Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

Мы въехали в распахнутые ворота и по узкой дороге двинулись между торговых рядов. Сегодня они оказались пустыми. Кладбище было не тем, где был похоронен опер Бешеный и куда мы ездили с Кукушей.

– Куда ехать, ты знаешь? – спросил Кукуша.

– Подъезжай к будке смотрителя, – ответил я и махнул вперёд.

Он проехал дальше, выехал на маленькую площадь и остановился у избушки с крышей, покрытой рубероидом. Удивительное дело, за тридцать лет почти ничего не изменилось. Дорога стала у́же из‑за того, что по всей длине по обочинам прибыли могилы, и деревья разрослись.

Кладбище называлось в народе старым и тридцать лет назад, потому что здесь уже тогда никого не хоронили. Хоронили только блатных, но не тех блатных, которые уголовники, а тех, кто приходил по блату. Дохоранивали ещё кого‑то в могилы родственников. Можно было договориться о захоронении в старой заброшенной могиле. Правда решить этот вопрос было не так уж и просто.

Я зашёл в избушку, в небольшую бытовку. Здесь было в принципе опрятно. Стояли достаточно современный офисный стол, стулья. У стеночки за шкафом расположился больничный, обтянутый дерматином диван. На стене висел календарь с передвигающимся красным окошком. Пахло растворимым кофе и дачей…

За столом сидел парняга лет тридцати пяти, в куртке и джинсах, с короткой стрижкой. Своим видом он демонстрировал, что кладбище по сути есть портал в прошлое. В данном конкретном случае это ощущалось не только из‑за того, что вокруг находились могилы.

Здесь время остановилось ещё и потому, что внешний вид этого парня ничем не отличался от вида такого же парня, который наверняка сидел здесь и тридцать лет назад.

– Здрасьте, – сказал я.

Он записывал что‑то в большой ежедневник. На меня даже не глянул. Я подождал немного. Он дописал, бросил ручку, повернулся на стуле и молча кивнул.

– В пятницу у нас тут похороны будут, – сказал я. – Гафарова Роза Каримовна.

– В эту пятницу, – кивнул он и полистал свой гроссбух, обтянутый искусственной кожей.

Снаружи раздались голоса, затопали ноги, будто обивая грязь. Дверь открылась, и в контору зашёл работяга в измазанном комбезе и в спортивной шапочке.

– Саня, – бросил он смотрителю, но тот не обратил на него внимания.

– Да, будут, – ответил он мне.

– Сегодня могилу должны готовить.

– Точно, – сказал он и кивнул на работягу. – Вон копщик. А в чём вопрос?

– Проверить хочу.

– Чё проверять‑то? – удивился копщик. – Яма как яма. У меня этих ям за день знаешь сколько…

– Так вырыли уже? – нахмурился я.

– Нет, сейчас как раз собираюсь, – сказал он. – Спросить хотел, где это?

– Степаныч, там надо плиту ещё проверить, – кивнул Саня, – сняли или нет.

– А, это та, что Андрюха мне показывал? Выложена плиткой, да? – уточнил работяга.

– Да, – подтвердил Саня. – Она самая. Иди, короче, посмотри. Если плиту не сняли, придёшь, скажешь. Я им позвоню.

– А если плиту не сняли? – нахмурился я. – У нас утром завтра…

– Там плитка отваливается, кстати, – вклинился Степаныч.

– Завтра утром тогда выкопаем, – пожал смотритель плечами. – Успеем.

– Так что, не ходить, что ли? – спросил Степаныч.

– Степаныч, блин, – прикрикнул смотритель. – Чё ты меня бесишь? Иди, я сказал. Если плита сдвинута, копай. Если не сдвинули, скажешь мне. Будешь утром копать. Чё не ясно?

– Да понял, понял, – махнул рукой копщик.

– Степаныч, – кивнул я, – а можешь подстелить что‑нибудь, тряпку там, нетканку какую‑то, чтоб всё не измазать?

– Возьми там, под навесом, – скомандовал смотритель.

Мы вышли.

– Один что ли, копать будешь? – спросил я.

– А чё, вдесятером надо? – усмехнулся он.

– И сколько в среднем тратишь на могилу?

– Сорок минут.

– Ничё ты, матёрый. А быстрее можешь?

– Не пробовал. А чё спешишь? Не успеешь, думаешь?

– Да нет, не думаю, – кивнул я. – В гости к Богу не бывает опозданий. Хочу посмотреть, как ты рыть будешь.

– С хера ли? Мне инспекторов не надо.

Я достал две тысячи и сунул ему в мозолистую и чёрную, как на картинах соцреализма, руку.

– Покажи как проехать на машине.

– Ладно, я пойду по дороге, езжай за мной, – кивнул он и сунул денежку в карман.

Он зашагал по узкой, засыпанной облетевшими листьями дорожке, а мы с Кукушей медленно двинулись за ним.

– Капец, конечно, как всё клёном заросло, – покачал головой дядя Слава, глядя по сторонам. – А вон, видал? Памятник. Видишь, на углу? Курганов, тот самый, который при советах директором торга был.

Надо же, кругом знакомства… Вели мы его в своё время. Да только отбрыкался он от нас. Кручёный зараза. Круговую поруку устроил. Дерзкий, отчаянный, хотя ему уже за шестьдесят тогда было.

– Такие дела воротил, – покачал головой Кукуше. – Кто бы знал. Ещё тогда ему прочили скорую смерть, а он до девяносто семи дотянул. В прошлом году только схоронили.

– Здесь машину бросайте, – крикнул Степаныч и махнул, чтобы мы прижались к могилке на краю.

Мы вышли и пошли по сырой траве, по опавшим листьям, между старых провалившихся могил и покосившихся памятников заброшенного царства мёртвых.

– Вот она, – кивнул копщик и показал на гробницу, стоявшую чуть особняком.

Роза всё подготовила основательно и качественно. Могила выглядела как постамент, залитый бетоном и обложенный плиткой под гранит, высотой сантиметров сорок. Это была последняя цитадель Эдика Калякина, а теперь вот и её. Бетонная крепость, которую не возьмут дикая, ломающая асфальт трава и молодые побеги клёнов. Не возьмёт эту цитадель ни стужа и ни зной, и даже постоянное гуляние проседающей и вспучивающейся земли долгие годы не сможет сломить силу армированного железной арматурой бетона.

Плита была сдвинута. Плитой они называли тонкий кусок гранита, примерно три сантиметра, который прикрывал дыру в постаменте. Дыру, в которой скоро выроют могилу для Розы.

Кукуша сел на лавочку, а я подошёл к Эдику. Ну, здравствуй, дружбан. На портрете он был молодым и не похожим на себя, как и многие другие кладбищенские портреты.

Не жалею, не зову, не плачу. Всё пройдёт, как с белых яблонь дым…  Любил он Есенина, декламировал часто. Часто и с чувством, девчонки с ума сходили…

Степаныч расстелил грязное полотно и принялся копать. Я подошёл поближе и начал пристально и внимательно наблюдать. Земля. Корни.

– Черепушку‑то не боишься увидать? – хмыкнул копатель. – Могила‑то не новая.

– Так говорят, бояться живых надо, а не мёртвых.

– Верно говорят, – кивнул он.

Он копал споро, как машина, не останавливаясь. Лопату сжимал голыми руками, и она казалась продолжением жилистого тела. Крепкий Степаныч вонзал штык в сырую землю и откидывал на грязную ткань. Раз‑два. Раз‑два. Раз‑два.

Вдруг лопата звонко стукнулась обо что‑то. Сердце обожгло, и я подался вперёд.

– Что там?

– Не кости, не боись. Кости так не звякают

– Покажи.

– Ну, смотри, если надо…

Это оказался камень. Потом попались ещё два. Один большой, один маленький. И чем глубже в землю уходил Степаныч, чем опускался ниже, тем меньше оставалось надежды, что клад находится именно здесь.

– Засёк время? – спросил он, выбравшись из глубокой могилы.

– Сорок одна минута, – ответил я, глянув на часы.

– Ну вот, я же говорил, – он ухмыльнулся.

Он выбрался наверх, воткнул лопату в кучу и достал из кармана сигарету. Щелчком выбил одну, вытянул из пачки губами и щёлкнул зажигалкой. Затянувшись горьким дымом, выдохнул и закашлялся.

– Плитка в двух местах отходит, – показал он сигаретой. – Вон там на углу и вот тут.

Действительно плитка, закрывавшая торец могилы со стороны Эдика отвалилась, и с той стороны, где копал Степаныч – тоже.

– Сейчас‑то уж смысла нет, – сказал он. – А летом надо сделать, а то вся отлетит нахер. Ну что, доволен ямой?

– Нормально, – кивнул я.

– Нормально? – возмущённо повторил он. – Идеально, а не нормально!