Сирийский рубеж 4 (СИ) - Дорин Михаил

— Только бы все были целы.

— Вроде всех выводят. Не вижу, чтобы кого-то вынесли на носилках.

После прохода мы начали заходить на посадку. Чагаев дал команду сесть на стоянку, чтобы он мог быстрее оказаться на месте террористического акта.

А то, что это именно теракт, у меня сомнений не вызывает.

После посадки генерал сразу вышел из грузовой кабины, не дожидаясь выключения. К нему уже шёл Каргин и ещё несколько человек, чтобы сопроводить на место взрыва.

Когда я спустился на бетонную поверхность, то сразу ощутил запах гари, йода и расплавленного пластика.

Чем ближе я подходил к «высотке», тем больше под ботинками хрустели мелкие осколки стёкол и обломки стен. На месте нашей комнаты теперь была куча обуглившихся досок, обрушившихся балок и перекошенных металлических кроватей. Над обломками поднималась сизая струйка дыма.

На растянутом брезенте сидели раненые, с которыми ещё общался Чагаев. Я встретился взглядом с Игорем — молодым лейтенантом, которого я назначил вечным дежурным по расположению. Теперь его лицо было забинтовано, а сквозь бинт проступали пятна крови. Один глаз под повязкой распух, но выглядел он не так уж и плохо. Даже помахал мне.

— Доктор, ну дайте сигарету. Всё же нормально, — просил Могилкин у врача закурить.

Его правая рука была забинтована от кисти до локтя, но лицо оставалось спокойным. Он сидел, упрямо выпрямившись.

Двое лётчиков с Ми-28 — белорусы Кневич и Лукашевич, тоже были здесь. У первого в щеке торчал кусок стекла. Сейчас ему его как раз и вынимали. Лукашевич выглядел чуть хуже. У него губа сильно опухла, а голова была полностью перебинтована. Да и выражение лица не такое. Будто чужой человек на меня смотрит.

Чагаев оставил раненых, и я поспешил подойти к ним.

— Командир, я… я в больничку и назад, — сказал мне Могилкин.

— Не торопись. Как подлатают, так и вернёшься.

Петруччо молча отвёл глаза и тяжело вздохнул.

Одного из сирийцев вели солдаты, держа под руки. Кровь у раненного проступала сквозь бинт на бедре, но он пытался сам идти, шутя на ходу.

— Как всё было? — спросил я у ребят, но в ответ было одно молчание.

Я медленно посмотрел на каждого, пытаясь самому себе доказать, что живы все.

Лица ребят были серые от пыли, перепачканные, а в глазах считывалась печаль. Но по глазам сразу было ясно: кого-то нет.

— Заварзин погиб, товарищ командир, — тихо сказал Кневич.

И в этот момент я повернул голову в сторону здания. Из пролома в стене выносили закутанное в брезент тело. Кровавые пятна проступали сквозь плотную ткань. Когда носилки с телом понесли в сторону «таблетки», по бетонке потянулся тонкий след кровавых капель.

— Он был ближе всех? — спросил я.

— Да. Там от тела мало что осталось. И запах… не могу, — прервался Кневич, сдерживая рвотный позыв.

У меня не было сил что-то ответить. Я только кивнул. Сразу перед глазами всплыло лицо Заварзина, его бесконечные разговоры про кино, музыку и всё остальное. И такая простая мечта: вывезти в Советский Союз купленный на чужбине видеомагнитофон.

Сейчас же от той мечты не осталось ничего.

Генерал вновь подошёл к раненным, остановился рядом и выслушал короткий доклад сирийского медика. Василий Трофимович только качал головой. Ни слова, ни вздоха.

— Понял вас, доктор. Вы уж там в госпитале с ними повнимательнее. Им ещё летать.

— Да, господин генерал.

Чагаев ещё раз всех осмотрел и остановил свой взгляд на мне.

— Клюковкин, в зал управления, — дал команду генерал и повернулся к зданию, чтобы ещё раз его осмотреть.

Спустя несколько часов собрались все действующие лица как с нашей, так и с сирийской стороны. Запах гари чувствовался даже здесь. Видимо, одежда каждого пропахла на улице.

Чагаев коротко обвёл взглядом всех присутствующих. Его голос был ровен, несмотря на всю нервозность обстановки.

— Один погибший, лейтенант Заварзин. Семь человек с лёгкими ранениями, жизни ничто не угрожает, к лётной работе через сутки могут быть допущены. Всё. Или у кого-то ещё что-то есть? — спросил Чагаев.

— Причины пока не выяснены, — ответил один из сирийских полковников, который постоянно дежурил с нами на командном пункте.

— Разве? — уточнил Василий Трофимович, посмотрев на генерала Махлуфа.

Командующий республиканской гвардией злобно зыркнул на своего подчинённого и поднял другого офицера.

— Осмотр проведён. Следов внешнего подрыва нет. Взрывное устройство замаскировано под корпус бытовой техники. В нашем случае — видеомагнитофон.

Повисла тишина. Я вспомнил, что сегодня Заварзин ездил с парнями на рынок в сопровождении сирийцев. Там он наверняка и купил этот магнитофон.

Полковник Каргин прокашлялся и картинно скривил губы:

— То есть, товар с рынка?

— Не исключено. Тут уже дело за представителями мухабарата. Они уже начали работу.

Чагаев опёрся ладонями о стол.

— Надо же. Выходит, сами себе бомбу притащили. Но странно очень, чтобы местные жители вот так нам продавали взрывное устройство. Ещё и когда наши офицеры ходят в сопровождении ваших. Нас настолько не любят, Аднан? — спросил Чагаев у Махлуфа.

— Василий Трофимович, но кто мог так просчитать? Рынок ведь кишит всем подряд. И каждый что-то тащит. Чего скрывать, я сам постоянно что-то покупаю на рынке. Меня бы могли уже так сто раз взорвать.

Чагаев резко посмотрел на него, но голос остался низким.

— А взорвали моих офицеров. В тот самый день, когда вы были готовы объявить о взятии Пальмиры. И теперь те, кто рисковал жизнью ради вашей победы, едут в госпиталь. А один и вовсе улетит домой в цинке. Он за вас отдал жизнь, господин генерал.

— Мы найдём организаторов. Не сомневайтесь.

— Если бы у меня были сомнения, я бы поручил это дело своим людям. Так что, ваш выход, — повернулся Чагаев к представителю управления разведки Сирии.

Чагаев выдержал паузу. Глаза его были холодными, усталость пряталась глубоко, но в голосе не дрогнула ни одна нота.

— Виктор Викторович, проведите ротацию личного состава. В кратчайшие сроки дайте мне разнарядку по количеству людей, которых нужно запросить из Союза. Пока что, пускай сюда направят лётчиков с базы в Эс-Сувейда.

— Так точно, товарищ командующий.

Чагаев выпрямился, будто ставил точку.

— Время на траур мы себе позволить не можем. Завтра продолжаете полёты по графику. Работаем.

Чагаев был уже готов закончить совещание, но в зале управления появился ещё один важный человек.

Игорь Геннадьевич Сопин вошёл в комнату уверенным шагом. Его лицо было каменное, взгляд тяжёлый и усталый.

— Разрешите, товарищ командующий? — коротко бросил он.

Чагаев еле заметно кивнул, и Сопин встал у стола.

— Только что лично ездил в Эль-Карьятейн. С сирийскими коллегами провели оперативный рейд по рынку. Магазин, где приобретён этот видеомагнитофон, установлен.

Сопин говорил спокойно, но каждое его слово отдавалось гулом в груди.

— Что с продавцом? — спросил Махлуф.

— Продавца нашли повешенным. Вся его семья убита. Найдено шесть тел. К сожалению, не пожалели даже детей.

В тишине кто-то шумно вздохнул.

Чагаев тяжело выдохнул, будто решил полностью продуть ноздри и лёгкие.

— Хорошо. Что дальше? Как насчёт основной задачи?

— Стратегическое решение за вами, но как по мне, нужно ещё раз всё проверить. Задачи такого рода нам в Сирии ещё не ставились.

Чагаев медленно поднялся на ноги, глядя на всех:

— Решение примем позже. Время на обдумывание и выдачу рекомендаций у нас есть. Но ты должен понимать, Геннадьевич, что задача исходит с самого верха.

Каргин откинулся на стуле и сложил руки на груди. Как мне кажется, сейчас совещание превратилось в диалог между Сопиным и Чагаевым. Причём они уже не говорят на тему теракта.

— О чём они? — спросил я у Каргина.

— Не знаю. Генерал не говорил вчера. Просто поставил задачу слетать в Пальмиру. Мол, ему надо всё там осмотреть. Ну и тут такое.