Инженер Петра Великого 10 (СИ) - Гросов Виктор

— А если проволоку перережут? — не унимался он.

— А для этого вдоль нее поедут наши «Бурлаки». Мы везем систему его защиты.

Аргумент его убедил. Палец царя ткнулся в сложный чертеж ротационной печатной машины.

— А это что за страшилище?

— Это, Ваше Величество, ультиматум. Мы привезем действующую модель, уменьшенную, но рабочую. Рядом поставим токарный станок Нартова. И продемонстрируем, как за час можем отпечатать тысячу указов и выточить сотню одинаковых деталей для фузеи. Прямой сигнал: мы способны производить оружие и идеи быстрее, дешевле и в больших количествах, чем они.

Он долго смотрел на чертежи. В его глазах восхищение инженера боролось с азартом полководца — это оружие было пострашнее любых пушек.

— Но и это не все, Государь, — продолжил я, переходя к самому деликатному пункту. — Машины — железо. Главное — люди. Нам нужны их мозги. Я прошу у вас полномочий и бюджета на «охоту за головами».

— Это еще что за потеха? — нахмурился он.

— Вербовка. Я собираюсь переманить к нам лучших. Инженеров, химиков, математиков, мастеров точной механики. Всех, кто недоволен своими королями, кому не хватает денег или свободы для творчества. Мы предложим им то, чего они не получат нигде: неограниченные ресурсы, сложнейшие задачи и возможность войти в историю. Лично проведу с ними «собеседования».

— Хочешь мои деньги на заморских умников потратить? — в голосе царя зазвучало сомнение. — А свои где? Нартовы, Магницкие?

— Своих мы растим, однако это долго. Нам нужны готовые специалисты. И не просто умники, а особого склада: прагматики, циники. Те, для кого интересная задача важнее морали, — я сделал паузу и посмотрел ему прямо в глаза. — Помните француза, Анри Дюпре? Того, что сидел в Азове?

Петр кивнул.

— Так вот. Мои лучшие умы, Нартов и Магницкий, отказались работать над проектом «Благовоние». Совесть, видите ли, не позволила. А этот француз, едва взглянув на чертежи, не задал ни единого вопроса о морали. И через неделю выдал мне решение, над которым мои «совестливые» гении нос воротили.

— Этому лягушатнику доверять?

— Доверять — нет, Государь. Использовать — да. Он предан красивой инженерной задаче. И пока мы их ему поставляем, он будет нашим верным псом. Вот такие люди нам и нужны. Гении без предрассудков.

Аргумент сработал. Петр, прагматик до мозга костей, мою логику оценил.

— Добро, — коротко бросил он. — Деньги будут. Но если хоть один из твоих «гениев» окажется лазутчиком — спрошу с тебя лично.

Так наше посольство окончательно превратилось в сложнейшую спецоперацию. Мы ехали в Европу не с визитом вежливости, а с коммерческим предложением, от которого нельзя отказаться. Нашей задачей было вербовать, подкупать, соблазнять и демонстрировать силу.

Эйфория от принятых решений схлынула быстро, оставив после себя тяжелое похмелье реальности. Одно дело — начертить на карте дерзкий маршрут, и совсем другое — пройти его. На стол лег исписанный лист. Цифры, выведенные рукой Магницкого, прозвучали как приговор.

— Десять тонн, — произнес я в наступившей тишине. — Десять тонн угля в сутки. Такова цена нашего марша. У кого есть идеи, где мы их возьмем под Берлином? Кроме как из каминов прусского короля?

Над столом стало тихо. Неразрешимая, казалось, задача.

— Значит, нужно везти с собой, — подал голос Алексей. — Нагрузить несколько «Бурлаков» углем под завязку.

— И сколько мы так пройдем? — покачал я головой. — Верст сто, от силы двести. А потом наши «угольщики» сожрут собственный запас. Каждый «Бурлак», груженый топливом, лишает нас одного боевого тягача с гвардейцами. Мы приедем в Гаагу с пустыми топками и без армии. Тупик, Алексей Петрович. Войну снабжения нужно выиграть еще до ее начала. Яков Вилимович, Борис Алексеевич, это ваша работа.

— Тайные склады? — хмыкнул старый купец. — Легко сказать! Моих людей за такие дела в Европе повесят на ближайшем дереве как французских лазутчиков. Риски огромные, барон. Какова моя доля за этот риск?

— Ваша доля, Борис Алексеевич, — это монопольная торговля со всей Европой по нашему возвращении, — возразил я. — Но чтобы вернуться, надо сперва доехать. Никаких фур. Скупать будем на месте. Под Берлином — угольные копи. Ваши люди от имени подставной голландской конторы заключают контракт на закупку угля якобы для отправки морем. Но до порта уголь «не доезжает», оседая на арендованном складе в какой-нибудь глухой деревушке.

Морозов хитро прищурился, его купеческий ум мгновенно оценил изящество схемы.

— А воду как же? Воду в бочках не навозишься, протухнет.

— А воду будем брать из рек, — повернулся я к Брюсу. — Но для этого твои люди должны не просто обеспечить склады, а провести разведку. Мне нужны карты всех рек, ручьев и колодцев вдоль маршрута.

— Мои люди — не землемеры, — возразил Брюс. — Найти заговорщика в спальне короля — одно, а составить карту колодцев в саксонской деревне — совсем другое. У меня нет таких ресурсов.

— Значит, найдите, — отрезал я. — Подкупите местных проводников, наймите географов. Это война, Яков Вилимович, просто ведется она на картах, а не на поле боя. И последнее, — добавил я. — Автономность. Один из «Бурлаков» переоборудуем в передвижную мастерскую. Станки, запчасти, лучшие механики из Игнатовского. Мы должны быть готовы перебрать двигатель или выковать новую деталь прямо в поле.

Рискованный, на грани безумия, но это был план. Логистика нашего «вторжения» начала обретать плоть.

— Маршрут, — Петр, до этого молча слушавший, провел по карте жирную линию. — Я вижу его так: Петербург — Варшава. В Варшаве покажем полякам, кто в доме хозяин. Дальше — Берлин. Пощупаем этого Фридриха, может, удастся его от австрияков отвадить. Из Берлина — прямиком в Гаагу.

Так был утвержден этот дерзкий, наглый, бросающий вызов маршрут.

Пока Брюс с Морозовыми просчитывали тонкости своей тайной войны, я с головой ушел в то, что умел лучше всего — в железо. Путешествие на «Лешем» выявило все детские болезни моих машин, и теперь, перед главным экзаменом, их нужно было срочно лечить. Запершись с Нартовым, который тут же примчался из Игнатовского с первыми набросками, мы принялись перекраивать «Бурлак» буквально на коленке.

— Слишком он прожорлив, Андрей, — говорил я, водя грифелем по чертежу. — И капризен, как барышня. Нужна машина, способная работать на чем угодно, хоть на сырых дровах, хоть на торфе.

Так родился проект «Всеядность»: новая конструкция топки с принудительным поддувом, выжимающая максимум жара из любого подручного топлива. Однако главной головной болью оставалась трансмиссия.

— На подъемах ревет, а толку чуть, — жаловался я Нартову. — Вся мощь уходит в свисток. Мы теряем тягу там, где она нужнее всего.

— Не сходится, Петр Алексеевич! — однажды ворвался он ко мне в кабинет, швырнув на стол чертежи. — Если мы сделаем такую передачу, вал не выдержит, его просто свернет! Нет у нас такой стали!

— А если не один вал, а два? — я набросал на листе идею промежуточной шестерни, распределяющей нагрузку.

Нартов замер, вглядываясь в мои каракули. Взгляд его вспыхнул. Проект «Редуктор», наша примитивная коробка передач, сдвинулся с мертвой точки. Мы не просто готовились к походу — мы на ходу создавали новое поколение машин.

В разгар этих трудов, когда, казалось, мы окончательно увязли в чертежах, в кабинет снова вошел Петр. В отличном расположении духа, он насвистывал какой-то морской мотив.

— Ну что, механики, — бросил он, склоняясь над нашими чертежами, — скоро ли ваши самобеглые кареты будут готовы?

— Работаем, Государь, — буркнул я, не отрываясь от расчетов.

Он постоял еще немного, а потом, ткнув пальцем в карту туда, где за Гаагой простирался Ла-Манш, сказал как бы между прочим:

— А если в Гааге все по-нашему пойдет, заедем в Париж. Хочу на их Версаль поглядеть. Говорят, фонтаны там знатные.

Я удивленно поднял голову. Версаль… Господи, ему еще и фонтаны подавай. Мы готовимся к войне, а он — к экскурсии. Хотя… может, в этом и есть суть его гения? Пока все дрожат от страха, он уже планирует банкет на пепелище. Его уверенность была настолько абсолютной и заразительной, что на миг даже я поддался ей: это не авантюра, а четко просчитанная операция.