Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович

Я не упустил из внимания это маленькое уточнение: «моей Анастасией». Видать всерьез она ему приглянулась, коль даже в деловом разговоре не забыл это упомянуть. Уж не знаю, чего такого особого он в ней нашел. На мой взгляд — девица как девица, ничего особенного. Рослая, правда, почти как Катерина, но на лицо не так уж и хороша. Уточню сразу: ничего неприятного в лице ее, конечно, нет, но до Катерины ей далеко. Моя Катерина — она такая… такая…

А может это ящерка у Насти под ключицей свое дело сделала? Да-да, наверняка это она Гришке разум затмила!

— А дела такие, Григорий Григорьевич, что нам с тобой пора трубить отбой, — сказал я очень уверенным тоном, чтобы Гришка не усомнился ни на миг в серьезности этих слов.

Он так и вскинулся, брови его на лоб поползли.

— Ты в своем ли уме, Сумароков⁈ Какое еще отбой? О чем ты вообще? Да ты знаешь каких усилий мне с братьями стоило весь полк на наше сторону переманить? Ты знаешь сколько офицеров ушло из полка, чтобы новой присяги не давать? Да на нас уже наверняка в Тайной канцелярии толстое дело завели, и виселицу уже стоить начали!

— Вот потому и пора остановиться, Григорий, пока ты дел не наворотил, после которых возврата не будет.

— Но как же императрица⁈ — вскричал Гришка.

— А нет больше императрицы, Гриша… Мертва она. Голова ее в моем саду захоронена, и матушка теперь на том месте часовню поставить собирается. А тело ее в гробу красном в кабинете у светлейшего покоится… Ничего больше нет — ни государыни, ни наследника. Некому нам присягу приносить. Теперь только ждать, покуда Поместный Собор нового императора не изберет. Вот ему гвардия и будет присягать.

Гришка замер, и так и стоял в полной неподвижности, таращась на меня с глупым видом. Должно быть он никак не мог взять в толк, как же такое могло случиться. И тогда я поведал ему все, что произошло накануне на поляне в моем саду. Только не стал рассказывать о беспомощности, которая охватила меня в ту самую минуту, когда демон схватил государыню. Не хотел я об этом вспоминать, и не желал, чтобы об этом знал еще кто-нибудь. Потому что я до сих пор полагал, что окажись я в тот момент чуть расторопнее, окажись чуть сообразительнее, чуть быстрее и чуть смелее — жива была бы государыня.

Вот только теперь я совсем не уверен, что с нашей затеи вышел бы какой-то прок. Светлейший все знал, и все предвидел. Он смотрел на наши интриги, как старая няня смотрит на шалости детишек — строго, но с пониманием, и даже с некоторым умилением: пусть, мол, побалуются ребятушки, пусть потешатся немного. А потом няня крепко-крепко схватит детишек за уши и поволочет в дом, отмывать от грязи и одевать в новые одежки. А кому и розгами прилетит…

После моего рассказа на Гришку было страшно смотреть. Он сник весь, как-то обвис, даже лицо как будто стекло книзу, отчего щеки у него повисли как у бульдога. А глаза стали очень грустными. На мгновение мне показалось, что Гришка вот-вот расплачется.

— Как же так? — тяжело выдавил он из себя. — Как же так, Алешка? Чего делать-то теперь? Мы же с тобой такого накрутили. Нам этого могут и не простить. Да еще Семеновский с Измайловским скоро свои ответы дадут…

В это самое мгновение где-то в отдалении раскатисто громыхнуло, и Орлов весь напрягся. И сразу из обвисшего жалкого бульдога превратился в крепкого поджарого охотничьего пса, готового броситься вперед в любое мгновение.

Я тоже встрепенулся. Мотая головой, осмотрел синее небо, на котором кое-где висели одинокие облака.

— Что это? — спросил я. — Неужто гром? Среди ясного неба?

Гришка сделал в сторону пару шагов и осмотрел горизонт, приставив ладонь к бровям.

— Нет, Алексей Федорович, это не гром, — пробормотал он. — Не похоже это на гром…

То, что это не было похоже на гром, я и сам понимал.

И тут снова громыхнуло! Да славно так, что воздух всколыхнулся, а затем тут же раздался пронзительный свист, и небольшая бревенчатая банька шагах в тридцати от нас вдруг подпрыгнула. По сторонам полетели щепки, двухскатная крыша покосилась и съехала на один бок. Воронье с карканьем разлетелось по сторонам.

— Это пушка! — воскликнул я. — Что у тебя тут за чертовщина творится, Гриша⁈ Кто по нам стреляет⁈

А Орлов неожиданно рассмеялся, неприятно оскалившись. Было видно, что ему совсем не весело, а этот смех был нужен только для того, чтобы скрыть свой страх. А может и не страх вовсе, а что-то другое — мне сложно было поверить в то, чтобы Григорий Орлов чего-то боялся.

— Восьмифунтовая прилетела, — с видом знатока сообщил он. — Предупреждают нас, значица…

— Кто предупреждает⁈ — я никак не мог взять в толк, что здесь происходит. — О чем⁈

— Не понимаешь, что ли⁈ — со смехом отозвался Орлов. — Это Семеновский с Измайловским свой ответ дали. И похоже, наше предложение им не понравилось.

Опять раздался грохот, на этот раз трижды к ряду. Над головами засвистело, деревья поблизости вздрогнули, полетели сучья и листья. Вверх взметнулись комья земли, и хотя очередное ядро ударило довольно далеко от нас, на голову мне все-таки посыпалось.

С всех сторон теперь слышались крики, среди кустов мелькали мундиры, сверкали на солнце штыки. Но было совершенно ясно, что пока это просто паника. Никто толком не понимал, кто и зачем нас обстреливает, все просто выбегали из казарм, не желая оказаться засыпанным, если ядра разрушат здание.

Горохов с Быстровым уже пришли себя, и теперь стояли рядом с Мишкой Гогенфельзеном, испуганно пялясь в небеса. У самого Мишки глаза были в пол-лица, а челюсть отвисла.

— Пустышками лупят, — деловито пояснил Орлов после очередного залпа. — Припугнуть нас хотят. Если бы поубивать хотели, то чем посерьезней пальнули бы…

И вдруг заорал как бешеный:

— Горохов, лезь на дерево, расскажешь, откудова они бьют по нам! Быстров, Гогенфельзен — живо к пушкам! Покажем этим ребятушкам, что мы тоже не лыком шиты!

Гвардейцы без промедление кинулись выполнять приказ Орлова. А я схватил его за плечо.

— Чего тебе еще⁈ — рыкнул он.

— Где Катерина? — я силой его встряхнул. — Катерина где, я спрашиваю⁈

Орлов мотнул головой в сторону казармы.

— Там она, вместе с Чижовым и Настей… Да не беспокойся ты так, Алексей Федорович, они там в безопасности!

И только он это сказал, как очередное ядро угодило точно в крыльцо казармы, проломив навес. Доски пола взвизгнули, куски от них полетели прямо на нас. Закрывая лица руками, мы с Орловым подставили им свои спины. Что-то било и колотило меня по лопаткам, а в оконцовке увесисто ударило по затылку.

А потом я услышал крик позади:

— Алешка, что ты тут делаешь⁈

И стремительно обернулся. В дверном проеме казармы стояла Катерина, обхватив за пояс окровавленного гвардейца, который едва держался на ногах. Вся голова его была сплошь замотана бинтами, уже порядком пропитавшимися кровью. Остались лишь отверстия для рта, носа и глаз, и выглядело это очень страшно. Шея у него тоже была перевязана, и сквозь ткань торчало гусиное горло. Платье Катерины тоже было перепачкано кровью. Да и на лице были видны кровавые брызги.

— Алешка, помоги! Там стекла повылетали, всё в осколках! — закричала она.

В тот же миг Горохов, уже вскарабкавшийся на дерево, проорал оттуда зычно:

— Вон они, Григорий Григорьевич! Я их вижу, вон они! С лесной дороги зашли! Сейчас снова стрелять будут!

Орлов сломя голову бросился к пушке, возле которой уже возились Гогенфельзен с Быстровым.

Снова грянул залп, затем другой, третий. Куда ушли два первых ядра я не заметил, но третье прилетело точнехонько по крыше казармы, в дверях которой стояла Катерина с искалеченным Чижовым. Из выбитых окно хлынули тугие струи пыли. Здание вздрогнуло, из-под крыши посыпалась труха. Крыльцо подпрыгнуло, навес лопнул напополам и обрушился вниз, едва не зацепив Катерину с Чижовым.

Я кинулся к ним и хотел было помочь Катерине вывести Чижова из-под нависших над ними досок, но Катерина меня остановила.