Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

Кучук‑бей был достаточно рослым, намёка на лишний вес я не увидел в этом человеке. Несмотря на то, что он был уже в серьёзных годах, как бы не под пятьдесят лет, что по нынешним временам уже очень немало, казался серьезным противником. Невзирая на свой возраст, он был поджар и явно не гнушался тренировками.

Судя по всему, это серьёзный враг. Враг? В купе с тем, как ведут и вели себя ногайцы, я мог бы заподозрить, что они скорее нейтральны. Ни одного серьезного столкновения. Ну одно‑то было, да. А после нам позволили ходить по Дикому полю, словно бы по Подмосковью.

Я молчал, давал возможность сказать бею. Это он хотел разговора.

– Ты ведь не знаешь… Я перехватил вестового, который спешил тебе с новостями в крепость. Так что ты не знаешь главного… – Кучук замялся.

– Не томи меня. У меня хватает дел и в крепости, и за её пределами, чтобы тратить это время на разговоры с тобой. Я вовсе не знаю, что здесь делаю, так как разговаривать с предателями – это ниже моего достоинства.

– А ты не заговаривайся! Следи за тем, какие звуки извергает твой рот, – казалось, что оскорбился не только мой тесть, ногайский бей, но и переводчика задели мои слова.

Уж больно эмоционально он выдал перевод.

– Я жду от тебя новостей, если ты не врёшь. Но я не жду от тебя угроз. Не нужно сотрясать воздух, если ты не решил принять бой. А если такое решение есть, так нечего медлить, – сказал я.

– Сына твоего украли… внука моего. Тебе скажут, что это я, но нет… Я не крал.

У меня как будто сердце лопнуло. Начало жечь в груди. И хотелось бы возразить, потребовать не лгать, ибо это всё лишь только элементы информационной войны, но я сразу поверил в случившееся.

– Кто? – жёстко, решительно спросил я.

Приблизился ближе к бею. Настолько близко, что мог даже взять его за горло. И было острое желание это сделать.

– Кто? – повторил я свой вопрос.

– Не знаю. Украли ещё и моего старшего сына. И нынче я, желая всем сердцем прийти тебе на помощь, вынужден показывать, что воюю с тобой. Ты должен знать это.

– Ты признаешь все же наш брак с Анной? – спросил я. – Зачем красть внука твоего, если ты не признаешь его?

– Принародно говорил, что готов признать, – сказал бей и понурил голову. – Мой старший сын не оправдал надежд. Он готовил по приказу султана покушение на меня. И все у него получилось бы, случайность… На кого мне оставлять все? Да, я хотел внука. Но не украл его. Думал только об этом.

Хотелось найти причины, почему так произошло. Я тому виною стал, или же мой ногайский тесть. Если он признает брак официально, то мой сын становится наследником большой Орды, или даже не одной.

– Тогда выходит, что признаешь брак дочери своей, православной, – говорил я, судорожно размышляя, кому может быть выгодно украсть моего сына.

Что ни идея – все из области небылиц. Патриарх? Да нет же, он иначе отомстил бы мне. Кто еще?

– Нет, не признаю. Но и да, признаю внука. Я не признаю брак, я его принимаю, как данность. И вижу, что дочь моя выбрала себе не худшего из московитов. Я узнавал. Ты быстро стал тем, кто ты сейчас. Но что нам делать? Лишаться своего последнего признанного сына я не хочу, пусть даже он и отравить меня хотел. Внука я забрал бы себе, воспитал бы достойным правоверным. Но даже не представляю, как можно скрасть малого ребенка, когда он еще и под защитой государя русского, – говорил бей.

– Мне нужно узнать, кто украл моего сына. Это крымский хан? – я не хотел больше разговаривать ни на какие другие темы, кроме только о своем сыне.

– Люди в христианских черных платьях. Монахи, но среди них были одетые просто, вот они и говорили о ребенке, – сказал тесть.

– Иезуиты? – пришло мне в голову.

Скорее всего. Я же слышал и неоднократно, что представители этого ордена так и норовят в России интриговать. Словно бы есть шанс, что Россия вдруг откажется от своего православия.

– Подумай, кто может быть твоим врагом, кто с такими монахами якшается, – говорил тесть.

В голову пришла мысль… Польша. Ведь там ордену иезуитов вальготно живется. Австрия? Да нет же… Речь Посполитая. Чуйка говорила в эту сторону.

– Пропусти моих людей. Я отправлю в Москву тех, кто будет расследовать похищение, – сказал я.

– Я тебя пропущу и твое войско. Но ты не пойдешь на земли мои. Иди к Перекопу. Основные войска Ромодановского уже вышли и идут на юг, – сказал Кучук.

– Многое знаете, – сказал я, на самом деле, думая о сыне и борясь с желанием рвануть самому не его поиски.

Если бы знал, куда бежать и кого убивать за такое преступление, то уже был бы в пути. Но я пока не знаю.

– Вся Степь уже знает, что вы идете к Перекопу. Там вас ждут, – сказал Кучук‑бей.

– И дождутся… Они все дождутся… – прошипел я, резко повернул коня и, не прощаясь, отправился в крепость.

Нужно отправлять людей, Никинора, Прохора, в Москву. Пусть шерстят все по иезуитам и Польше. А еще мне стоило больших, огромных, трудов, не стать винить в случившемся Анну. Она всего‑то женщина, вина на тех, кого я оставил на охране. Может и на Игнате. Но нужно знать обстоятельства дела.

Все узнаю… Но не могу бросить войска. Могу только обозлиться так, что резать и кромсать врагов стану. Ну а случится то, что поляки замешаны… Горя им, ибо разделы Речи Посполитой могут с моей подачи случиться и на сто лет раньше.

Глава 20

Бала‑Сарай

21 апреля 1683 года

Ночь не принесла покоя. Я ворочался на жёстком ложе, во сне, а просыпался, так и перед глазами, вставало лицо сына – его улыбка, непослушный чернявый вихор на лбу. Я не видел сына, но почему‑то точно знал, как он выглядит. Похож больше на красавицу‑мать. Но глаза мои, голубые. Понимаю, что так не может быть. Но все же… И снился он мне уже большим, года два, не меньше было сыну из моего неспокойного сна.

Кто это сделал? Этот вопрос терзал меня, как ржавый гвоздь в ране.

На рассвете я вызвал к себе Никанора и Прохора. Оба стояли передо мной, хмурые, готовые к любым приказам. Догадывались, что именно я собирался им поручить. Да, эти люди мне очень нужны тут, но ничего не делать для того, чтобы отыскать сына и тех, кто совершил это преступление, украл ребенка, я не мог.

Был готов сорваться сам. И мало того, был почти уверен, что успею одвуконь, со сменой лошадей на ямских станциях, быстро добраться до Москвы. А потом и вернуться в расположение. Очень медленно к Перекопу шли основные силы. И нам приходилось замедляться, часто окапываться и стоять в лагере по два дня.

Но все же… Долг. Я убедил, прежде всего самого себя, что без моего вмешательства у России не получится прорваться через Перекоп. Не решится Григорий Григорьевич на такой отчаянный и авантюрный шаг, к которому я уже готовлюсь и сам, морально, и командиров подготавливаю, как и материально‑техническую базу для операции.

– Слушайте внимательно, – начал я, стараясь говорить ровно. – В Москву поедете вдвоём. Ваша цель – выследить иезуитов. Особенно тех, кто связан с Польшей. В деньгах не ограничиваю. Еще… К Лефорту в Немецкую слободу пойдете. Без немцев там не обошлось. Пусть Франс помогает. Нужно, так и к государю обращайтесь.

Прохор сжал кулаки:

– А если они уже увезли его за межи державы нашей?

– Тогда найдёте и там, где бы не был. Но сначала – Москва. И ещё… – я помедлил. – Проверьте всех, кто был рядом с мальчиком в последнее время. Даже слуг. Даже… Анну. Всех. Где был Иннокентий, патриарх. И сразу же послать кого проездом в Речь Посполитую через Ружаны, главную резиденцию Сапег. Люди будут знать, прибыл ли Ян Казимир с младенцем, али нет. Не будет его там, то в Варшаву… Нет, сразу и в Варшаву и в Вильню отправить людей. Действовать быстро. Мне сообщать, даже если буду в это время в полном окружении врагов на войне.

С тяжелым сердцем я отправлял своих ближних людей в Москву. Мне будет не хватать, прежде всего, мудрости и рассудительности, Никанора. Но он именно там, в Москве, сейчас нужнее. Я же… Нужен здесь. И почему‑то я рассчитывал на то, что Игнат не будет сидеть без дела и начнет действовать, выйдет на след.