Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

Но даже в такие моменты, когда двое сливаются в одно целое, каждый из них остаётся наедине со стихией, как и в случае со смертью… Так что, я не знал, провалилась или вознеслась на крыльях этой страсти моя учительница по литературе.

Сам же я провалился и улетел в далёкую и непроглядную даль. Перестал различать и цвет, и запах, и вкус. Зато слышал хрипы, и стоны. И чувствовал огонь. Всем телом. Дикий, обжигающий, пожирающий меня.

В какой‑то момент показалось, что весь этот месяц был сном, что я впал в кому и всё, что со мной случилось здесь, было лишь видением. А теперь я пришёл в себя и вернулся к своей обычной жизни. И к своей женщине, которая хрипела и задыхалась в моих объятиях от счастья и неимоверной любви, от такой, которую вынести невозможно.

Это было похоже на наваждение. На фантазм. И ещё немного на смерть в зимнем лесу.

А потом… А потом, когда всё это кончилось. Когда и силы кончились, и мысли ещё не пришли в порядок, мы лежали на диване и смотрели в небо. Вернее, в потолок, и только я. Голова Альфы поднималась и опускалась, покоясь на моём животе в такт моему дыханию.

Кончиками пальцев она легонько водила по моей груди, выписывая замысловатые заклинания. А я гладил её по голове. Волосы, заплетённые в косу, растрепались и Алёнка не выглядела похожей на училку. Она была похожа на обычную девчонку, которая только что хорошенько позанималась любовью.

– Серёж…

– Да, Алён…

– А кто такая Катя?

– Не знаю, – беспечно пожал я плечами.

Вот только сердце моё сжалось и заныло, а мышь расслабленно‑балдеющая, где‑то там внутри подскочила и понеслась галопом по всем внутренностям.

– А мне кажется, знаешь, – сказала Лена, приподняла голову и легонько поцеловала меня в живот. – Потому что ты меня два раза назвал этим именем… Гладь, гладь! Что ты перестал гладить? Гладь…

Я посмотрел на Альфу долгим пристальным взглядом. Если бы не коса и не характер, можно было бы сказать, что она похожа на Катю. Не на эту пьющую и в общем‑то чужую женщину, а на ту Катю, молодую двадцатидвухлетнюю студентку филфака, которую я знал совсем недавно.

Бурный роман, свадьба, разница в возрасте… Она была младше меня. Светлые волосы, худенькая, симпатичная, весёлая. Катя, та Катя, которую я знал, которую потерял не месяц назад, а гораздо раньше.

Как‑то у нас разладилось. Слишком мало уделял я ей времени, а она не хотела ждать и делить меня с урками и начальниками, она хотела меня только себе, но это был предлог. Она бы с этим легко смирилась, если бы зарплату мне выдавали не патронами к Макарову. Это конечно метафора, фигура речи. Но с деньгами действительно было не ахти, а вот у Никитоса всё получалось неплохо, и он совмещал службу с финансовыми успехами.

Разумеется, одно зависело от другого. Это были две ноги, обеспечивавшие его стабильность. И да, на кое‑какие шалости я закрывал глаза. Ну а как же, ведь это мой лучший друг. Ближе, чем брат.

А почему, спрашивала меня молоденькая, хорошая девочка Катя, Никита то, а почему Никита сё. Почему Никита приносит гостинцы, а ты говоришь, что задержали зарплату? Разве вы не вместе работаете?

Вместе, Катя, вместе. Как там в песенке нашего детства? Как положено друзьям, все мы делим пополам. Даже, как выяснилось, и тебя, Катюха, тоже. Не напополам, конечно, но всё‑таки…

Я провёл рукой по растрепавшимся волосам Алёнки. Да, она бы могла стать той Катей, о которой я когда‑то мечтал. Но только разве можно войти дважды в одну реку? И разве можно продолжать мечтать, когда видел то, что видел я? Смех один…

– Наверное, – усмехнулся я, – просто прохрипел что‑то в пароксизме страсти.

– В чём, в чём? – засмеялась Альфа.

– Пароксизме. Ну там типа кайфу или кайфа, не знаю.

– Ты же назвал меня Катюхой.

– А‑а, ну вот, это значит кайфуха.

Она тихонько захихикала.

– Кайфухой меня ещё никто не называл, – сказала она, отсмеявшись. – Ты знаешь, а шашлык‑то остыл, и хачапури тоже.

– Вот и проверим, – кивнул я, – что важнее, я или шашлык. Я‑то ещё не остыл, кстати.

– О‑хо‑хо, – снова засмеялась она. – Сколько юношеского пыла, боевого задора и самоотверженной тяги к подвигам. А я есть хочу. Из‑за тебя, между прочим. Проголодал меня.

– Это был не бой, вообще‑то, – усмехнулся я.

– Не бой, – согласилась она. – Да ладно, не волнуйся. То, что это не первый твой опыт и, наверное, даже не второй я сразу поняла.

– Ай, – воскликнул я, потому что Альфа щипнула меня за бок.

– Где вот только ты поднабрался? У Кати? Что ж это за Катя‑то такая? Не отвечай, не отвечай. Не очень‑то я хочу это знать. Пусть всё будет, как будет. Минутный вихрь. Шторм. Опьянение… Бывает, шампанское, как даст в голову, а через пять минут как будто и не было ничего…

– Почему такие мрачные прогнозы? – нахмурился я. – Какие пять минут, перед нами вечность, душа моя.

– Просто трезвый взгляд, – пожала она плечами. – Это было бы слишком хорошо. Мне такое не светит, я знаю. Но я благодарна и за эти минуты, потому что почувствовала, что от тебя идёт настоящее тепло, забота, сочувствие и даже что‑то вроде любви. Но про это ни слова, про это мы говорить не будем. Я учительница, ты школьник. И это не просто констатация, а приговор.

– Семнадцать лет между прочим.

– А я думала больше пятнадцати не дают, – засмеялась она. – Шутка. Семнадцать… а мне‑то двадцать три.

– Старуха, – усмехнулся я, и она снова несильно ущипнула меня. – Двадцать три – это детство. Ты ещё дитя неразумное. Мне вот в душе далеко за тридцать.

– Ещё я очень благодарна тебе за то, что ты пришёл сегодня. Потому что эти дни были, признаюсь, очень тяжёлыми. И я, если честно, провела их в страхе. Я боялась, что примчится Витя, устроит месть, расправу какую‑нибудь. Ещё боялась, что при всём при этом не смогу без него жить. Не потому что влюблена, уже давно нет, а просто чисто технически не справлюсь. А ты вот пришёл, и я почувствовала себя совершенно неожиданно свободной и от Вити, и от Медузы, и от сплетен. Не поверишь, я вот сейчас лежу. Внутри такая лёгкость. Такое чувство, что я прямо парю.

– Ага, – сказал я. – А я‑то удивлялся, почему ты такая лёгкая.

– Вот именно. Всё благодаря тебе. Поняла, какая была дура и идиотка. И я прямо сейчас себя ненавижу.

– Этого только не надо, пожалуйста, – сказал я серьёзно.

– Хочешь шашлык? – сменила она тему – Давай поедим и выпьем ещё. А там, глядишь, может ещё что‑то в голову придёт.

Она поднялась, присела и потянулась за футболкой.

– Не нужно, – сказал я. – Представь, что мы где‑нибудь на Крите или Родосе в древние времена. Пещерные люди

– Тогда уже, – улыбнулась она. – Приехали в Колхиду в поисках овечьей шкуры. Сейчас наедимся, напьёмся и начнём безобразить… Слушай, может его подогреть?

– Подогреется внутри…

От Альфы я ушёл после одиннадцати. Идти не хотелось, хотя поспать было нужно. Ну и как не идти, если мама уже оборвала весь телефон. Когда я вышел из подъезда, снова раздался звонок. Я уже иду, хотел было сказать я, но это оказалась не мама. Позвонили с неизвестного номера. Оказалось, звонил айтишник Мишка, однопартиец из нашей первичной организации.

– Всё, можно забирать, – сообщил он. – Сможешь сейчас подскочить?

– Блин, как‑то уже поздновато… Может, завтра?

– Да я буду завтра недоступен. К родне еду в деревню. Так что завтра не получится. Давай сейчас, от тебя ехать пять минут. Не хочу бабло у себя хранить несколько дней и с собой тоже везти не стоит.

Я отправил маме эсэмэску:

*Буду через полчаса.*

Вызвал такси и поехал. Нажал на подъездном звонке номер квартиры и влетел на пятый этаж хрущёвки. Мишка, Сергеевский айтишник, сунул мне в руку пакет с деньгами прямо в прихожей.