Инженер Петра Великого 9 (СИ) - Гросов Виктор

Раздражение на лице Левенгаупта сказало мне, что я попал в цель. Мои слова били по интеллекту стратега, обесценивая победу, превращая ее в бессмысленную агонию.

— Какая дерзость, — процедил он. — Вы стоите на краю могилы, барон, а рассуждаете о будущем. Ваше будущее — в моей руке. А ваша «земля», как вы изволили выразиться, породила рабов. Мы принесли вам свет разума и порядка, а вы пытаетесь затушить его своими варварскими хитростями!

Он втянулся. Вступил в спор. Мой гамбит сработал. Теперь каждый словесный выпад, каждый ответ — это несколько выигранных секунд для де ла Серды и Нартова.

— … ваши хитрости не спасут вас от правосудия стали! — Левенгаупт распалялся, его голос обретал металлическую жесткость. — Порядок всегда побеждает хаос!

Словно признавая его правоту, я чуть склонил голову. Увлеченный собственной отповедью, Левенгаупт разухарился. Вот же болтун.

Генерал не успел закончить фразу: его слова утопил резкий, шипящий звук, вырвавшийся из комнаты за его спиной. Шипение голодной змеи, выпущенной из клетки. Приемный терминал пневмопочты выплюнул свой груз. Спустя мгновение — глухой хлопок, и оконный проем, где только что стояли триумфаторы, превратился в клубящийся зев, изрыгающий густой, желто-серый дым. Нартов явно не поскупился на состав: судя по всему, это смесь селитры, серы и порошка нашатыря. Это давало плотную завесу и едкую вонь, вызывающую спазм в горле.

Хлопок и волна удушливого дыма ударили в лицо. Ослепший на миг Левенгаупт инстинктивно отшатнулся, заходясь в кашле. Этой секунды Алексею хватило. Не раздумывая, он резким движением рванул Изабеллу на себя и вбок, падая вместе с ней на пол, вглубь комнаты, под спасительное прикрытие тяжелого дубового стола. Подальше от линии огня. Подальше от окна. Его целью было не собственное спасение. Наследник убирал с шахматной доски фигуры, мешавшие мне начать свою партию.

Вслед за дымом и кашлем пришел звук.

Он родился в самом сердце Игнатовского, в машинном зале. Низкий, вибрирующий гул заставил дрогнуть землю под ногами, за секунду набрал мощь и вырвался наружу оглушительным, нечеловеческим воем. Паровая сирена «Глас Божий», что обратил в бегство гарнизон Азова. Низкочастотная вибрация проникала, казалось, сквозь кости, била по внутренностям, парализуя волю. Для моих людей это был сигнал к атаке. Для врага, никогда не слышавшего ничего подобного, — глас самого Ада, возвестившего о начале Страшного суда.

Триумф на лице Левенгаупта сменился животным недоумением. Его мир, построенный на порядке и расчете, рушился на глазах под натиском непонятного варварского колдовства. Его солдаты в окнах растерянно вертели головами, пытаясь определить источник этой многослойной, всепоглощающей атаки.

Дождавшись, пока вой сирены достигнет оглушительного пика, я проревел, падая за спасительную тушу убитой лошади:

— По окнам! Огонь!

Моя команда — сигнал к тотальному, безжалостному подавлению. Сотни моих СМок разом выплюнули огонь — методичный расстрел. Пули не летели в проем, где могли находиться заложники. Они впивались в соседние окна, в крышу, в стены, выбивая каменную крошку и разрывая рамы в щепки. Грохот сотен винтовок слился с воем сирены, рождая звук, который не просто бил по ушам — он выворачивал нутро, заставляя дрожать сами камни. Я не давал им поднять головы, не давал оценить обстановку, не давал отдать приказ. Я превращал их крепость в их же могилу, засыпая свинцом и ужасом.

Спасительное мгновение нам подарил огневой вал, который мои люди обрушили на второй этаж. Пока враг вжимал головы в плечи, укрываясь от свинцового дождя, штурмовые группы сорвались с места. Никто не ломился в парадный вход — верная смерть. Дубов со своими преображенцами рванул к окнам первого этажа, Орлов с драгунами — к черному ходу со стороны хозяйственного двора. Подхватив у убитого солдата винтовку, я бросился вместе с отрядом Дубова. Тяжелый приклад привычно лег в плечо, запах пороха ударил в ноздри, и вся усталость шестинедельного марша испарилась, вытесненная холодной яростью боя.

Вынеся первое окно прикладами, мы под звон осколков ввалились один за другим в просторную столовую, окутанную остатками едкого дыма. Нас встретил хаос. Несколько ошарашенных, потерявших управление солдат пытались занять оборону за опрокинутым столом, но действовали они уже без всякой слаженности. Короткая, жестокая схватка. Сухой треск выстрелов, звон стали, хрип. Пленных мы не брали.

Пробиваясь вглубь дома, мы двигались по коридору, проверяя каждую комнату. Из-за приоткрытой двери кладовой вдруг грянул выстрел, и один из моих преображенцев молча осел на пол. Не успели мы среагировать, как дверь распахнулась, и из проема выкатился клуб порохового дыма вместе с телом диверсанта, которому в грудь кто-то всадил заряд дроби. В дверях, держа в одной руке дымящийся пистолет, а в другой — элегантную шпагу, стоял капитан де ла Серда. Камзол его был забрызган кровью, но на лице застыло холодное, почти веселое выражение хищника в своей стихии. Рядом с ним, пригибаясь, стояла Любава, сжимая в руках заряженный пистолет.

— Немного опоздали, генерал, — бросил мне де ла Серда вместо приветствия. — Мы тут как раз начали без вас. Они разделились, пытаются пробиться к цейхгаузу.

— Сколько вас? Где остальные? — спросил я, перезаряжая винтовку.

— Пятеро бойцов и хозяйка, — ответил испанец. — Ее знание тайных ходов стоит целой роты. Мы не давали им собраться, били по мелким группам и отходили.

Их тактика стала ясна: не вступая в открытый бой, они развязали партизанскую войну в лабиринте коридоров, где Любава была проводником, а де ла Серда — жалом.

— Где Алексей? — только и смог спросить я.

— Наверху. Левенгаупт заперся в кабинете царевича, — доложил испанец. — Держат оборону.

Мы объединились. Теперь это была уже скоординированная зачистка. В главном холле мы встретили группу Орлова, пробившуюся с другой стороны. Кольцо сжималось.

Дверь в кабинет Алексея оказалась забаррикадирована.

— Ломайте! — проревел Орлов, но я его остановил.

— Стой! Дубов, огонь по петлям! Остальные — готовься!

Два прицельных выстрела преображенцев выбили щепу вокруг верхней петли, и дверь накренилась. Высадив ее плечами, мы ввалились внутрь, готовые к последней схватке. Комната встретила нас погромом.

Меня оттеснили и не дали войти. Мои же солдаты держали меня, ограждая от врагов. Я решил не возмущаться, да и устал уже. Надеюсь все будет хорошо — так я себя утешал. Через пару минут мен отпустили и я вошел в комнату.

Возле камина стоял де ла Серда, спокойно вытиравший клинок своей шпаги; у его ног лежали тела двух диверсантов. Посреди комнаты, целый и невредимый, стоял Алексей, а рядом с ним — Изабелла.

У окна, прижатый к стене Дубовым и Орловым, стоял Адам Людвиг Левенгаупт. На его лице безмерная, вселенская усталость человека, чей безупречный механизм дал сбой в последнюю секунду. В его взгляде, устремленном на меня, проступило странное уважение. Когда я подошел, он едва заметно дернулся, пытаясь дотянуться до пистолета за поясом. Орлов среагировал мгновенно, с силой рубанув ребром ладони по запястью врага. Пистолет со стуком упал на пол. Так архитектор идеального плана, шведский генерал, оказался в плену — униженный и побежденный.

— Отставить! — проревел я, увидев, что Орлов уже замахивается для второго удара. — Живым. Он нужен мне живым.

Бой в доме был окончен. Оставалась зачистка территории от остатков диверсантов. Эта работа заняла еще около часа — методичная, грязная, без всякого героизма. Мы выкуривали их из сараев, выбивали из мастерских, гнали по всему Игнатовскому, не давая ни единого шанса.

Сирена смолкла, и ее вой, до этого ввинчивавшийся в мозг, сменился гулом в ушах и звенящей пустотой. В этой тишине вдруг прорезались другие звуки: далекий треск догорающих сараев, стоны раненых, отрывистые команды. Бой окончился. Адреналин, державший тело в стальных тисках, начал отступать, уступая место жестокому тремору. Руки мелко задрожали, винтовка едва не выпала из пальцев.