Сирийский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

На меня посмотрел лётчик-штурман с некоторым удивлением. Бортовой техник же просто замотал головой.

— Чего кислые? Как будто первый раз вертолёт ломаем, — спросил я у ребят.

— Думаем что дальше. Какое наказание будет, товарищ командир? — спросил у меня правак.

— Узнаете. Все по шее получите. Командир ваш чуть больше, разумеется, — ответил я.

После посадки на базе, к вертолёту уже подбежала команда техников выслушать замечания по матчасти. Всё рассказав Гвоздеву, я подозвал к себе Могилкина и отвёл его в сторону.

Сняв шлем, я достал из кармана кепку и надел её. Начинало холодать, а с мокрыми волосами на улице было некомфортно.

— Товарищ командир, я всё понял. Такого… — начал говорить Петруччо, но я его перебил.

— Ничего ты не понял, Могилкин. Тебе пока слова не давали. Поэтому слушай, а лучше записывай, — сказал я, всматриваясь в глаза парня.

Петруччо понял мои слова буквально и… достал наколенный планшет, чтобы сделать записи.

— Я готов, — ответил Могилкин.

— Ни хрена ты не готов. У тебя в грузовой кабине люди и с тобой экипаж рядом. Ты командир и отвечаешь за личный состав. Они тебе верят и уверены, что ты их доставишь домой. Но ты решил превратить боевой вылет в тренировочный. Пройти над землёй как можно ниже, при этом не зная препятствий на маршруте, так?

Петруччо кивнул и убрал в карман планшет.

— Так точно, товарищ командир.

— Если не требует ситуация, ты должен лететь на расчётной высоте. Или ты думаешь, что старший штурман просто так выдаёт маршруты?

— Никак нет. Не просто так. У него ж голова побольше моей.

Я сделал шаг к Могилкину и положил руку на его голову.

— Да одинаковые у вас «скворечники». Содержимое только немного отличается.

Справа от меня показался лётчик-штурман Могилкина. Однозначно он стоял за одним из вертолётов и подслушивал.

— Сюда иди, Игорёшка, — подозвал я парня.

Правак у Могилкина — «Игорёшка». Невысокий, круглолицый и с огромными глазами. Его зовут уменьшительно ласкательным именем все.

— Товарищ командир, прибыл по вашему указанию.

— А ты куда смотрел? Столбы чего не увидел? Почему не сказал, что слишком низко идёте? Или ты из тех, кто следует принципу — «наше дело правое — не мешать левому»⁈

— Никак нет. Я…я не заметил, — ответил Игорь.

— Два столба в пустыне среди холмов и не заметил? На ВЛК у меня поедешь внеочередное. Причём с самым полным обследованием. Узнаешь, по какому случаю лётчикам на окошко цветочки приносят во время стационара.

Молодые ребята переглянулись и вопросительно посмотрели на меня.

— Чего смотрите⁈ Ты, Могилкин, через два часа заступаешь на неопределённое время на командный пункт. Там полковник Каргин уже устал. Даже чай себе сделать не успевает, вечно мой допивает.

Парни не сдержали улыбок, но мне пока было не до смеха.

— Отставить ржать. А ты, Игорёшка, с этого дня бессменный дежурный по расположению нашей эскадрильи в здании высотного снаряжения. Ферштейн?

— Так точно, — хором ответили парни.

— А теперь исчезли, пока я ещё сильнее не разозлился. И… снаряжение моё прихватите.

Отдав ребятам шлем и автомат с жилетом, я направился на командный пункт. Уже представил себе, как будет «радоваться» Каргин моему докладу. Для себя же я сделал вывод, что главная цель на первом этапе разбирательства достигнута. Люди и вертолёт цел. С Ми-8 сейчас поработают техники, и он будет ещё целее.

На командном пункте была небольшая суета со стороны сирийцев. Они собирали доклады о состоянии дел в Пальмире и куда-то постоянно звонили.

Виктор Викторович — заместитель командира смешанного авиационного корпуса, сидел на своём месте и уже слушал другого «свидетеля» последствий аварии Ми-8.

— Безрассудство! Полная безответственность. Высшая степень безалаберности. Совершенно не понимает, что такое безопасность… — не унимался Димон Батыров.

— Сергеевич, ну ты прям любитель слов на «без», — покачал головой Каргин, и жестом подозвал меня.

Как только я подошёл ближе, он немного смягчился и сменил тон.

— Я уже не говорю, что этот Могилкин Сан Саныча подставил. И это в то время, когда командование дало указание представить весь личный состав к награждению, — разводил Димон руками.

— Этот эпизод не повлияет на награды, — сказал я, но Каргин прицокнул языком.

— Как знать, Сан Саныч. У командования может быть другое мнение. У меня, например. Вот Могилкин, он чей? — спросил меня Виктор Викторович.

— Свой собственный, товарищ полковник, — ответил я.

Батыров не сдержал улыбку, а Каргин шутку оценил по-своему.

— Ты мне тут «Простоквашино» не цитируй. Твой ведь подчинённый, авиационный хулиган? — спросил у меня Виктор Викторович.

Я выдержал паузу и решил, что надо говорить прямо, а не играть в вопросы и ответы. Намёк мне становится понятен.

— Товарищ полковник, Могилкин — мой подчинённый. Отвечаю за него я. Нарушил ли он правила полёта? Нарушил. Надо ли это дело пресечь на корню? Надо. Но не нужно его макать лицом в грязь и не давать умыться. Мы так можем лётчика потерять.

— Хорошие слова. А что насчёт тебя? Твоя вина в этом тоже есть. Почему ты именно ему доверил, а не другому? — ехидно улыбнулся Каргин.

Что-то не нравятся мне намёки Виктора Викторовича. Как будто виноватого пробует из меня сделать. Судя по выражению лица Батырова, он тоже удивлён подобным разговорам.

— Потому что старший лейтенант Могилкин по всем видам упражнений подготовлен. И не вами ли он отмечался два месяца назад в лучшую сторону?

Тут Виктор Викторович стал серьёзнее. Он наверняка помнит, когда перед большим числом лётчиков хвалил Петруччо за посадку с отказом рулевого управления.

— Помню. Ну… раз всё более-менее, то ограничимся отстранением от полётов и сдачей зачётов. Месяца хватит? — спросил Каргин.

— Вполне. Мы его ещё дополнительной работой нагрузим, — поспешил с ответом Батыров.

— Не сомневаюсь. Кстати, сегодня на ночь задач нет. Держите в готовности дежурную пару и экипаж ПСО, а завтра утром уже уточнимся. Отдыхайте, — отпустил нас Каргин и пошёл к чайному столику за ароматным напитком.

Так уж получилось, что именно сегодня старый Новый год. К сожалению, Новый год мы все встретили в поте лица, под гул двигателей и с запахом керосина. Вот и было принято решение немного расслабиться сегодня.

Вечером представилась возможность посидеть за столом всем составом. Вертолёт Ми-8, который сегодня намотал провода, к этому времени восстановили, а Виктор Викторович на командном пункте перестал ломать шариковые ручки и простые карандаши от злости, поскольку я ему отправил в помощь Могилкина.

Заместитель командира корпуса даже позволил мне ненадолго отлучиться на вечерний «курултай», оставив Петруччо за себя.

Вечер в Тифоре сегодня весьма был прохладным, но с нашей точки зрения, по‑домашнему тёплым. В нашей комнате в здании высотного снаряжения пахло всем сразу. Только что пришедшие с вертолёта Бородин и Чёрный слегка пахли авиационным керосином, а табачным дымом, кажется, пропахли все. В то же время в комнате стоял аромат сирийских пряностей и апельсиновой кожуры. В углу, словно из другой жизни, стояла фанерная ёлка, облепленная самодельными гирляндами из фольги.

Столы сдвинули в один ряд, чтобы весь лётный состав мог разместиться.

— Кто в чём. Надо форму одежды определить, Сан Саныч, — задался вопросом Батыров, увидев, как Заварзин присаживается за стол в футболке.

— Мы не на официальном мероприятии. Всё по-походному, Дим, — тихо сказал я, присаживаясь на своё место.

Кто-то сидел в расстёгнутых комбинезонах, кто-то в рубашке, кто-то в майке. На столе — пёстрая смесь Советского Союза и Востока. Банки тушёнки и селёдка в масле, хлеб и лепёшки, несколько баночек с огурцами и квашенной капустой из посылок. А рядом — дары сирийского рынка из соседнего города Эль-Карьятейн: ярко‑оранжевые мандарины, гранаты, инжиры, оливки с перцем и миска томатов.