не обойтись. Грунт промыть — это долго, растения прополоть — чуть быстрее, и пыль будет стоять такая, что без фильтра рыбки высунутся из воды по пояс и спросят на чисто русском: «Чё смотришь, подышать вышли⁈» Или сдохнут молча. А я не садист и не живодёр.

Аквариум уже казался чище. Я взглянул на часы, убранные до очистительных процедур в карман. Час до работы. Ладно, остальное с живым уголком — потом. И, забрав лезвия, я закрыл аквариум крышкой и, постучав по стеклу, насыпал водным обитателям немного корма. Голодная рыбка, конечно, — здоровая рыбка, но не до такой же степени.

— Ребята, держитесь тут! — пожелал я рыбам и пошёл напрямую в 308-ю комнату.

Стучаться не потребовалось — дверь оказалась открытой, и я вошёл, замечая там очертания человеческой тени. Ко мне спиной стояла худенькая, маленькая девушка, волосы собранные в хвост, стояла и смотрела.

— Привет, Настя, — поздоровался я, и она обернулась. Отличница из отличниц, о чём в том числе говорил и значок на её груди: «ВЛКСМ. Ленинский зачёт» с золотым бюстом Ильича на фоне красного флага.

— Здравствуй, Саша, — холодно и как-то безразлично сообщила она. — Хотел что-то?

— Да, ты не знаешь, кто бы мог вырезать этот текст? — и я показал ей записку.

Конечно же, я первую фразу оторвал — про воровство кур, чтобы не объяснять по сотню раз всю абсурдность обвинений.

— Тот же, кто и натворил это, — она повернулась, чтобы я мог видеть её комнату, а на столе лежали детские журналы с кучей изрезанных букв.

— Ты одна живёшь? — спросил я.

— Я, Саш, только приехала раньше, чем должна была.

И у меня вспомнилось, что Насти и правда с недельку так не было видно. У неё же все зачёты и автоматы, и преподаватели от неё кипятком начинают изливаться — умная, собранная, волевая, душная.

— Тут было первое предложение, Саш. Тебя чем-то шантажируют?

— Да, кто-то подсмотрел за мной в душе и грозится всем рассказать, какой я красивый, — ответил я шутливо. Интерпретацию фразы «Не твоё, подруга, дело».

— Это они, конечно, нашли кого шантажировать, — криво усмехнулась она.

— Они? — переспросил я.

— Такую работу можно либо одному, либо вдвоём. Вдвоём легче. Один написал фразу на бумажке и дал другому, чтобы тот искал буквы и в правильном порядке выдавал их наклейщику. Одному долго. Да и, судя по примятию на кроватях, их было двое.

— А с тобой кто-нибудь живёт?

— Живёт, но она на лето уехала.

— А ключ на вахте не оставляли?

— Ключи у нас на руках, мы же не с концами.

— Слушай, не говори пока никому про журналы, я попробую негодяя на живца поймать. А то если сейчас шум поднять, то они на дно залягут.

— А ещё могут обнародовать на тебя компромат? — догадалась отличница.

— Да не в компромате дело, там чисто логикой их аргументы отбиваются. Дело в принципе — поймать негодников и придать общественному порицанию!

— Хорошо, раз так, я не буду никому рассказывать, что у меня перепотрошили всю Славкину коллекцию журналов.

— Насть, я очень рад, что это не ты, — напоследок проговорил я.

— Я что, по-твоему, дура? — вместо ответа спросила она, поднимая левую бровь.

— Помочь сменить замки от комнаты? — спросил я, уходя.

— А ты умеешь? — спросила она с удивлением.

— Будем считать, что это означает «да», — махнул я рукой в качестве прощания.

Сегодня был обычный вечер на заводе, в цеху намотчиков, только грудину жгло, а так — всё как всегда. Те же десятки трансформаторов, та же внимательная Виктория Андреевна. О моих утренних похождениях коллектив уже знал, и на стенгазете появилась карикатура: как я душу медной проволокой крадущегося наркомана с ножом у которого из второй ладони падает свёрток с надписью «наркотики». И заголовок сверху над картиной: «Герой нашего завода!» с короткой фабулой, что именно было сделано Медведевым, несмотря на риск его жизни.

Приятно. Я ощутил тепло, разливающееся от центра груди по всему телу. Почему на меня так влияют стенгазеты?

А вечером я, вернувшись в комнату, наткнулся там на Аню. Гена ушёл к ним в комнату, а моя Анюта приготовила мне гречневую кашу и три варёных яйца. Значит, Генка проболтался, что я их ем периодически в целях набора массы. Каша получилась, и это была практически первая моя еда за день, если не считать чая в цехе и с родителями. Ну ничего, иногда нужно устраивать разгрузочный день. Конечно же, после еды сразу же потянуло спать, но я же обещал.

И мы вышли под ручку из общаги: я — в рубашке и штанах, она — в том самом платье в горошек, в котором мы шарились по крышам.

Мы вышли на улицу, и тёплый вечерний воздух обнял нас, словно пытаясь сгладить острые углы этого странного дня. Аня прижалась ко мне плечом, а я машинально потрогал забинтованный шов на груди — будто проверяя, не разошёлся ли он за день.

— Куда идём? — спросила она, поднимая на меня глаза. В свете жёлтых фонарей её рыжие волосы казались медными.

— Давай просто пройдёмся, — ответил я. — Без крыш, без погонь.

— Тогда в парк! — решила она.

Мы свернули к парку, где под раскидистыми липами ещё пахло днём — нагретой землёй и травой. И просто шли молча, а когда встретили пустую лавочку, сели на неё, обнявшись. Я ощущал наше обоюдное тепло, словно реактор, который вовсе не нужно было остужать, и прикоснулся губами к её волосам, закрыв глаза, вдыхая запах. Волосы Ани пахли фруктами и ванилью — как если бы можно было смешать аромат груши, дыни и ванили, с оттенком абрикоса или персика.

— Что ты делаешь? — засмеялась она.

— Вдыхаю твой запах. Что за шампунь?

— А ты смеяться не будешь? — серьёзно спросила она.

— Нет, не буду! — улыбнулся я.

— Ну вот ты уже смеёшься! — в шутку упрекнула меня Аня.

— Да нет же, — ещё шире улыбнулся я.

— Ну, смотри мне! — пригрозила она. — Это шампунь «С игрушкой».

— Что? — спросил я.

— Детский шампунь с игрушкой в виде синего пингвина.

— Пойдёт, — улыбнулся я, прижав Аню к себе сильнее.

Её макушка коснулась моей шеи, а сама она запрокинула голову назад, чтобы наши взгляды встретились. Этот поцелуй получился долгим, но вдруг она отстранилась, посмотрев куда-то в сторону, в темноту.

— Ты слышишь? — спросила она у меня.

— Что слышу? — не понял я.

— Что-то пищит!

И я встал, чтобы прислушаться, — и правда, в темноте что-то пищало.

— Ты куда? Я с тобой! — поспешила за мной Аня.

А я шёл на звук — протяжный, высокий, с нотками помех, словно на секунду включали белый шум на телевизоре. Звук исходил от дерева, опутанного чем-то блестящим. Я обошёл ствол, а на другой стороне увидел рыжего пушистого котёнка, запутанного в алюминиевую проволоку. Он был плотно прикручен, и металл сдерживал его по конечностям, словно кандалы. Я выдохнул, опустив голову. Помимо хороших людей в жизни есть и живодёры.

— Ой, Саш, котё-нок! — протянула Аня.

— Ещё один рыжий в этом парке, — произнёс я.

— Его, наверное, специально привязали! — выдала в стиле капитана очевидность девушка. — Его надо вытащить!

И я взялся за проволоку, осмотрев в полумраке ствол, чтобы найти конец, и нашёл его — его спрятали под другие витки.

Забавно: на работе наматываю, на отдыхе разматываю. Но одно дело — мотать на стальной сердечник, а другое — освобождать существо из мяса и костей, ощущающее боль и страх.

— Погоди, дружочек, сейчас я тебя вытащу.

Проволока поддавалась, но в одном месте мне не хватило силы пальцев, и я, достав ключ от комнаты, использовал его как напёрсток, чтобы отжать плотный виток. Я постоянно проверял, не сдавлю ли я котёнка ещё сильнее. Тот, кто его замотал тут, потрудился на славу. Вот из таких и получаются новые Сидоровы, для кого боль других — лишь способ компенсировать свои комплексы. Для чего его тут примотали? На корм бродячим собакам, воронам, муравьям?