Инженер Петра Великого 10 (СИ) - Гросов Виктор

Когда Петр уже собирался закончить совет, из-за стола поднялся Алексей.

За эти недели он держался в тени. С головой ушел в бумаги своего нового «Приказа тайных дел», разбирая донесения и составляя отчеты. Я почти списал его со счетов как полезного, но второстепенного клерка. И вот теперь он вышел на середину зала. Его лицо было бледно, но взгляд упрям и тверд, как закаленная сталь.

— Государь-батюшка, — голос его прозвучал на удивление громко и уверенно в наступившей тишине.

Петр медленно повернул голову. На его лице проступило недоумение, смешанное с раздражением.

— Что еще?

— Я прошу включить меня в состав посольства.

Глава 2

Январь 1708 г., Петербург

Мальчишка… Господи, какой же он еще мальчишка. Одним своим дурацким порывом перечеркнул все наши многомесячные работы, все интриги, все риски — коту под хвост. Я видел, как лицо Меншикова напряглось, превращаясь в маску хищника, учуявшего кровь. Видел, как старый князь Долгорукий замер с поднесенной к губам чаркой, а его глаза под кустистыми бровями превратились в две ледяные щелки. Все ждали.

Тяжелый взгляд Петра впился в сына. На лбу Алексея бисером выступила испарина, рубаха под мундиром, я был уверен, уже взмокла. Понял. Наконец-то до него дошло, какую пропасть он разверз у себя под ногами. И тут же это ядро развернулось в мою сторону. Не вопрос — приговор. «Твоя работа, Смирнов? Этому учил?». Я чуть качнул головой, почти незаметно, одними мышцами шеи. Сигнал обоим — и отцу, и сыну. Не дергайся, мальчик. Не усугубляй. Сейчас начнется. Показательная порка, публичное унижение, а потом — тихая грызня за спиной, где каждый из присутствующих постарается урвать свой кусок от ослабевшего царевича и от меня заодно.

И в этот момент Петр откинулся на спинку кресла. Его губы дрогнули, поползли в стороны, обнажая крупные зубы в ухмылке. А потом зал вздрогнул от грохота — раскат густого, басовитого, абсолютно искреннего хохота. Он смеялся, запрокинув голову, хлопая себя по коленям, до слез, до хрипа. Сановники ошарашенно переглядывались, не понимая, что за представление разыгрывается на их глазах — приступ монаршего безумия или какой-то неведомый им политический финт. Смех оборвался внезапно. Вытерев слезы тыльной стороной ладони, Государь поднялся.

— Слыхали, бояре⁈ — пророкотал он, обводя зал сияющим, чуть влажным взглядом. — Слыхали, каков орел⁈

Он подошел к сыну, стоявшему столбом, и сгреб его в медвежьи объятия. Алексей крякнул, выдержал.

— Не прячется за спины, не отсиживается в тепле! — гремел Петр, встряхивая наследника. — В самое пекло рвется, со мной, плечом к плечу! Благодарю тот день, когда у Империи появился такой учитель! — он метнул в мою сторону полный отцовской гордости взгляд. — Храбрости научил, ответственности научил, думать по-государственному заставил! Вот он, мой наследник! Не затворник книжный, а воин!

Я смотрел на эту сцену и нутром ощущал, как с плеч гора спадает. Гений. Просто гений импровизации. Он простил сыну оплошность и перековал ее в доблесть. Он намертво связал этот дурацкий поступок с моим именем, выставив его результатом моего «правильного» воспитания. Он защищал и Алексея, и проект. Систему. Будущее.

Алексей, поначалу совершенно сбитый с толку этим потоком незаслуженных похвал, залился густым румянцем. Он еще не до конца понимал правил этой большой, взрослой игры, но, поймав мой короткий, ободряющий взгляд и едва заметный кивок, мгновенно сориентировался. Когда отец наконец поставил его на пол, он сделал шаг вперед, обвел зал чуть виноватым, но в то же время лукавым взглядом и развел руками.

— Что ж, господа, я должен был проверить! — его голос, к моему облегчению, прозвучал уверенно. — Авось батюшка в кураже и даст согласие! Попытка не пытка!

Он картинно пожал плечами, и эта простая, обезоруживающая выходка стала последней каплей. Зал взорвался хохотом — искренним и облегченным. Старый князь Долгорукий добродушно крякнул в бороду, Меншиков, оценивший изящество маневра, заулыбался во весь рот, а Брюс позволил себе едва заметную усмешку. Алексей выкрутился, вышел из ситуации победителем, показав себя человеком с самоиронией, способным держать удар.

Мальчик вырос. Он научился импровизировать, чувствовать момент, играть на публику. Проект «Наследник» можно считать успешным.

Позже, когда шум в зале утих, превратившись в сытый гул довольных царедворцев, я нашел Алексея в тихой нише за тяжелой бархатной портьерой. Он стоял у окна, прижавшись лбом к ледяному стеклу, и смотрел на заснеженный сад. В застывшей линии его плеч угадывалась борьба — остатки адреналина, смешанные с горечью. Он все еще был на взводе, но руки, сжатые за спиной в замок, чуть подрагивали.

— Это был твой лучший ход за весь день, Алексей Петрович, — тихо сказал я, подходя и становясь рядом.

Он удивленно обернулся, в глазах мелькнула тень обиды — ждал, видимо, нотаций.

— Попроситься в поход было глупостью, — сказал я. — Чистой воды мальчишество. Но вот так вывернуться, обратить все в шутку, когда на тебя смотрит сотня волков, готовых рвать… Этому не научишь по книгам. Ты заставил их смеяться вместе с тобой, а не над тобой. Это дорогого стоит.

Мальчишеский восторг на его лице медленно угас. Он отвернулся к окну и тяжело вздохнул, выдохнув на стекло облачко пара.

— Я ведь и вправду хотел, — признался он почти шепотом. — Увидеть все это. Быть рядом. Не в бумагах копаться, а…

Он не закончил. И не нужно было. Я положил руку ему на плечо.

— Ты думаешь, батюшка оставляет тебя здесь от недоверия? Он оставляет тебя, потому что доверяет. Здесь, в столице, война будет не менее жаркой. Без пушек, без знамен. Интриги, доносы, подкупы. Враг будет бить по казне, по приказам, по твоим людям. Удержать тыл, Алексей, — задача посложнее, чем взять вражеский город. Отец оставляет тебя своим наместником.

Он медленно повернул голову. В его глазах отразились отблески свечей из зала, в этом неровном свете я увидел, как уходит последняя детская обида. Он вдруг понял весь масштаб ответственности, которая на него обрушилась.

— Я… справлюсь? — в его голосе прозвучало не сомнение, а вопрос к самому себе.

— Справишься, — ответил я твердо. — Потому что ты уже не один. За твоей спиной — «Щит» Ушакова, казна Морозовых, ум Брюса. И мои заводы. Твое слово здесь — закон. Помни это.

Он долго молчал, глядя мне в глаза. А потом коротко, по-мужски, кивнул.

— Спасибо за урок, Учитель.

С этого дня все завертелось еще сильней. Подготовка к «Императорскому обозу» поглотила нас целиком. Мой кабинет стал перекрестком, где сходились все дороги Империи. Я спал урывками, прямо в кресле, подпитываясь крепчайшим кофе, который мне варил молчаливый денщик. Дни слились в один нескончаемый спор.

— … нет, Государь! — доказывал я, тыча пальцем в чертеж «Бурлака». — Мы не можем вешать на него дополнительные бронелисты! Он и так на пределе веса! Он просто увязнет в первой же весенней луже где-нибудь под Варшавой!

— А я тебе говорю — вешать! — гремел Петр, стуча кулаком по столу так, что подпрыгивали чернильницы. — Чтобы у каждого курфюрста при виде наших черепах поджилки тряслись! Красота тоже оружие, Смирнов!

Каждый день — битва. С упрямством Государя, с жадностью купцов, с собственной усталостью, которая свинцом наливала тело. Я правил чертежи, допрашивал гонцов, орал на поставщиков, пытаясь собрать из сотен разрозненных, вечно конфликтующих деталей единый, работающий механизм.

Именно в разгар этой лихорадочной гонки, когда, казалось, я уже окончательно увяз в бумагах и спорах, из Игнатовского пришел сюрприз.

Это началось с земли. Низкая, неприятная дрожь прошла по промерзшему двору, заставив дребезжать посуду на столе и тонко звенеть стекла в окнах кабинета. Я оторвался от чертежей, прислушиваясь. Не пушки. Ритм был тяжелым, механическим, словно просыпался какой-то исполин. Спустя минуту на улице послышались возбужденные крики, а затем в кабинет без стука влетел Орлов.