Сирийский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

Звездой вечера был Иннокентий. Он выписался из госпиталя и был готов уже сегодня приступить к полётам.

— Мужики, ну скучно в госпитале. Порядок такой, что хочется где-нибудь намусорить. Меня там только что не целовали в самую ж… жестяная банка⁈ — воскликнул Кеша, увидев на столе популярную на Западе газировку в красно-белой банке.

Удивительно, насколько радуется Петров. Мне, видевшему не только этот сладкий напиток в большом количестве, иногда сложно понять, как во времена дефицита мои товарищи ценят столь простые вещи.

Гул голосов стоял как в школьной столовой. Старший лейтенант Чёрный из экипажа Бородина горячо доказывал Заварзину, что «Динамо» из Минска сильнее «Спартака» и что Платини — футболист десятилетия. Его тут же перебивал Игорёшка, стоявший насмерть за красно‑белых.

— Погодь, вы только в позапрошлом году чемпионами стали. А «Спартак» — сила!

— Народная команда, — вторил ему Заварзин.

С другого конца стола вспоминали песни. Один вытягивал строчку Высоцкого, а другой усмехался, мол, скоро все будут слушать «Кино», вот увидите.

— Азартно спорят, но без злости, — улыбался Батыров.

— Эта энергия означает живых, настоящих людей, — ответил я.

В комнату вбежал Могилкин. Его застолье проходило на командном пункте рядом с Каргиным.

— Командир, я в туалет отпросился, только чтобы с вами посидеть, — улыбнулся Петруччо.

— Вот видите, Дмитрий Сергеевич. Это называется смекалка, — улыбнулся я.

— А по-моему самовольное оставление боевого поста, — возмутился Батыров, но я решил обстановку разрядить.

Быстро поднял бокал с соком и объявил второй тост.

— Товарищи, буду краток. Предлагаю выпить за победу и возвращение с ней домой. А в Сирии оставить мир и процветание. Ура!

Все поднялись и после чоканья выпили. Могилкин же быстро перекусил, обмолвился парой фраз с парнями и убежал. Туалет вечным не может быть.

— Девушку видел сегодня на рынке. Красавица, комсомолка, спортсменка… ну я уже забыл, как мне ещё её похвалить. Шла с корзиной апельсинов, так вся улица на неё оборачивалась! А я такой иду и на неё не смотрю. Ну вид делаю, что в сторону, — рассказывал Ибрагимов, который с Хачатряном сегодня ездил за продуктами.

— Это на рынке? А ты видеомагнитофоны там не видел, — тут же отозвался Заварзин.

Я помню, что он очень хотел приобрести себе.

— Ай, слушай, я на девушку смотрел. У неё такие… глаза большие были, что платье чуть не порвалось. Но был магазин с электроникой. Завтра поедем и купишь.

— Отлично! — обрадовался Максут.

Я больше молчал, чем говорил. Слушал, отмечая каждую интонацию. Вот Кеша заливается смехом громче всех. А у старшего штурмана взгляд всё время метался к мандаринам.

— У меня дочери любят их. Прям не могут без апельсинов и мандаринов, — улыбался он, рассказывая, что недавно получил из дома письмо.

Ну а холостяки всё думают о девках и шумят громче всех, чтобы не показать зависть к семейным.

— Вот она! Мне говорили, что она в Афганистане была. Смотрите, она в интервью и говорит об этом, — передавали ребята из рук в руки журнал «Советский экран».

Где они его тут достали, понятия не имею. Возможно, притащили с собой из Хмеймима.

— Да чтоб я Арарат руками двигал! Вы это видели⁈ — вскочил Хачатрян, тряся журналом перед парнями.

Вроде бы прошло всего два тоста, а так разгорячился сын армянского народа.

— Рубенчик, обороты убавь и не подскакивай, — тихо сказал я, а то Батыров уже напрягся и собирался перейти в режим «начальника».

— Командир, тут такое, что я мамой клянусь, забыл все русские предложения. Это же вы! — протянул он мне раскрытый журнал.

На нескольких страницах было напечатано интервью актрисы, которую назвали лучшей в прошлом году.

— Сан Саныч, а ты хорошо смотришься на этой фотографии, — показал Батыров на снимок в центре страницы.

Когда-то в Баграм прилетала группа актрис, и эта девушка была среди них. Я её хорошо запомнил. Мы тогда даже сфотографировались рядом с вертолётом.

— Мне она говорила, что служит в театре Ленинского комсомола, — улыбнулся я, смотря на фото актрисы.

Пожалуй, из всех тех дамочек, она была самая утончённая. Лучезарный взгляд и ощущение такое, что эта девушка всегда улыбается. Ну и бирюзовый блеск её глаз виден даже на цветной фотографии.

— Ну, я просто ей показал Ми-24, — ответил я, передавая журнал обратно.

— Ооо! — протянули все в комнате.

— И как? Ей понравилось? — улыбнулся Димон.

— Товарищ подполковник, а кому может, не понравиться кабина легендарного «шмеля», — ответил я.

Пару минут все меня расспрашивали об этой актрисе. Кроме как о касании её ягодиц и поцелуя в щёку и рассказать-то и нечего.

— Как думаешь, Тося увидит фото в журнале? — спросил Димон, закусывая огурцом.

— Конечно. Но, это было до наших серьёзных отношений. Так что проблемы будут минимальные.

— Но они будут, — посмеялся Батыров.

— Не думаю. Она у меня хорошая девочка. Всё понимает.

Димон кивнул и задумался, приложив руку к нагрудному карману. Я видел, что там он носит с собой письмо от жены Светланы. Кажется, сейчас он вспомнил о доме.

— Попрошу налить, товарищи, — объявил Димон.

Именно сейчас должен состояться третий тост. Поэтому в комнате затихло. Было слышно только тяжёлое дыхание соседствующих со мной товарищей и дуновение ветра за окном.

Все быстро налили и встали. Можно в эти минуты думать о чём угодно, но мысли всегда проносят тебя по волнам памяти. И ты вспоминаешь имена и видишь лица тех, за кого этот тост пьётся.

— Итак, тре… — начал говорить Димон, но оборвался на самом главном моменте.

Дверь в комнату открылась. Я резко повернул голову и подумал, что «залётчик» Могилкин вновь отпросился в туалет и прибежал к нам.

Однако, на пороге комнаты появился другой человек. Седой, с большими усами и усталым взглядом. Он был одет в потёртую шевретовую куртку, которая была полностью расстёгнута. Ночной гость медленно подошёл к столу, аккуратно ступая по затёртому линолеуму.

Генерал армии Чагаев Василий Трофимович каким-то непостижимым образом оказался на нашем вечере. Хотя, он же командующий ограниченным контингентом. Может ездить когда, куда и сколько нужно.

— Третий? — тихо спросил Василий Трофимович.

— Так точно, — кивнул Батыров.

Я быстро сообразил и поставил перед генералом пустой стакан. Димон «запустился» чуть позже, но сумел налить Чагаеву.

— Полный, Дмитрий Сергеевич — подсказал командующий Батырову, когда тот сначала налил только половину гранёного стакана.

Когда Димон закончил, генерал Чагаев взял стакан и окинул всех суровым взглядом. Но чувствовалось, что он смотрит на каждого с уважением.

— За всех, кого с нами нет, — сказал генерал и поднёс стакан к губам.

Все молча выпили, а через несколько секунд по столу застучали стаканы и рюмки, которые опустили собравшиеся.

Чагаеву предложили закусить, но Василий Трофимович поблагодарил и отказался. Пока что никто не садился.

— Спасибо вам всем. Вы достойно и с честью исполняете свой интернациональный долг. Всех с наступившим Новым годом! Желаю, чтобы в следующий раз вы его встретили дома, с родными и близкими.

Генерал прервался и вновь посмотрел каждому в глаза. Но есть ощущение, что он не всё ещё сказал.

— Сирийские войска взяли Пальмиру. Боевики сдались, — громко сказал Василий Трофимович.

Все шумно загудели, а Чагаев пожал руку Батырову и мне.

— Завтра будьте готовы вылететь в Пальмиру. Мне нужно осмотреть Древний город. Не провожайте, — сказал генерал и направился к выходу.

В дверях его уже ждал Каргин. Пропустив Василия Трофимовича, он замахал на нас кулаками.

Утро после нашего праздника выдалось привычно-сухим и ветреным для сирийской пустыни. Ми‑8, на котором бортовым техником был Уланов, подготовлен к вылету. Я и Димон стояли рядом со сдвижной дверью и ждали появления начальства.