Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

Она усмехнулась, прикрыла веки и лежала молча некоторое время, потом резко распахнула глаза и уставилась на меня.

– Ты нашёл? – спросила она.

– Ну вы же мне оставили подсказку. Фотографию на кровати. Да, нашёл.

– В часах? – проскрипела она.

– В часах.

– Молодец. Я верила, что ты не тупица.

Я засмеялся.

– Ну, спасибо.

– Не смейся. Эдик на это дело жизнь свою положил. Справедливости хотел.

– Знаю, – сказал я серьёзно. – Знаю. Я отношусь к этому не просто бережно и с уважением, но и с сознанием того, через что пришлось пройти Эдуарду Степановичу Калякину.

– Молодец, – прошептала она. – Хороший мальчик.

Она снова закрыла глаза. Я тоже молчал, не желая её беспокоить. Прошло минуты три или четыре. Пикали приборы, шелестело перо самописца, пахло спиртом и чем‑то непонятным, больничным…

Вдруг открылась дверь палаты и вошла медсестра. Роза вздрогнула, открыла глаза и уставилась на меня, вроде как не понимая, кто я такой и где мы находимся. Потом взгляд её прояснился, и она чуть усмехнулась.

– Роза Каримовна, Сергей вам гостинцы принёс, – громко и чётко сказала медсестра. – Доктор разрешил. Я вам поставлю здесь на тумбочку, а чуть попозже приду, порежу хурму на кусочки, чтобы удобнее было кушать. Смотрите, какая она румяная, сочная и спелая.

– Язык вяжет? – спросила Роза.

– Не знаю, – улыбнулся я, – не пробовал. Но продавец сказал, что вкусная.

– Люблю, когда вяжет, – сказала Роза. – Раньше купишь, бросишь в морозилку, потом достаёшь и ешь зимой. А она такая… язык аж деревянный.

Роза снова закрыла глаза.

– Сергей, – тихонько сказала медсестра, – я думаю, вам уже пора. Розе Каримовне надо отдыхать, она ещё слабая.

– А завтра можно прийти? – спросил я.

– Можно. Лечащий врач не возражает. Приходите, если сможете, лучше пораньше.

– Я постараюсь, – ответил я и поднялся со стула. – Роза Каримовна, выздоравливайте. У нас с вами дел ещё знаете сколько? Ого‑го, мы с вами ещё горы свернём.

– Свернём, свернём, – проскрипела она и снова приоткрыла глаза. – Но только ты уж, наверное, сам. Без меня. Соскучилась я по Эдику.

Она снова едва заметно усмехнулась, и глаза у неё снова закрылись. Я встал и пошёл тихонечко к выходу, но она вдруг меня окликнула.

– Серёжа, – тихо сказала она. – То, что в часах, не всё. Ещё внизу…

Глаза её снова закрылись.

– Всё, Сергей, завтра договорите, – сказала медсестра.

– Завтра… – сказала Роза. – Приходи…

Больше она ничего не сказала, будто отрубилась, резко погрузившись в сон. Грудь её медленно поднималась и опускалась. Я задержался на секунду, но медсестра буквально вытолкала меня за дверь.

– Ты где‑то пропал? – спросила мама, когда я вошёл домой. – Школа вон когда закончилась.

– Мам, ну ты чего? Я ж не маленький мальчик, чтобы контролировать каждый шаг. Ты бы могла мне позвонить или написать, я бы тебе ответил, если волнуешься. Я ж не привязанный, чтобы сразу бежать. У меня могут быть кое‑какие делишки, интересы и так далее.

– Что за делишки ещё? Твои делишки ограничиваются учебниками.

– Ну ладно, ладно.

– Вот тебе и ладно. Иди давай, обедай.

Я, помыл руки и сел за стол.

– Зазноба твоя приходила, – кивнула мама, ставя передо мной тарелку с рассольником.

– Серьёзно? – усмехнулся я. – И кто же это, если не секрет?

– Смотрите на него, плейбой, нашёлся. У тебя что, много девиц что ли?

– Да бегают там за мной, – подмигнул я. – Разные.

Мама рассмеялась.

– Ой, Серёжка ты, Серёжка. Хорошо мне с тобой. Вечно ты пошутишь. Даже если на душе плохо было, сразу отлегает.

– А почему это у тебя на душе плохо было?

– За тебя переживаю.

– Мам, не переживай, без аттестата не останусь. На школе этой свет клином не сошёлся.

– Это что за разговоры? – возмутилась мама.

– Ну это я так, для тебя рубикон обозначаю. А вообще‑то я собираюсь экзамены сдать, и сдать успешно.

– Ну вот, другой коленкор.

– Так кто приходил‑то?

– Да Настя. Настя приходила. Спрашивала, когда будешь. А что я скажу? Я и сама не знаю, когда ты будешь.

– Ну да, ну да.

После обеда я подошёл к двери.

– Ты куда опять? Ещё и раздетый.

– Да пойду, к Насте загляну, – ответил я.

– Ну давай, давай. Недолго только смотри, чтобы не во вред учёбе.

– Ага. На пользу.

Я поднялся на два этаж выше. Настя жила напротив Соломки. Позвонил в дверь. Сначала было тихо. Потом раздались шаги, кто‑то подошёл к двери.

– Кто, – услышал я немного встревоженный голос Насти.

– Горгаз, открывайте.

Повисла пауза.

– А у нас плита электрическая, – ответила она.

– Полиция нравов. Открывайте!

Она затаилась на пару секунд, а потом раздался звук открывающегося замка. Настя открыла дверь. Глянула удивлённо, растерянно и так, будто провинилась. На ней была старая растянутая футболка, трикотажные шорты и розовые мягкие тапочки с мордами собак.

– Ну здравствуйте, барышня, – кивнул я.

– Ты ко мне?

– Нет, к дяде Лёне, просто дверью ошибся, – сказал я и переступил через порог. – Чё как, Анастасия? Решил вот комнату твою посмотреть. Ты одна что ли дома?

– Да… Проходи… Хочешь чаю? У меня конфеты есть. А, может, мороженое?

– Сладкое делает мужчину подобным женщине, – ответил я и подмигнул.

Квартира была большой, но давно не знала ремонта. Ремонт когда‑то сделали серьёзный и средств вложили много, но и лет с той поры тоже прошло немало, так что интерьер выглядел уставшим, давно не обновлялся.

Настина комната была выкрашена в розовый цвет. Пони, радуг и единорогов здесь не было видно, но несколько мягких игрушек на кровати намекали на то, что взросление, хоть и произошло стремительно и быстро, но детство ещё в полной мере присутствовало и в её жизни, и в её голове.

– Мама сказала, что ты заходила, – сказал я и без приглашения уселся на стул у рабочего стола. На нём валялись модные журналы, книги, пуговицы и краски. А напротив стола, прямо к стене, были прилеплены несколько листов с акварелями. Пейзаж, натюрморт, Сергей Краснов, автопортрет, натюрморт, Сергей Краснов. И ещё раз Сергей Краснов.

– Вот этот, – показал я пальцем на самый удачный. – Этот мне нравится.

Я обернулся к ней. Она стояла красная как рак.

– Чего? Чего ты засмущалась? Ты сама нарисовала? Молодец. Хочу тебе сказать, что у тебя, похоже, талант.

– Ага, какой там талант, – махнула она рукой. – Ничего не получается…

– Получится, Настя, получится. Уже получается, а получится ещё лучше. Главное стараться, потому что, может быть, тебе родители и говорили, но от этого истина не перестаёт быть истиной. Ведь для успеха нужно только тридцать процентов таланта, а остальное – это упорство и кровавые мозоли.

Она поджала губы, посмотрела на свои тапочки, а потом подняла голову.

– Серёжа, слушай, я знаю ты…

Она помотала копной своих зелёных русалочьих волос и замолчала. Стало тихо, и я услышал, как на кухне из крана капала вода. Кап‑кап‑кап…

– Да говори, говори, чего? Чего ты меня‑то стесняешься? Я ж не Карабас‑Барабас.

– Ну, в общем, – выдохнула она. – Ты меня прости, пожалуйста, я чё‑то как дурочка повела себя. Выпила лишнего…

– Ты какой раз имеешь в виду? За какой извиняешься? За какой из тех раз, когда ты повела себя как дурочка?

Щёки её снова вспыхнули. На этот раз не от смущения, а от негодования.

– Настя, – сказал я, – ты классная, красивая, умная, интересная. И, несмотря на свой возраст, сексуальная.

– Что?

Она быстро захлопала глазами.

– Но ты же ещё ребёнок. Тебе ещё знаешь сколько взрослеть?

– Что⁈ – возмущённо воскликнула она.

– И технику надо нарабатывать художественную, экзамены сдавать, школу заканчивать, в конце концов. Поступать куда‑то..

– Я стараюсь, – сердито ответила она.