Калида еще не закончил, а моя голова уже наполнилась роем тяжелых мыслей.
«Этого допустит нельзя, ни в коем случае! Абатай, старая сволочь, услышал, что я при смерти, и сразу же решил отыграть назад. Без меня все наши договоренности ничего не стоят, а вот новость о местоположении Боракчин-хатун можно продать Берке задорого. Потому сам и заторопился!»
Остановить Абатая может только стопроцентная уверенность в том, что я жив и со мной все в порядке. Лучше всего было бы самому явиться в Тверь, но раз это невозможно…
Обрываю Калиду и показываю на чернильницу.
— Дай мне перо и помоги сесть!
Секундная заминка, и мой друг все-таки помогает мне приподняться в постели, а затем приносит бумагу, перо и чернильницу.
Мой дар быстро трансформирует в сознании русские слова в монгольские, и я вывожу их на бумаге. Пишу Абатаю, что я жив и скоро буду в Твери, а в заключении вывожу монгольскую пословицу — яарч, хүмүүсийг хольж авах, что в смысловом переводе сродни нашей — поспешишь, людей насмешишь.
Закончив, подаю его Калиде.
— Отправь в Тверь, срочно! Пусть Острата вручит его баскаку, думаю поможет.
Я ставлю на то, что никто на Руси по-монгольски писать не умеет, и это будет служить доказательством того, что я жив, и письмо писано именно моей рукой. Пословица же в конце, как знак моей уверенности и напутствие ему, мол, не торопись с опрометчивыми решениями.
Высушив чернила, Калида ставит рядом с моей подписью консульскую печать, и все же озвучивает свои сомнения.
— А ежели нет⁈
— Если не угомонится, — жестко встречаю его вопросительный взгляд, — то пусть Отсрата выпускает посольство с Твери, но так, чтобы никто из него до Орды не добрался.
Получаю одобрительно-понимающий кивок друга и добавляю:
— И пуще глаза пусть Острата следит, чтоб даже мышь с Ордынского подворья не просочилась!
Не дожидаясь пока Калида упакует письмо, тороплю его следующим вопросом:
— Что еще⁈
Перестав возиться с грамотой, Калида испытывающе глянул на меня.
— Ганзейские гости в Твери бузят! Опасаются, мол, время уходит, и ежели караван в Персию сейчас не отправить, то до зимы не успеет вернуться, а у них корабли в Ревеле без дела тоды останутся.
С этим вопросом я, действительно, затянул, но без гарантий со стороны Ирана отправлять туда корабли и людей слишком рискованно. Морских судов на Каспии еще слишком мало, каждое на счету. Строительство идет крайне медленно, не хватает строевого леса, опытных кораблестроителей и просто плотников. Жить в устье Волги, посреди сонмищ степных разбойников, желающих мало. На верфь, в острог Оля' народ палкой не загонишь.
Это решение наводит меня на мысль.
«Надо бы наладить хоть какой-то контакт с двором ильхана Хулагу, и для торговли польза будет, да и поддержка иранского двора будет не лишней, если что!»
Определившись, отвечаю однозначно.
— В этом году в Иран и на Кавказ хода не будет. Пусть Острата отправляет караван в Булгар и Сарай-Берке, а ганзейцев успокойте, товар для их кораблей будет, пусть не переживают.
— Хорошо! — Калида принял мои слова к исполнению и тут же выдал еще одну проблему.
— Князь Святослав Михайлович представился в Мозыре. Весть о том пришла с Чернигова. Брат его Роман Михайлович Старый обеспокоенно доносит, что стол Мозырьский, коей он по праву должен наследовать, хотят неправдами у него отобрать.
Звучащие слова как-то начали расплываться, и от навалившейся вдруг слабости бросило в пот. Утерев лоб, на миг прикрываю глаза и, собравшись с силами, вновь возвращаюсь.
— Знаешь, что там, действительно, происходит?
Калида, усмехнувшись, кивнул.
— По слухам, в городке сем страсти кипят нешуточные. Не успел, Святослав Михайлович отойти в мир иной, как князь Галицкий Даниил заявил свои права на Мозырский стол. И чтоб зря слов не тратить, отправил туда сына своего Шварна с малой дружиной, но тот припозднился малость в дороге. Город успел занять Киевский князь Александр Ярославич (Невский). Супротив киевской дружина галицкая оказалась маловата, и воеводы уговорили Шварна боя не принимать. Вернулся тот восвояси, думал у отца помощи попросить, но Даниил подсобить сыну не смог, поскольку сам в это время вместе с уграми воевал против нашего знакомца, короля Богемии, Пржемысла Оттокара.
Пересказ событий так увлек Калиду, что тот даже не заметил моего приступа слабости.
— Так вот Ярославич застолбил Мозырский стол и оставил там править свово старшего сына Дмитрия. Тока тот просидел там недолго! Недели не прошло, как его оттуда выбил Смоленский князь Ростислав Мстиславич. Дмитрий побег к отцу в Киев за помощью, но Александр Ярославич решил, что ноне не время ввязываться в войну со Смоленском.
В моем состоянии тяжеловато уследить за множеством имен и перипетиями событий, так что я пытаюсь перейти сразу к концу.
— Короче, чем все закончилось⁈
На это Калида недоуменно пожал плечами.
— Так я о чем и толкую. Не закончилось еще ничего! Смоленский князь ныне силен, в одиночку с ним бодаться желающих не нашлось, и все за помощью обратились. Тока по разным местам. Александр Ярославич из Киева поехал в Орду, просить вспоможения у хана Берке. Даниил Галицкий обратился за поддержкой к Бурундаю, а Ростислав Смоленский направил послов к Миндовгу литовскому.
Тут Калида иронично хмыкнул.
— Ну а Черниговский князь Роман Михайлович тебе отписал, и теперь во всех княжих дворах от Буга до Волги с жадным интересом ждут развязки, чья же возьмет?
Как бы не было мне тошно в этот момент, но завязка заинтриговала.
«Пожалуй, Калида прав! Городок никчемный, но вся Русь будет следить за тем, чья сила пересилит, и если выйти из этой схватки победителем, то для всех окончательно станет ясно, кто на Земле Русской ныне самая главная сила!»
Калида смотрит на меня выжидательно, и, открыв глаза, я пытаюсь улыбнуться.
— Убедил! Сегодня уж не осилю, а завтра же напишу Роману Черниговскому, что без помощи его не оставим.
Довольно ощерясь, Калида забрал у меня чернильницу с пером, но тут я спохватился.
— Погодь, а в Новгороде-то что?!. Есть новости?
На это Калида озабочено почесал затылок.
— Да пока неясно, что там творится! Одно точно, бурлит Новагород! Много высокородной молодежи побили мы в той битве, еще больше в полон попало, вот Новгород и разделился. Одни требуют мести, другие замирения и выкупа своих. Иных вестей пока оттуда нет, и Нездиничи тож молчат. Думаю, выжидают, на чью сторону чаша весов склонится.
«Нет, — сходу решаю я, — раздумывать и выжидать им позволять нельзя. Они уже сейчас должны знать, что с рук им это не сойдет, и я настроен решительно»,
Жестом показываю Калиде, мол, давай перо и бумагу обратно. Тот вновь смотрит на дверь, но все же возвращает мне чернильные принадлежности, изобразив при этом умоляющую мину.
— Ты тока быстрее! Счас твоя ведьма вернется, она ж меня живьем сожрет!
Не могу сдержать улыбки.
«И это я слышу от человека, не страшащегося ни бога, ни черта!»
Перо уже в моих руках, и я начинаю письмо не с традиционного многословного приветствия, а прямо с сути. Такое начало должно без лишних слов разъяснить братьям Нездиничам мой гнев и чем все может закончиться, как для них, так и для Новгорода в целом. Затем пишу о том, что не будет никакого обычного обмена или выкупа, а будет суд в Твери и вынесение дела на обсуждение в Палату князей и на Земский собор.
Написав, перечитываю письмо еще раз и иронично усмехаюсь.
«Вот теперь, я думаю, они поймут, что не о мести Новгороду надо думать, а о том, как бы вообще уцелеть. Поймут, перепугаются и в Тверь побегут, а там я уж вразумлю неразумных и выход им правильный укажу!»
Калида пока свернул письмо и поставил перо с чернильницей на место. И как раз вовремя! Скрип двери заставил его вздрогнуть.
Мы, словно нашкодившие пацаны, смотрим на входящую Иргиль, а та, с одного взгляда оценив ситуацию, даже не стала закрывать дверь. Ее глаза бросили гневную молнию в сторону Калиды.
