Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

– Сто штук, бро, – усмехнулся главарь.

Остальные стояли молча перекатывая шарики из левой грудины в правую и наоборот. А ещё они старались выглядеть серьёзно и непоколебимо, как партработники.

– Каких сто? – возмутился тот, что стоял сбоку. – За сто и прыщ не вскочит. В этот канал столько бабла было влито. Триста. И это минималка!

Кажется он был не очень доволен лидерством Коня и пытался продемонстрировать, что его слово в банде тоже что‑то да значит.

– Что за качельки, ребятки? – услышал я вдруг голос Соломки. – Ребятки.

Обернулся и посмотрел на него. Длинный, сутулый, немного неопрятный, немолодой… Он, похоже, возвращался из магазина и, увидев нас, заторопился, приволакивая ногу. В руке был пакет с названием супермаркета.

– Что за рамсы, рамсы? Что за предъявы?

– Деда, тебе чё надо? – воскликнул тот, кто стоял сбоку.

Соломка наклонился ко мне и прошептал как бы на ухо, но чтобы все слышали.

– Сейчас, Серёжка, я гостя своего кликну, гостя. Пусть порешать поможет.

– Нет, дядя Лёня, гостя точно не надо, – покачал я головой, подозревая, что нечистым в кругу моего общения был как раз Князь. – Не беспокойся, ребята хорошие, понимающие.

– Смотрите, бакланы, – ощерился Соломка. – Бакланы. Чтоб всё по понятиям. Предъявляешь – обоснуй. Обоснуй. Не можешь – беги в петушатник. А за Серёжку‑то, за Серёжку… полгорода скажет, он пацан правильный. Конкретный. Чё тянете на него, а, шелупонь дворовая?

– Так он синий! – прорезался голос в задних рядах.

– Нам в нашей Белой Руси ни синие, ни чёрные не нужны, – поддержали его.

– Вы кто такие? – с удивлением прищурился Соломка, столкнувшись с явным порицанием своего криминального опыта.

– Они скинхеды, дядя Лёня, – пояснил я и чуть не заржал, потому что патлы у этих скинхедов были, как у былинных богатырей или у реслеров в телеке.

Впрочем, смех смехом, а вот мышка под ложечкой беспокоилась, кружилась, не могла места найти.

– Смотри‑ка, Серёга, – покачал головой Соломка, – и у нас скинхеды появились. Скинхеды. За чистоту помышлений и половых связей, стало быть. Связей. Да только пуля она ж дура, она не выбирает по цвету. Цвету. Чёрненький или беленький – всё одно. А чё они странные такие?

Дядя Лёня показал пальцем на Марата, который немного отличался от остальных братьев этого ордена.

– Ты чё, старый! – возмущённо воскликнул крепыш сбоку.

– Да у него батя мясокомбинат держит, – усмехнулся я.

– Клоуны они, – махнул рукой Соломка. – Клоуны. Если б идейные были не ходили бы, как ряженые. Ага. Я тут слушаю одного в ютубчике. В ютубчике. Толковый парень, верно говорит. Так он за свои мысли чирик отмотал от звонка до звонка. Чирик. А вы больше на мотогонщиков похожи. Хулиганы. Бакланы да битки. Идею позорите. Идею.

– Короче! – воскликнул боковой. – Гасим обоих, пацаны.

– Иди, дядь Лёнь, – кивнул я. – Я тут сам договариваться буду. Ты плохой переговорщик. Как это слово… блин…

– Нетолерантный, – подсказал Соломка.

– Точно. Ты не такой.

Я глянул на окно. Не хотелось бы, чтобы мама заметила, что на меня тут покушаются Халки Хоганы. Опять же, кто‑нибудь мог вызвать полицию. Мне это тоже не нужно было. Надо было закругляться.

– Короче, – проявил настойчивость коренастый и попытался схватить меня за руку. – Потащили его за кусты.

– Спокуха! – рявкнул Лёня и тут же получил по зубам от этого козлины.

И в солнышко…

Мускулистые мстители набросились гурьбой, схватили и поволокли нас с Лёней в чащу. Через мгновенье мы оказались у беседки, скрытые от посторонних глаз кустарником и деревьями. Соломку бросили на землю, он застонал, закряхтел, кое‑как уселся на сырой земле и начал отплёвываться.

– Значит так, – расправив крылья и выставив вперёд грудь, прорычал коренастый. – С тебя три сотни косарей! Отдашь до конца недели. Не колышет, где возьмёшь!

– Ты не горячись, Тарзан, не тебе решать, – нахмурился я и повернулся к главарю. – Акела, беспредел – это скользкий путь, а молодые волки вон уже зубами щёлкают, ждут, когда ты промахнёшься.

– Э! – воскликнул коренастый. – Рот прикрой, не тебе…

– Так братья, – веско сказал главарь. – Я решил. Будет честный бой, один на один. Если победит Краснов, деньги не платит. Значит невиновный. А – нет, значит нет. Заплатит по полному счёту. Злат, иди сюда.

Он показал пальцем на далеко не самого крепкого чувака, справиться с которым теоретически шансы у меня были. Но я глянул на сидящего на полу и отплёвывающегося кровью Соломку. И меня накрыло. Потемнело чисто поле, нет уж дней тех светлых боле … Клинануло, в общем.

– Нет, – покачал я головой и ткнул пальцем в Тарзана. – Вот с этим. Я буду вот с этим биться.

Тарзан радостно заржал. Главарь попытался меня отговорить, но люди его закричали и он не стал настаивать.

Я внимательно рассмотрел соперника. Он был невысокий, но крепкий, накачанный, с такой шеей, что и кувалдой не пробьёшь. Я снял куртку и повесил на сучок, оставшись в футболке. А Тарзан оголил торс и самодовольно поигрывал мышцами.

– Ты типа боксёр или кто там? – ухмыльнулся он, презрительно глядя на меня.

– Борец он, – сказал Маратик. – Две недели как.

– Две недели как борец, – заржал мой противник. – Ну давай, я тоже борец. Несостоявшийся.

Он источал уверенность. Я бы на его месте тоже источал, наверное. Масса у него была явно и намного больше моей. Уже одно это многократно повышало его шансы на победу. А он, видать, ещё и занимался боевыми.

Тарзан начал прыгать и мотать головой, разминая свою бычью шею. Попрыгав, он вальяжно подошёл ко мне ближе и два раза ударил здоровыми, как пушечные ядра, кулачками себя в грудь. Моя задача‑минимум была не получить этими ядрышками по чайнику.

Такой удар мог бы сразу отправить на овощебазу на постоянное местожительства среди других корнеплодов. Осознавая преимущество, он проявлял беспечность. А ещё он очень хорошо понимал и то, что запросто задавит меня массой. Подманит, бросится вперёд, обхватит ручищами и начнёт давить, ломать. А потом бросит на землю и будет добивать.

– Ну давай, – кивнул он, опустив руки, как бы приглашая нанести удар. – Давай, нападай. Даю тебе фору.

– Поехали! – дал отмашку босс.

Я резко отвёл левое плечо назад, как бы для замаха, явно готовясь нанести удар. А он даже успел сделать такую умильную мордашку, какую обычно взрослые люди обращают к малышам. У‑тю‑тю‑тю‑тю… Но хохма была в том, что бить левой я не собирался. Я уже бил. И бил правой.

Бац! Коротко, хлёстко, жёстко. С места и без размаха.

Кулак врезался в его плоть в районе мочевика. И у него подкосились ноги. Моментально. Он не упал, но ноги стали ватными. Глаза наполнились болью, лицо мгновенно побледнело. Он захрипел, и в этот самый момент моя левая рука совершила обратное движение.

Я ударил по‑колхозному, запястьем и даже не со всей силы. Кулак об такую морду и сломать было можно, а в запястье кость плотная, крепкая.

Обескураженный первым ударом, он ещё не собрался, а тут уже летело сбоку. Удар запястьем пришёлся под ухо и под челюсть. Я врезал ему как палкой, и он моментально поплыл. Увидел небо в алмазах или звёздочки электросварщика – хрен его знает, но отступил назад и тут же грохнулся на землю. Туша у него была внушительная, и земля от этого, конечно, не содрогнулась, но падение выглядело серьёзно.

– Обоссался! – крикнул Злат, и это была не фигура речи.

По штанам Тарзана растекалась влага.

– Бывает, – кивнул я и подошёл к Соломке. – Дядя Лёня, ты как?

– Уже хорошо, – сплюнул он. – Протез тока потерял…

– За протез заплатить бы надо, – покачал я головой. – Нынче дорого. Маратка, завтра полтос в школу принеси.

Уходили мы в полной, можно даже сказать, звенящей тишине…

– А ты матёрый, – прошептал Соломка, когда мы подходили к подъезду. Матёрый…