Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

– Ты, Серёга, просто волшебный фей, – обрадовался он.

В квартире было так же, как и в прошлый раз – неприбрано и накурено.

Он открыл бутылку и налил по чаркам.

– Пей, – предложил он.

– Я не пью, – отмахнулся я.

– Ну ладно, мне тогда придётся и за тебя, и за себя, – кивнул он. – Где справедливость?

– Точно. Справедливости пока нет.

Он замахнул стопарь, вернее небольшой стаканчик, откинулся на спинку дивана, и довольным голосом произнёс:

– Помнишь этого чмошника?

– Смотря какого, – ответил я.

– Это точно, чмошников много. Ну, студента моего, фуеблогера.

– Как такого забудешь?

– Короче, я тут его пранкнул, – сказал он.

– Что сделали? – переспросил я.

– Пранк, розыгрыш, – пояснил он. – Мы с нашим третьим однопартийцем… Погоди…

Он потянулся, взял бокальчик, стоящий передо мной, выпил, крякнул, тут же развернул фольгу и впился зубами в уже почти остывшую шаурму.

– Ах, какой ты молодец. И чего ты каждый день ко мне не ходишь?

– Подумаю об этом.

– Правильно, подумай. Короче, мы прикололись. Позвонили Вите и сказали, что типа вам звонят из приёмной начальника УВД.

– А зачем? – спросил я.

– Для хохмы, – ответил он.

– А кто разговаривал?

– Я разговаривал, – признался Сергеев. – Голос похоже делаю.

– На кого похоже? На Щеглова?

– Да нет, – усмехнулся он, – на всех этих казённых бюрократов. Короче, мы ему сказали, молодец, Витя, охеренные ты статьи пишешь, и про школу всё вскрыл чётко, молодец, и вообще всё по делу. Надо сейчас какой‑нибудь забойный материал выдать. Про девяностые было бы лучше всего. Так сказать, взмутить, поднять со дна осевших негодяев. И если кто будет на тебя наезжать, помни, я даю тебе полную защиту, я в тебя верю, действуй. И когда уедешь в Москву, я тебя и там защитю. А если будут обижать, звони напрямую мне. И телефон оставил.

– Какой телефон? – напрягся я.

– Ну как какой, – сказал он, улыбнувшись, – Щегловский прямой телефон.

Я поморщился. Сводить их напрямую было очень плохой идеей…

– Пусть звонит, вот хохма будет, – засмеялся Сергеев.

Хохма была явно поганенькой. Надо будет сообщить Вите, что его надули… Причём, пока он не опубликовал, то что я хотел.

– Депутат Нащокин, – кивнул я. – Что про него скажете?

– Депутат Нащокин, хитрожопая скотина, – пожал он плечами. – Пробрался в Думу, как его только выбрали. Нашёл маленькую партию, забашлял, его включили в список. Жду, когда мандата лишат.

– А откуда у него деньги?

– Деньги у него от тестя. Откуда же ещё…

– Вы с ним пересекались? – спросил я.

– Пересекались, – ответил он. – Он теперь в Москве, а я в говне и в соплях, вот так мы пересекались.

– Подробности расскажите?

– Нет.

– Понятно, – кивнул я. – Я тут смотрел информацию о нём в интернете, и меня заинтересовала одна фотография. Хочу, чтобы вы на неё глянули.

Я нашёл ту самую фотографию, зашёл в интернет через телефон и нашёл. Растянул её на экран и показал Сергееву. Увидев человека на экране, он как бы замёрз, лицо чуть дрогнуло, и сам он закаменел на одну секунду, даже меньше. Но я заметил.

– Не знаю его, – сказал он прохладно.

– Знаете, Сергей Сергеевич. Я же вижу, что знаете.

– Нет, тебе показалось. Не знаю.

– Да ладно, – кивнул я. – Ну, неужели это он?

– Кто он?

– Неужели Ширяй?

Сергеев стал серьёзным, откинулся на спинку дивана и уставился на меня. Долго смотрел, тяжело. Наконец спросил:

– Какой ещё Ширяй?

Какой Ширяй? Да тот самый, которому меня Никитос продал.

– Ну, Ширяя‑то вы знали, – кивнул я. – Не могли не знать. Скажите мне, это он?

– Где ты нашёл эту фотографию?

– Да вот, я же показываю. В поисковике. Забил Нащокина, листал фотки. И попалось это.

– Надо же, прощёлкали, – покачал он головой. – Это тесть Нащокина.

– Тесть Нащокина, – повторил я.

– Да. Это тесть Нащокина.

– И как его зовут?

– Лещиков. Магнат, финансист, промышленник. Олигарх, но не явный, а скрытый.

– И он, стало быть, – кивнул я, – есть тот самый кошелёк Нащокина.

– Тот самый. И не только Нащокина. Много, чей кошелёк. И Щеглова, и Нащокина. Ещё нескольких важных людей, чьи имена не следует произносить вслух.

– Любопытно, любопытно. И откуда же взялся этот магнат?

– Взялся он из того же места, из которого все берутся. А вот потом, в девяностые, он преуспел, да только успех его имел слишком уж выраженную криминальную составляющую.

– Да как же он так это провернул на глазах у восхищённой публики?

– Как‑как… Каком кверху. Убийство, похороны, отпевание, вереница машин, федеральные каналы, смерть криминального авторитета, державшего в кулаке всю Сибирь и немного Москву, и чуть‑чуть Питер.

– Охренеть, Сергей Сергеевич.

– Охренеть, – кивнул тот. – Чувствую, Серёга, подведёшь ты меня под монастырь…

– Не подведу.

– Я очень надеюсь, Сергей Иванович, – сказал он, будто даже протрезвев, – что, обсудив с тобой этот животрепещущий эпизод нашей истории, я не подписал себе смертный приговор.

– Да что вы, Сергей Сергеевич. Я ситуацию понимаю. Даже не думайте. От меня ваше имя в связи с этим человеком никто никогда не услышит.

– У него фотографии нет ни одной, – как бы продолжая думать о своём, задумчиво сказал Сергеев. – Вот загугли Лещикова, ни информации, ни фоток, всё чисто, а то, что вот эта мутная и неразборчивая фоточка каким‑то образом осталась в сети, так это просто случайность и ничего больше.

Я кивнул

– Но я тебе вот что посоветую. Серьёзно, без шуток, прибауток и хохмочек. Забудь об этом. Не копай в эту сторону. Не надо. Никому от этого хорошо не будет. Ни тебе, ни твоим близким. Поверь. Я знаю, что говорю.

– Я понял, Сергей Сергеевич. В любом случае, сейчас мне не до Ширяя…

Он поморщился.

– Давай, вот это слово тоже без крайней нужды не повторяй. По крайней мере, при мне.

Выйдя от Сергеева, я вспомнил про Альфу. Она же со мной хотела поговорить. Я достал телефон, но решил не звонить. Всё равно идти мимо, так что просто зайду, заодно и побуду у неё какое‑то время. И мне, и моей мыши, и химическим веществам очень хотелось поскорее её увидеть. Честно говоря, я вдруг понял, что даже соскучился по ней.

Все эти вечеринки с маленькими задорными красотками с бушующими гормонами были довольно утомительными. С Альфой было проще. Недолговечно, я понимал, но нам обоим нужна была эта близость, этот союз, этот выход в космос. Для того, чтобы не сожрала действительность. И ей, и мне…

Пройдя мимо театра, я зашёл в кофейню и взял два стаканчика кофе с собой. Для себя чёрный эспрессо, а для неё ванильный раф. Стаканчики мне поставили в картонную подставку, как в кино. Я подошёл к подъездной двери и достал ключ, который с прошлого раза так и болтался у меня в куртке. Приложил чип, замок загудел как игрушечная полицейская машина и пустил меня в холодный влажный подъезд, давно не знавший ремонта.

Я пошёл вверх по ступеням, и в этот момент зазвонил телефон. Я достал его из кармана. Номер был незнакомый. Я ещё подумал, отвечать или нет, но ответил.

– Алло…

– Здравствуйте, – послышался казённый женский голос. – Вас беспокоят из кардиологии из областной больницы.

Мышь начала копать нору, и в желудке стало горячо. Кровь прилила к голове…

– У вас лежит Роза Каримовна Гафарова, да? – спросил я.

– Да, я поэтому и звоню…

Слова растягивались, будто в магнитофоне застряла плёнка. Тянулись и тянулись, теряя смысл и превращаясь в пугающий инопланетный бас…

– … я хотела сказать, что она пришла в себя…

Фу‑у‑у‑х….

Я выдохнул, почувствовав моментальное облегчение и нажал кнопку звонка квартиры Альфы.

– Роза Каримовна просила передать, что хотела бы с вами встретиться. Она просит, чтобы вы к ней приехали. Но сегодня это ещё невозможно. Сегодня уже дело к вечеру, и лечащий врач пока не разрешает встречи. А завтра утром, с утра до шестнадцати часов, вы можете подъехать в любое удобное время. Что передать Розе Каримовне? Вы приедете?