Ставлю ногу обратно на землю и поворачиваюсь к Калиде.
— Кто это?
Тот переводит мой вопрос сотнику, оставленному здесь за старшего.
— Кто это⁈ — Для убедительности палец Калиды тыкает в мужика у ворот.
Проследив за направлением пальца, сотник несколько растерянно отвечает:
— Дак, это карелы! Тут недалеча стоят.
Ответ не приносит мне никакой информации, и я недовольно хмурюсь. Брови Калиды синхронно повторяют мою мимику, и испуганный сотник тут же поясняет.
— Ентот старший у них, а чего хочет… Дык, кто ж его разберет — нехристя-то!
Вижу, что от сотника большего не добиться, и иду сам к воротам. Останавливаюсь в шаге от одетого в меха чужака и спрашиваю:
— Чего ты хотел, отец?
Обращаюсь к нему почтительно, потому как вблизи различаю, что передо мной уже старый человек.
Тот факт, что я говорю с ним на его же языке, не удивил чужака, а наоборот привел в восторг.
— Коли по-нашему знаешь, то, видать, ты тот самый консул и есть, про которого люди гаворят. — Словно забыв, зачем пришел, старик тут же отвлекся. — А ты и всякого зверя язык понимашь али тока человечий?
Мягко усмехнувшись, качаю головой.
— Нет, отец, по-звериному не понимаю и по-птичьи тож.
— Ааа! — Все так же завороженно глядя на меня кивает карел, и мне приходится напомнить ему:
— Так чего ты хотел-то? Говори, не бойся!
— А чего мне бояться, — с вызовом начал старик, — я уж пожил свое и бояться разучился!
Вдруг осознав, что начал не с того, он спохватился и, резко стянув с головы меховую шапку, склонился в поклоне.
— Ты уж извиняй, консул, за мое невежество. Мы к тебе со всем уважением. — Он выпрямился и, утерев со лба пот, забегал глазами. — Ты не серчай, дело у нас к тебе, защиты просим.
Калида осторожно тронул меня за плечо.
— Ехать бы надо! Вон ордынец уже в седле сидит.
«Ничего, подождет!» — Со злым раздражением бурчу про себя и вновь обращаюсь к старику.
— Так от какой беды ты защиты ищешь?
Покосившись на Калиду, старый карел развел руками.
— Мы тут испокон века живем. Вон там у озера. — Он махнул рукой в сторону леса. — Живем бедно, но налог завсегда платим. Под Ногородом жили, так ему платили, а как отец нынешнего князя, Жидислав Старый, под Тверь подался, так Бежецкому князю стали платить.
То, о чем говорит старик я хорошо помню. Это было еще в самом начале, тогда Бежецк был под Новгородом. Князь сего городка, ныне покойный Жидислав Ингваревич Старый, видать, сильно тяготился новгородским ярмом, потому как одним из первых откликнулся на мой призыв вступать в Союз городов. Я обещал всем членам Союза защиту, чем хитрожопый князек и воспользовался в полной мере. Едва вступив в союз, Жидислав тут же послал Новгород куда подальше и объявил себя самостоятельным. Новгородской господе это сильно не понравилось, но мне пришлось вступиться. Ссориться со мной и набирающей силу Тверью Новгород не решился, и дело как-то тихо сошло на тормозах.
Прокрутив все это в голове, бросаю на замолчавшего старика вопросительный взгляд.
— Так и чего же ты хочешь, не пойму?
— Дак справедливости! — Старик заискивающе глянул мне в глаза. — Мы сынку Жидислава, Ингварю Бежецкому, платим подушную, а защиты от него не имеем.
Ситуация понятней не стала, и, видя мое непонимание, в разговор встрял подошедший со спины сотник.
— Не разумею, чего ентот старый гаворит, тока думаю тут дело в ушкуйниках новогородских.
— Вот, вот! — Обрадовался старик, услышав знакомое слово. — Разбойники енти пришли и дань с нас требуют, а иначе грозят все дома наши сжечь, мужчин побить, а баб в полон увезти.
Теперь стало более понятна суть вопроса, а старик суетливо продолжает.
— Мы в Бежецк старейшин отправили, к Ингвару Жидиславичу с поклоном, мол, мы тебе подушный сбор платим, так ты защиту нам дай.
— Ну, а он⁈ — Спрашиваю, не сдержав интереса, и старик в сердцах машет рукой.
— Дак выгнал со двора! Едва псами своими не затравил, кричал, что с новгородцами ссориться из-за всякой чухони не станет.
Поворачиваюсь к Калиде, и тот, уже предвидя, что я сейчас скажу, умоляюще поднял руки.
— Нет, нет! Тока не сейчас!
Игнорируя его вопль, вновь обращаюсь к старику.
— А много ль ушкуников тех?
Почесав затылок, тот выдает внушительную цифру.
— Да сотни полторы, не меньше.
«Ого!» — Мысленно воскликнув, я теперь лучше понимаю Бежецкого князя. У того, поди, в дружине и трех десятков не наберется, ему, впору, о безопасности самого Бежецка беспокоиться. Полторы сотни отпетых головорезов не остановит деревянный тын городских укреплений.
Старый карел по-прежнему с надеждой смотрит на меня, а я мысленно подсчитываю.
«Тридцать стрелков моей охраны, полсотни в усадьбе. Даже если приплюсовать бежецких дружинников, то едва ли сотня наберется!»
В другое время я даже думать бы не стал. Риск здесь не уместен! Когда вернулись бы в Тверь, отправил оттуда возмущенное письмо в Новгород и потребовал извинений и компенсации. Даю девять из десяти, что новгородцы согласились бы, вернули все сторицей и молодежь свою урезонили. Им ссориться с Союзом городов резона нет, у них не только вся торговля на нас завязана, но и другая не менее важная причина имеется. Без нашего хлеба Новгород и одной зимы не переживет.
Так бы я поступил в другой раз, а сегодня я такой вариант отбросил сразу.
«Ты хотел отвлечься, хотел адреналина⁈ Вот и получай!»
Осталось решить только, как действовать.
Вновь поворачиваюсь к Калиде.
— Значит так! Бери десяток стрелков и отвези Абатай-нойона назад в Тверь. Я же с остальными.…
Договорить мне Калида не дал.
— И не думай даже! Я тебя не оставлю!
Из линии конных стрелков он выцепил глазами десятника.
— Ордынца вон и Ярила доставит, дело нехитрое.
Делаю строгое лицо.
— Не спорь! Делай как я сказал!
Я так жестко с ним, потому что понимаю, я собираюсь совершить рискованную глупость и трезвая разумность Калиды мне в этом точно не нужна.
Калида окаменел лицом и нахмурил брови.
— Нет! Хошь гони меня, хошь казни, но одному тебе сунуться в этот блудняк я не позволю.
За последние годы я уже так привык к беспрекословному подчинению, что вспыхнувший гнев — моя первая реакция на отказ подчиниться. Рот уже открылся для крика, но тут, как страховка, сработала многолетняя привычка держать эмоции под контролем. Выдохнув, отбрасываю минутный порыв и понимаю, что устраивать разборки на глазах Абатая и почти сотни стрелков плохая затея.
Резанув гневным взглядом по лицу друга, склоняюсь к его уху.
— Ладно оставайся, но даже не пытайся меня остановить!
Мрачно кивнув, Калида тут же развернулся и рявкнул на Ярилу.
— А ты чего лыбишься! Бери свой десяток и езжайте в Тверь. За ордынца головой отвечаешь!
Видя настрой старшего, десятник тянуть не стал и махнул возчикам рукой.
— Давай пошли! А ну, поживее!
Телеги тронулись к воротам, а я подошел к недоуменно вращающему головой Абатай-нойону.
— У меня тут неотложные дела появились, так ты не обессудь, поезжай один. Вон тот десятник, — я показал пальцем на Ярилу, — позаботиться о том, чтобы в дороге ты не знал ни в чем нужды.
Абатай недовольно скривил губы, но я не стал ждать его претензий. Хлопок по лошадиному крупу, и низкорослый степной конек бодро рванулся вслед за выстраивающимися стрелками охраны.
Проследив, как в воротах скрылся последний всадник, поворачиваюсь к Калиде. Тот с каменным лицом изображает безмолвное осуждение.
Игнорирую его здравый смысл и бодро хлопаю своего верного друга по плечу.
— Да, не хмурься ты! Все будет хорошо! Просто покажем новгородцам, кто на этой земле хозяин!
Часть 1
Глава 7
Середина июня 1263 года
На дворе усадьбы выстроены все имеющиеся у меня боевые силы, и, придерживая разыгравшуюся кобылу, я еду вдоль строя.
