Белый маг (СИ) - Иванников Николай Павлович

— Провожу, конечно, как не проводить? Да и уходить теперь смысла не вижу.

Он взял лошадь за поводья, и мы пошли к казармам. Экипаж мой неторопливо телепался следом, Гаврила на козлах мерно раскачивался из стороны в сторону.

— А что — много в полку таких, как ты, нашлось? — полюбопытствовал я. — Я имею в виду тех, кто не пожелал присягнуть императрице и решил уйти?

Гогенфельзен громко шмыгнул носом.

— Да не особо, — подумав, ответив он. — Большинству все равно за кого караулы нести да на парадах маршировать. Многие вообще не понимают из-за чего весь шум-гам. Они полагают, что и без того государыне служить обязаны. А есть такие, как Ванька Ботов. Он и уйти бы хотел, да только гол как сокол, так что некуда ему уходить. За душой нет ни гроша. Если он сегодня уйдет, то уже завтра с голодухи разбойничать начнет. А там и до виселицы недалеко.

Теперь мне все стало ясно. Гришке Орлову не составило особого труда склонить полк на свою сторону. Большинство гвардейцев попросту и не поняли к чему их склоняют, потому как законы знали плохо и не видели разницы между службой императору и службой императрице. Для них все это было едино.

Несомненно, нашлись и те, кто прекрасно понимал, что означают все эти манипуляции, но чувствовали они, что за проявленную лояльность их могут весьма щедро наградить. А вот наказывать их в случае чего было особо не за что, потому как своей присяги покойному императору они не нарушали, а нового пока никто не выбрал. Так почему бы не поспособствовать законной государыне?

Когда мы подошли к казарме, уютно притаившейся в тени высоких берез, взору нашему предстала примечательная картина: двое расхлюстанных гвардейцев стояли друг против друга, уперевшись лбами, и рычали, как два озлобленных пса.

Однако, когда мы подошли немного ближе, стало слышно, что это не просто рычание — прорывались сквозь него и членораздельные звуки, смешанные с густым винным духом.

— Я за государя нашего туркам глотки резал! — рычал один из них — тот, у которого из-под покосившегося белого парика проглядывали рыжие пряди. — И за спинами ни у кого не прятался! И если ты, блевотина кошачья, еще раз скажешь, что я по трусости уходить собрался, я тебе язык вот этими пальцами вырву и на березу закину!

Говоря эти слова, рыжий гвардеец потрясал растопыренными пальцами перед вторым, у которого в короткую косичку на парике была вплетена роскошная золотая лента. Один глаз у того дергался сам собой, а в руке он сжимал длинный кинжал.

Сомнений не оставалось: мы были свидетелями ссоры, грозящей вот-вот перерасти в поножовщину.

— Ты кого блевотиной кошачьей назвал⁈ — прорычал второй. — Ты на кого пасть свою раззявил, паскуда рыжемордая⁈

Он пихнул рыжего лбом, отшатнулся, а затем положил ему пятерню прямо на лицо и с силой толкнул. Рыжий не упал. Не из той лейб-гвардия породы, чтобы от тычка падать. Расплывшись в страшной улыбке, он сжал огромный кулак, размахнулся от души и врезал обладателю кинжала точно в переносицу.

Того отбросило назад. Широкой спиной он заломал низкорослый кустарник позади себя и с шумом в него рухнул. Впрочем, тут же подскочил на удивление резво и выставил перед собой кинжал.

— Молись, Горохов, конец твой пришел!

Упомянутый Горохов хотя и был пьян, но живо сообразил, что с голыми руками на кинжал бросаться не следует и выхватил шпагу. Второй гвардеец тут же смекнул, что дело складывается не в его пользу, перебросил кинжал в левую руку, а правой тоже обнажил свою шпагу.

Судя по их горящим взорам поединок предстоял нешуточный, до смерти. Следовало утихомирить этих буянов, пока они друг друга не поубивали тут, и Гогенфельзен поторопился встать между ними, вытянув руки в стороны.

— Тпру-у-у! Вы чего, братцы, белены объелись⁈ — заорал он. — Под арестом давно не сидели? Горохов! Быстров! Быстро шпаги в ножны спрятали, пока я вас обоих не порешил!

Драчуны тяжело дышали и буравили друг друга разъяренными взглядами, но бросаться в драку не торопились. Гогенфельзен имел в полку репутацию завзятого бузотера, и связываться с ним лишний раз не желал никто, даже в состоянии изрядного подпития.

Уж не знаю, чем бы все это закончилось, но тут двери казармы вдруг распахнулись, и на широкое дощатое крыльцо вышел, гулко ступая, Гришка Орлов.

Глава 9

«Трипта ла буарда грен рас»

Смотрелся Григорий Григорьевич молодцом! Пышную белую сорочку он заправил под пояс черных штанов, которые в свою очередь были заправлены в сверкающие на солнце высокие сапоги. На груди сорочка была расстегнута, обнажив волосатую грудь, широкие рукава закатаны по локоть.

За пояс у него был заткнут пистолет, а на голове красовалась красная повязка, поддерживающая длинные волосы. Очень напоминал Гришка какого-то сказочного разбойника, только что ограбившего очередную карету, соблазнившего очередную принцессу и теперь пребывающего в благодушном настроении.

— Вы чего тут разорались? — сходу спросил он, уперевшись в мощные перила крыльца. — Если вам подраться приспичило, то идите вон за рощу, там и пускайте друг другу кровушку.

— Я эту гниду прямо здесь прикончу! — рыкнул Горохов. — Тут делов-то — плюнуть и растереть!

Второй гвардеец, названный Быстровым, подобного выпада в свою сторону не стерпел и бросился на Горохова, размахивая шпагой. Гогенфельзен успел схватить его за руку и оттолкнул в сторону. Я сам при этом удерживал Горохова, который тоже то и дело пытался сорваться с места и наброситься на своего оппонента.

И тогда Гришка одним ловким прыжком — что кот, ей-богу! — перемахнул через перила и вразвалку, но довольно быстро подошел к нам.

— Гриша, он трус! — рычал Быстров, бешено тараща глаза. — Он из полка уезжать собрался! Да еще меня же блевотиной кошачьей назвал!

Уж не знаю, на что он еще собирался пожаловаться Орлову, но тот дослушивать не стал. Коротко размахнувшись, врезал Быстрову в ухо своим кулачищем, и тот замертво рухнул на землю.

— А дай-ка я ему добавлю! — заорал Горохов, вырвался из моей хватки и кинулся к своему противнику.

Но по пути наткнулся на Гришкин кулак и тоже без чувств завалился в траву рядом с Быстровым.

— Угомонились, драчуны? — спросил Орлов, поправляя сбившиеся рукава. — В следующий раз просто головы поотрываю, и вся недолга… — Тут он оторвал довольный взгляд от рукавов своей сорочки и заметил наконец меня. Глаза его удивленно расширились. — Сумароков, ты ли это⁈ Получил, значит, мое послание… Не думал я, что ты так скоро пожалуешь. А ты рискнуть, значит, решил. И правильно сделал, потому как дела у нас с тобой как нельзя лучше складываются. Преображенцы хоть сейчас готовы присягнуть императрице, и есть все основания думать, что Семеновский и Измайловский полки нас поддержат в полном составе.

— За малым исключением, — подал голос Гогенфельзен.

Гришка бросил на него быстрый взгляд и нехорошо прищурился.

— Да, Мишенька, за малым исключением, — согласился он и сплюнул в траву. — Уезжал бы ты отсюда куда подальше, коль с нами тебе не по пути.

— Да я уже передумал, — с таким же нехорошим прищуром отозвался Гогенфельзен.

— А почто так? — удивился Орлов.

— Расхотелось мне, Гришенька, — он широко и нарочито равнодушно зевнул.

— Вот как? — Гришка почесал затылок. — Что ж, рад слышать такое. Тогда добро пожаловать домой, Михаил Семенович!

С этими словами он в пояс поклонился Гогенфельзену. Тот громко хмыкнул. И пока этот любезный разговор не закончился новой дракой, я шагнул вперед, положил Гришке руку на плечо и сказал проникновенно:

— Отойдем в сторонку, Григорий Григорьевич. Мне с тобой потолковать надобно.

Пожав плечами, Гришка дал отвести себя к кустам, там снова сплюнул сквозь зубы и поинтересовался:

— Чего там у тебя стряслось, Алексей Федорович? Важное чего или как? А то у меня тут забот полон рот. Помощника моего лучшего, который в курсе всех наших дел был, Ваську Чижова, кобыла оглоушила. Думали, конец ему пришел. Так нет же — оживила его Катерина твоя вместе с моей Анастасией Алексеевной!