Последний маг Империи (СИ) - Щегулин Антон

Виктор Борисович уступал по размерам владельцу ломбардов. Но всё ещё был довольно крупным мужчиной. Выглядел лет на сорок, хотя на деле ему уже пятьдесят два.

Носил строжайшие костюмы, любил офицерские погоны. Что нас с ним объединяло, так это служба в императорской армии. Правда, когда служил Беклемишев, всё было куда строже и серьёзнее.

Двенадцать лет в лейб-гвардии, против моих четырёх в стрелковом полку.

― Разумеется, нет, ― сказал он и сел в кресло напротив, ― Но без таких ритуалов ни один разговор не будет приятным. Уж вы-то понимаете.

Я кивнул.

― Предложу последнее и приступим, договорились? ― спросил он.

― Разумеется, как же иначе?

Беклемишев взял бутылку царского коньяка, открыл её и налил в уже подготовленные бокалы. Аромат сладковатой горечи заполнил помещение.

― Царский, ― гордо произнёс он, ― шестнадцатилетней выдержки, был произведён в Кизляре. Невероятная прелесть. Поверьте, я пробовал самые разные коньяки, но этот…

Он сделал паузу и вдохнул аромат.

― Настоящее искусство. Попробуйте, пожалуйста.

Беклемишев протянул мне стакан, и я понюхал содержимое. Действительно недурно. Я был весьма посредственным сомелье, но чёрт возьми, этот коньяк даже я оценил по достоинству.

― М-м, ― промычал я, ― Потрясающе.

― Берите! ― резко предложил Виктор Борисович. ― Прошу, не отказывайте старику в удовольствии порадовать вас. Примите одну бутылочку от меня, правда.

Он достал свежую, закупоренную и протянул мне. Я конечно же принял этот подарок. В высшем обществе неприлично отказывать в таких случаях.

― Прощения прошу, Виктор Борисович, ― улыбнувшись, сказал я, ― Мне сейчас нечем вас отблагодарить в ответ, кроме собственного радушия. Вы застали меня врасплох.

― Полно вам! ― махнул он рукой. ― Даже не думайте об этом. Я сделал это от всего сердца, от души. Это подарок на ваш день рождения. Уже минувший, к сожалению, но лучше поздно, чем никогда, верно?

Ведёт себя он так, словно мы старые друзья. И в его жестах, в его действиях я не наблюдаю обмана. Хотя в глубине души знаю, что мы не друзья.

Впрочем, неудивительно. Если бы он не умел маскировать свои намерения, не залез бы так высоко по карьерной лестнице.

Мне вдруг стало интересно, какой у него дар? Что он умеет?

― Давайте перейдём к сути нашего разговора, Павел Андреевич, вы же не против?

― Нисколько.

― Дело в том, что нас с вами связывают не только финансовые обязательства.

― Если вы касательно…

― Нет, нет, ― он поднял руку и перебил меня, ― Даже не переживайте на этот счёт, у нас с вами серьёзный джентельменский уговор. Я не об этом.

Он сделал глоток коньяка и затянулся сигарой.

― Я бы хотел узнать у вас очень важную, можно сказать, интимную вещь, ― в его глазах промелькнули хищные искры, ― Дело в том, что на двадцатипятилетие все мужчины из знатных семей раскрывают в себе особый дар.

Теперь я начал понимать, к чему он клонит.

― Вы в себе обнаружили нечто подобное, Павел Андреевич?

Повисла недолгая пауза. Я обдумывал свой ответ. Сейчас ошибаться нельзя. Я точно знал, что он прощупывал почву. Это означало только одно. Он хотел понять, может ли он убрать меня здесь и сейчас.

А я не знал насколько он силён. И смогу ли я ему что-то противопоставить? Скорее всего, он тут не один. Но я пока жив. И пока меня никто не принуждал подписать кабальный договор отказа от собственности.

Значит у них недостаточно знаний обо мне. Это и может быть моим спасением.

На мгновение я даже напрягся. Это была очевидная ловушка, но я добровольно согласился в неё попасть.

― Особый дар? ― я решил косить под дурачка.

― Конечно, ― продолжал он, ― тот самый дар, благодаря которому вся знать и аристократия находится у власти. Имеет всё, что обычным людям не суждено иметь.

Я смотрел ему в глаза, не мигая. Он тоже не отрывал взгляда. Если бы Беклемишев был телепатом, он бы легко меня прочитал. Значит, он не телепат. Я знаю, как ощущается телепатия. Диана продемонстрировала. Не чувствую ничего похожего.

― Могу ли я знать, с чем связан ваш интерес, Виктор Борисович? ― я сделал короткую паузу. ― Ни в коем случае не хочу поднимать вопрос доверия, не подумайте. Я опасаюсь, что вокруг могут оказаться лишние уши. А мы с вами говорим о тайнах рода, которые не принято обычно раскрывать.

Он улыбнулся. Всякий раз, когда он это делал, я был готов поверить любому его слову. Настолько выражение лица Беклемишева становилось добродушным и приятным.

Даже зная обо всех преступлениях, к которым он причастен, я всё равно проникался глубочайшей симпатией.

Слова отца в письме звучали в голове: «Не верь ни единому слову Беклемишева».

― Конечно, Павел Андреевич, дело в том, что у меня для вас есть очень… ― он просмаковал это слово. ― Ну прям очень соблазнительное предложение.

― Какое же?

Он засмеялся.

― Простите, Павел, но я сначала должен узнать кое-что от вас и только потом дать кое-что взамен. Как вы считаете, это справедливый подход?

― Более чем.

― Поэтому и интересуюсь, молодой граф. Поверьте, у меня нет никакого резона вам лгать или водить вокруг пальца. Я человек деловой, решения принимаю деловые. Если вижу потенциал в молодом человеке, то я обязан дать ему шанс. Позволите небольшое лирическое отступление?

― О, я буду только рад, Виктор Борисович.

Разумеется, ни о какой радости не могло быть и речи.

― Чудно, ― он сделал затяжку и приступил, ― Правда в том, что я далеко не всегда владел таким количеством знаковых мануфактур Империи. И далеко не всегда я имел такую власть, как сейчас.

Я ещё больше напрягся.

― Когда я был молод, меня определили на службу в Императорской армии, я прошёл войны, прошёл лишения, утрату. Когда я вернулся в родную столицу, мой отец был убит. Тайно. Убийцу никто найти не мог.

Всё это время Беклемишев смотрел мне в глаза. А я не мог оторвать взгляд. Словно он меня заморозил. И вокруг постепенно сгущалась едва заметная дымка. Внезапно мне стало легко. Я расслабился и растёкся в кресле.

― Я не смог стерпеть утраты. Безусловно, у меня были и другие родственники, которые помогали. Но я уехал в Сибирь, чтобы остаться наедине с собой и понять, как действовать дальше.

Он тяжело вздохнул.

― Отец был для меня всем. С ним у меня был смысл жизни, с ним у меня была опора и поддержка. Без него ― всё. Пустота.

Беклемишев сделал ещё один последний глоток коньяка. У меня перед глазами всё плыло. Я не мог пошевелиться. Будто меня околдовали. И мысли были такие медленные, тягучие. Словно я умственно отсталый.

― В Сибири у нас имение есть, ― продолжал он, ― Довольно скромное, особенно по меркам интеллигенции. Там я и осел на год. Никого не принимал, ни с кем не разговаривал. Лишь читал, охотился, да колол дрова на печь.

Внезапно я проникся его рассказом и начал уважать Беклемишева. А ведь он тоже боролся с утратой. Но по-своему. Если я просто закрылся ото всех, окунувшись в бесчисленные интрижки со знатными дамами, то он уехал в Сибирь.

Мы разные, но в то же время так похожи.

― И за этот год без меня практически сгинул весь наш род, ― затягиваясь сигарой, продолжал Виктор, ― Понимаете, Павел Андреевич? Я подставил собственную семью. В момент, когда я был нужен, меня не было.

Должно быть это очень больно. Я проникся глубоким сочувствием к нему. Он виноват, но отец был для него всем. Неудивительно. Другой на его месте и вовсе мог бы покончить жизнь самоубийством.

― В тот момент я понял всё. Понял, в чём смысл моей жизни, в чём моё предназначение, ― он говорил искренне и открыто, ― Но было уже поздно, понимаете, Павел? Я вернулся в Москву, а здесь были руины моего рода. Всё сгинуло. Вся собственность, все мануфактуры. Остатки облигационных займов растаскали шакалы за бесценок.

Я помрачнел. Мы с ним так похожи. Только я в той ситуации, когда всё ещё можно исправить.

― Знаете, кто такие шакалы?