Первыми стоят два десятка из моей охраны. У этих вместо положенных конным стрелкам арбалетов из подсумков торчат приклады громобоев с укороченными стволами. Штука убойная, но хороша только на дистанции двадцать пять-тридцать шагов не больше.
Останавливаюсь перед командиром первого десятка — Тимохой Жарым. Его я знаю хорошо. Он из добровольцев. Начинал в бригаде Ваньки Соболя простым стрелком. После битвы в долине Синьяль получил чин десятника.
Без тени сомнения назначаю его старшим этой двадцатки и еду дальше.
Следом выстроилась полусотня гарнизона усадьбы. Ее командир — сотник Петр Изветич Мороз. Этот из детей боярских, младший сын кого-то из дворян боярина Колталова. Тоже из Ванькиных орлов, тот его и рекомендовал на охрану ханши.
Простой подсчет говорит, что всего у меня под рукой семьдесят сабель. К тому же «режимный объект» тоже без охраны не бросишь. Значит минус, минимум, десяток.
«Остается всего шестьдесят, — делаю нехитрое заключение, — против полутора сотен!»
Видимо, Калида вел в уме тот же подсчет, потому что едва я закончил, он угрюмо резюмировал.
— Надо бы к князю Бежецкому послать. Пусть выводит свою дружину нам навстречу.
Мысль дельная! Три-четыре десятка князь наберет… Немного, но в целом будет у нас уже больше сотни.
Слуга тут же сбегал в дом и принес перо, чернильницу и лист бумаги. Расстелив лист на дубовой колоде, пишу прямо здесь во дворе. Закончив, сворачиваю трубочкой и отдаю Калиде.
— Отправь кого-нибудь в Бежецк!
Калида засунул грамоту в кожаный тубус и кликнул ближайшего стрелка. Не слезая с коня, тот подхватил послание и понесся в сторону Бежецка.
С того времени, как ханский посол покинул усадьбу, не прошло и получаса, а мы уже готовы к выступлению. Такой темп мне нравится, а главное, он соответствует моему настроению.
Нахожу взглядом виновника сей суеты. Дед все еще стоит у ворот и беспокойно крутит головой, не понимая происходящего.
Запрыгиваю в седло и подъезжаю к воротам. Дедок задирает голову в меховой шапке.
— Так чего мне передать-то своим, заступишься за нас али нет?
С усмешкой ошарашиваю его ответом.
— Ты не бубни без толку, а давай показывай, где ушкуйники новгородские лагерем встали.
* * *
Прикрываясь молодым ельником, смотрю на новгородский лагерь. Отсюда, с вершины холма, хорошо виден изгиб реки, где у самого берега стоят шалаши и шатры ушкуйников, а чуть дальше, на песчаной косе, чернеют бока вытащенных на берег карбасов.
С первого взгляда видно, что с числом старик не ошибся
«Почти десяток ладей на берегу, знать, точно не меньше полутора сотен. — Размышляю, не отводя глаз. — И как же их сюда занесло-то⁈»
Последний вопрос скорее риторический и эмоциональный. С родной географией я знаком неплохо и маршрут новгородцев примерно представляю. По Волхову в Ладогу, оттуда река Свирь, Онежское озеро, затем Шексна, Белое озеро, волок и вот она — Великая река Волга.
С Волги по речке… Тут моя мысль останавливается, и, повернувшись к стоящему рядом Бежецкому князю, спрашиваю.
— Как эта река называется?
— Дак, Сить это. — Произносит князь, и я уже по новой смотрю на бегущую внизу синюю извилистую ленту.
Для любого, знающего хоть что-нибудь о нашествии монголов на Русь, это название говорит о многом. Согласно летописям, на льду этой реки Бурундай разгромил войско Великого князя Юрия Всеволодовича, а его отрубленную голову преподнес Бату-хану.
Теперь, когда я знаю, что Батыя той зимой на Руси не было, возникает вопрос — кому же Бурундай преподнес бесспорное доказательство смерти князя Юрия. Уж не брату ли его родному? Или все по-другому там было?
Мысли эти, конечно, занятные, но совсем не ко времени, поэтому перевожу взгляд на Калиду.
— Что скажешь?
— Ты знаешь, что я скажу… — Начал было он, но, поймав мой жесткий взгляд, осекся.
Пара мгновений тишины, и он уже высказался по делу.
— Думаю ударить всем разом вон от того леска, чтобы им отход к ладьям не перекрывать. В суматохе они первым делом к ним кинутся, тут мы их и погоним. — Я молчу, и Калида добавляет. — Так лучше всего будет, и ворога одолеем, и жизни бойцам сбережем. Как наши, так и новгородские! Чай не чужие!
Предложенный вариант действительно неплохой. Лихая атака, навал, враг бежит! Адреналин зашкаливает, вроде бы то, что надо!
Все так, но едва я представил ушкуйников, садящихся на свои карбасы, как во мне тут же непроизвольно включился прежний расчетливый и циничный политик.
«Если новгородцы сбегут, то да, душу я отведу, но это и все. На следующий год или через пару лет они явятся вновь. Нет, эту проблему надо решать кардинально! Вот если из этой стычки устроить кровавое побоище, то тогда ушкуйники эти места запомнят надолго, а заодно будет повод жестко наехать на Новгородскую господу».
Тут дело в том, что Новгород давно уже водит меня за нос и всячески увиливает от вступления в Союз городов Русских. Сменяются посадники, а результат всегда прежний. Вот даже старшему Нездинича помог на стол посадничий взобраться, так и он туда же. Третий год пудрит мне мозг и находит одну отговорку за другой.
Быстро прикидываю в уме возможные варианты.
«Надо не только заставить ушкуйников принять бой, но и устроить им кровавую баню. Пленных забрать в Тверь и провести там показательный процесс. Мол сии грабители не только на Землю Союзную посягнули, но и на консула Твери руку подняли! Шум разогнать до небес и выход новгородцам оставить только один — вступление в Союз. А нет, тогда война! И родственные связи уже не помогут, ведь они на жизнь консула посягнули! Под такое дело можно будет всех союзных князей поднять, и даже Евпраксия угомонится и перестанет за братьев заступаться. — Представил себе испуганно-ошарашенные лица братьев Нездиничей и усмехнулся. — Нет, до войны дело не дойдет! Побоятся новгородцы, как силы Союзной, так и всеобщего осуждения!»
В новом свете вновь осматриваю местность. Выше лагеря ушкуйников река Сить заметно мельчает. Значит, там брод. Песочная отмель с ладьями чуть ниже по течению, лагерь еще ниже. Стоянку противника со всех сторон окружает открытое пространство. Скрытно не подобраться, но ближе к нам на другой стороне реки большие заросли ивняка. Прямо на берегу и даже частично в воде. Эта картина уже начала прорисовывается в диспозицию боя.
На предложение Калиды я до сих пор не ответил, и, зная меня, тот угрюмо молчит, а вот Бежецкий князь принимает мое молчание за согласие с предложенным планом.
— Я тож согласен! — Ингвар Жидиславич довольно крякнул. — Сгоним супостатов малой кровью!
Бросаю на него строгий взгляд и вижу причину сего согласия. Бежецкий князь боится! Он как огня боится мести новгородской, мол, вы гости столичные напакостите тут, а мне это дерьмо потом разгребать. Этих, может, и прогоните, а на следующий год другие придут, и град мой пожгут, и посевы вытопчут, и вообще по миру меня пустят! Коли уж столкновения не избежать, то ему выгодно, чтобы крови и обид кровных было поменьше, тогда все на заезжих тверичей можно будет списать.
Ход его мыслей мне понятен, но, к сожалению для него, надеждам его не суждено сбыться.
Повернувшись, подзываю стоящего поодаль Тимоху.
— Кусты на той стороне видишь? — Тыкаю в сторону ивняка. — Зайдешь туда со своими и, как будешь на позиции, подашь сигнал.
Тот согласно кивает, а я уже зову сотника.
— Ты, Петр Изветич, возьмешь четыре десятка и зайдешь нашим «друзьям» в тыл.
— Сделаем, господин консул! — бодро рапортует сотник, но тут вставляет свое слово Калида.
— Ежели наши стрелки с другой стороны зайдут, то отрежут ушкуйников от ладей!
Выдерживаю его взгляд и без слов подтверждаю.
«Именно так!»
Лоб моего друга прорезается глубокими морщинами, но он все же предпринимает еще одну попытку.
— Новгородцы народ упорный и в ближнем бою умелый. Коли мы их зажмем со всех сторон, то будут стоять до последнего!
